Как можно любить лицо матери или тело жены
Обновлено: 02.07.2024
А Георгий взял холщовую сумку, положил в нее немецкую саперную лопатку, подумал немного над банкой краски-серебрянки, но медленное это дело решил оставить на следующий раз. С вешалки в сарае он сдернул линялую шляпу из солдатского среднеазиатского комплекта, им же когда-то сюда привезенного, стукнул шляпой о колено, выбив облако мельчайшей пыли, и, заперев дверь дома, сунул ключ под известный камень, мимоглядно порадовавшись этому треугольному камню с одним раздвоенным углом — он помнил его с детства.
Георгий, в прошлом геолог, шел легким и длинным профессиональным шагом, за ним семенил Артем. Георгий не оглядывался, спиной видел, как торопится Артем, сбиваясь с шага на бег.
«Не растет, в Зойку пойдет», — с привычным огорчением подумал Георгий.
Младший сын, трехлетний Саша, был ему гораздо милей своим набыченным бесстрашием и непробиваемым упрямством, обещавшим превратиться во что-то бесспорно более мужское, чем этот неуверенный в себе и болтливый, как девочка, первенец. Артем же боготворил отца, гордился его столь явной мужественностью и уже догадывался, что никогда не станет таким сильным, таким спокойным и уверенным, и сыновняя его любовь была горько-сладкой.
Но теперь настроение у Артема стало прекрасным, как если бы он уговорил отца пойти на море. Он и сам не вполне понимал, что важно было не море, а выйти вдвоем с отцом на дорогу, еще не пыльную, а свежую и молодую, и идти с ним куда угодно, пусть и на кладбище.
Кладбище шло от дороги на подъем. Наверху была разрушенная татарская часть с остатками мечети — восточный склон был христианским, но после выселения татар христианские захоронения стали переползать на татарскую сторону, как будто и мертвые продолжали неправедное дело изгнания.
Вообще-то предки Синопли покоились на старом феодосийском кладбище, но к тому времени оно уже было закрыто, а отчасти и снесено, и Медея с легким сердцем похоронила мужа-еврея здесь, подальше от своей матери. Рыжая Матильда, добрая во всех отношениях христианка, истовая православная, недолюбливала мусульман, боялась евреев и шарахалась от католиков. Неизвестно также, что она думала о прочих буддистах и даосах, если о таковых слыхала.
Над могилой Медеиного мужа стоял обелиск со звездой в навершии и разляпистой надписью на цоколе: «Самуил Мендес, боец ЧОН, член партии с 1914 года. 1890–1952».
Надпись соответствовала воле покойного, высказанной им задолго до смерти, вскоре после войны, звезду Медея несколько переосмыслила, выкрасив серебрянкой заодно и острие, на которое она была насажена, отчего та приобрела шестой, перевернутый луч и напоминала рождественскую, как ее изображали на старинных открытках, а также наводила и на другие ассоциации.
Слева от обелиска стояла маленькая стела с овальной фотографией круглолицего, улыбающегося умными узкими глазами Павлика Кима, приходившегося Георгию родным племянником и утонувшего в пятьдесят четвертом году на городском судакском пляже на глазах у матери, отца и деда — старшего Медеиного брата Федора.
Придирчивому глазу Георгия не удалось найти неполадки — Медея, как всегда, его опередила: ограда была покрашена, цветник вскопан и засажен дикими крокусами, взятыми на восточных холмах.
Георгий для порядка укрепил бровку цветника, потом обтер штык лопаты, сложил ее и бросил в сумку. Молча посидели отец с сыном на низкой лавочке, Георгий выкурил сигарету. Артем не прерывал отцовского молчания, и Георгий благодарно положил руку ему на плечо.
Солнце клонилось к западному хребту, нацеливаясь в ложбинку между двумя круглыми горками Близнецами, как шар в лузу. В апреле солнце садилось между Близнецами, сентябрьское солнце уходило за горизонт, распарывая себе брюхо о шлык Киян-горы.
Год от года высыхали источники, вымирали виноградники, приходила в упадок земля, которую он исходил еще мальчиком, и только профили гор держали облик этого края, и Георгий любил их, как можно любить лицо матери или тело жены, — наизусть, с закрытыми глазами, навсегда.
Alai Oli - Медея 2 | Текст песни
Я всегда вру
Я лживый рупор
И только в этом я тру.
Но то о чем я тру,
Только завтра станет правдой
Не обнимай меня сейчас
Ты уйдешь и все годы после
Я буду медленно падать
Смотри,как обычно
Я не могу сказать не слова
Это то берет в кокон,
То остается комом в горле
Я не умею прощать
Но так хорошо умею помнить,
Что все мои тексты дышат со мной
В любой из комнат.
Да,мне нужны враги
Это другая форма любви.
Это гораздо честнее,
Чем что-то типа \"хватай и беги\".
Ненавидеть гораздо честнее,чем обладать.
Но я хочу наблюдать,
Как что-то во мне
Не может остановиться.
Биг ба да бум.
Это во мне обида.
Я раздуваюсь в 3Д,
Я грозовая туча.
И хоть бы никто не увидел меня,
Пока я в печали
Мама плачет,
Он вспоминает то, что было в начале.
Так можно любить лицо матери,
Или тело жены
После того,как все мосты сожжены.
Забудь каждое мое слово,
Кроме того,что я могу написать миллион текстов
И все об одном и том же.
Так можно любить лицо матери,
Или тело жены.
Наизусть,
С закрытыми глазами,
На-все-гда.
Медея,есть в мире страшные вещи.
Они говорят,что это и есть красота.
И всё что было мной,
Пускай утекает сквозь пальцы,
Растворяется,как соль и вода
Становится морем единым.
Дай мне в следующий раз сил,
Пропустив сквозь себя-промолчать.
Биг ба да бум
Это во мне обида
Я раздуваюсь в 3Д
Я грозовая туча
И хоть бы никто не увидел меня
Пока я в печали
Мама плачет
Он вспоминает то, что было в начале
Так можно любить лицо матери или тело жены
После того, как все мосты сожжены
Забудь каждое моё слово
Кроме того, что я могу написать миллион текстов
И всё об одном и том же
Так можно любить лицо матери или тело жены
Наизусть с закрытыми глазами на-все-гда
Медея, есть в мире страшные вещи
Они говорят, что это и есть красота
Вы соглашаетесь;Alai Oli - Медея | Текст песни
Путеводная звезда имеет форму круга
За который никуда точно испуганно
И я действительно верил, что слова не имеют значения
Что поступки гораздо важнее слов
В смирительном звере холодеет немая любовь
Ты замечал в пешеходных зонах что-то не так
То ли красного цвета знак, то ли проезжая часть в твоих волосах
Она ведёт из обмана за руку в низины через сигналы занято
Как далеко ты готов зайти в себя и в ком потом ловить своё отражение
Планет грудная клетка в странном оскале дружбы
Мой преданный мир сужен
Я боюсь, что внутренний голос перестанет быть нужен
Бреюсь опасной стороной страны
Моюсь в грязных кварталах
У ненависти учась любить
У любви учусь видеть глазами слепых
Сильнее любых упрёков
В мире ради войны
Молчание говорит лучше всех остальных
Мой белый стих за правдой стих
Я хотел бы в габаритных огнях
Найти своё имя
В свободном крике найти в себе силы
Любить чужие приливы
Читайте также: