Вдруг меня поразил сильный знакомый но в германии редкий запах

Обновлено: 02.07.2024

– Полноте, – сказал мне шепотом Гагин, – не дразните ее; вы ее не знаете: она, пожалуй, еще на башню взберется. А вот вы лучше подивитесь смышлености здешних жителей.

Я оглянулся. В уголке, приютившись в крошечном деревянном балаганчике, старушка вязала чулок и косилась на нас чрез очки. Она продавала туристам пиво, пряники и зельтерскую воду. Мы уместились на лавочке и принялись пить из тяжелых оловянных кружек довольно холодное пиво. Ася продолжала сидеть неподвижно, подобрав под себя ноги и закутав голову кисейным шарфом; стройный облик ее отчетливо и красиво рисовался на ясном небе; но я с неприязненным чувством посматривал на нее. Уже накануне заметил я в ней что-то напряженное, не совсем естественное… "Она хочет удивить нас, – думал я, – к чему это? Что за детская выходка?" Словно угадавши мои мысли, она вдруг бросила на меня быстрый и пронзительный взгляд, засмеялась опять, в два прыжка соскочила со стены и, подойдя к старушке, попросила у ней стакан воды.

– Ты думаешь, я хочу пить? – промолвила она, обратившись к брату, – нет; тут есть цветы на стенах, которые непременно полить надо.

Гагин ничего не отвечал ей; а она, с стаканом в руке, пустилась карабкаться по развалинам, изредка останавливаясь, наклоняясь и с забавной важностью роняя несколько капель воды, ярко блестевших на солнце. Ее движенья были очень милы, но мне по-прежнему было досадно на нее, хотя я невольно любовался ее легкостью и ловкостью. На одном опасном месте она нарочно вскрикнула и потом захохотала… Мне стало еще досаднее.

– Да она как коза лазит, – пробормотала себе под нос старушка, оторвавшись на мгновенье от своего чулка.

Наконец, Ася опорожнила весь свой стакан и, шаловливо покачиваясь, возвратилась к нам. Странная усмешка слегка подергивала ее брови, ноздри и губы; полудерзко, полувесело щурились темные глаза.

"Вы находите мое поведение неприличным, – казалось, говорило ее лицо, – все равно: я знаю, вы мной любуетесь".

– Искусно, Ася, искусно, – промолвил Гагин вполголоса.

Она вдруг как будто застыдилась, опустила свои длинные ресницы и скромно подсела к нам, как виноватая. Я тут в первый раз хорошенько рассмотрел ее лицо, самое изменчивое лицо, какое я только видел. Несколько мгновений спустя оно уже все побледнело и приняло сосредоточенное, почти печальное выражение; самые черты ее мне показались больше, строже, проще. Она вся затихла. Мы обошли развалину кругом (Ася шла за нами следом) и полюбовались видами. Между тем час обеда приближался. Расплачиваясь со старушкой, Гагин спросил еще кружку пива и, обернувшись ко мне, воскликнул с лукавой ужимкой:

– За здоровье дамы вашего сердца!

– А разве у него, – разве у вас есть такая дама? – спросила вдруг Ася.

– Да у кого же ее нет? – возразил Гагин.

Ася задумалась на мгновенье; ее лицо опять изменилось, опять появилась на нем вызывающая, почти дерзкая усмешка.

На возвратном пути она пуще хохотала и шалила. Она сломала длинную ветку, положила ее к себе на плечо, как ружье, повязала себе голову шарфом. Помнится, нам встретилась многочисленная семья белокурых и чопорных англичан; все они, словно по команде, с холодным изумлением проводили Асю своими стеклянными глазами, а она, как бы им назло, громко запела. Воротясь домой, она тотчас ушла к себе в комнату и появилась только к самому обеду, одетая в лучшее свое платье, тщательно причесанная, перетянутая и в перчатках. За столом она держалась очень чинно, почти чопорно, едва отведывала кушанья и пила воду из рюмки. Ей явно хотелось разыграть передо мною новую роль – роль приличной и благовоспитанной барышни. Гагин не мешал ей: заметно было, что он привык потакать ей во всем. Он только по временам добродушно взглядывал на меня и слегка пожимал плечом, как бы желая сказать: "Она ребенок; будьте снисходительны". Как только кончился обед, Ася встала, сделала нам книксен и, надевая шляпу, спросила Гагина: можно ли ей пойти к фрау Луизе?

– Давно ли ты стала спрашиваться? – отвечал он с своей неизменной, на этот раз несколько смущенной улыбкой, – разве тебе скучно с нами?

– Нет, но я вчера еще обещала фрау Луизе побывать у ней; притом же я думала, вам будет лучше вдвоем: господин Н. (она указала на меня) что-нибудь еще тебе расскажет.

– Фрау Луизе, – начал Гагин, стараясь избегать моего взора, – вдова бывшего здешнего бургомистра, добрая, впрочем пустая старушка. Она очень полюбила Асю. У Аси страсть знакомиться с людьми круга низшего; я заметил: причиною этому всегда бывает гордость. Она у меня порядком избалована, как видите, – прибавил он, помолчав немного, – да что прикажете делать? Взыскивать я ни с кого не умею, а с нее и подавно. Я обязан быть снисходительным с нею.

Я промолчал. Гагин переменил разговор. Чем больше я узнавал его, тем сильнее я к нему привязывался. Я скоро его понял. Это была прямо русская душа, правдивая, честная, простая, но, к сожалению, немного вялая, без цепкости и внутреннего жара. Молодость не кипела в нем ключом; она светилась тихим светом. Он был очень мил и умен, но я не мог себе представить, что с ним станется, как только он возмужает. Быть художником… Без горького, постоянного труда не бывает художников… а трудиться, думал я, глядя на его мягкие черты, слушая его неспешную речь, – нет! трудиться ты не будешь, сжаться ты не сумеешь. Но не полюбить его не было возможности: сердце так и влеклось к нему. Часа четыре провели мы вдвоем, то сидя на диване, то медленно расхаживая перед домом; и в эти четыре часа сошлись окончательно.

Солнце село, и мне уже пора было идти домой. Ася все еще не возвращалась.

– Экая она у меня вольница! – промолвил Гагин. – Хотите, я пойду провожать вас? Мы по пути завернем к фрау Луизе; я спрошу, там ли она? Крюк не велик.

Мы спустились в город и, свернувши в узкий, кривой переулочек, остановились перед домом в два окна шириною и вышиною в четыре этажа. Второй этаж выступал на улицу больше первого, третий и четвертый еще больше второго; весь дом с своей ветхой резьбой, двумя толстыми столбами внизу, острой черепичной кровлей и протянутым в виде клюва воротом на чердаке казался огромной, сгорбленной птицей.

– Ася! – крикнул Гагин, – ты здесь?

Освещенное окошко в третьем этаже стукнуло и отворилось, и мы увидали темную головку Аси. Из-за нее выглядывало беззубое и подслеповатое лицо старой немки.

– Я здесь, – проговорила Ася, кокетливо опершись локтями на оконницу, – мне здесь хорошо. На тебе, возьми, – прибавила она, бросая Гагину ветку гераниума, – вообрази, что я дама твоего сердца.

Фрау Луизе засмеялась.

– Н. уходит, – возразил Гагин, – он хочет с тобой проститься.

– Будто? – промолвила Ася, – в таком случае дай ему мою ветку, а я сейчас вернусь.

Она захлопнула окно и, кажется, поцеловала фрау Луизе. Гагин протянул мне молча ветку. Я молча положил ее в карман, дошел до перевоза и перебрался на другую сторону.

Помнится, я шел домой, ни о чем не размышляя, но с странной тяжестью на сердце, как вдруг меня поразил сильный, знакомый, но в Германии редкий запах. Я остановился и увидал возле дороги небольшую грядку конопли. Ее степной запах мгновенно напомнил мне родину и возбудил в душе страстную тоску по ней. Мне захотелось дышать русским воздухом, ходить по русской земле. "Что я здесь делаю, зачем таскаюсь я в чужой стороне, между чужими?" – воскликнул я, и мертвенная тяжесть, которую я ощущал на сердце, разрешилась внезапно в горькое и жгучее волнение. Я пришел домой совсем в другом настроении духа, чем накануне. Я чувствовал себя почти рассерженным и долго не мог успокоиться. Непонятная мне самому досада меня разбирала. Наконец, я сел и, вспомнив о своей коварной вдове (официальным воспоминанием об этой даме заключался каждый мой день), достал одну из ее записок. Но я даже не раскрыл ее; мысли мои тотчас приняли иное направление. Я начал думать… думать об Асе. Мне пришло в голову, что Гагин в течение разговора намекнул мне на какие-то затруднения, препятствующие его возвращению в Россию… "Полно, сестра ли она его?" – произнес я громко.

Я разделся, лег и старался заснуть; но час спустя я опять сидел в постели, облокотившись локтем на подушку, и снова думал об этой "капризной девочке с натянутым смехом…" "Она сложена, как маленькая рафаэлевская Галатея в Фарнезине, – шептал я, – да; и она ему не сестра…"

Иван Сергеевич Тургенев

Мне было тогда лет двадцать пять, – начал Н.Н., – дела давно минувших дней, как видите. Я только что вырвался на волю и уехал за границу, не для того, чтобы «кончить мое воспитание», как говаривалось тогда, а просто мне захотелось посмотреть на мир божий. Я был здоров, молод, весел, деньги у меня не переводились, заботы еще не успели завестись – я жил без оглядки, делал, что хотел, процветал, одним словом. Мне тогда и в голову не приходило, что человек не растение и процветать ему долго нельзя. Молодость ест пряники золоченые, да и думает, что это-то и есть хлеб насущный; а придет время – и хлебца напросишься. Но толковать об этом не для чего.

Я путешествовал без всякой цели, без плана; останавливался везде, где мне нравилось, и отправлялся тотчас далее, как только чувствовал желание видеть новые лица – именно лица. Меня занимали исключительно одни люди; я ненавидел любопытные памятники, замечательные собрания, один вид лон-лакея[1] возбуждал во мне ощущение тоски и злобы; я чуть с ума не сошел в дрезденском «Грюне Гевёлбе».[2] Природа действовала на меня чрезвычайно, но я не любил так называемых ее красот, необыкновенных гор, утесов, водопадов; я не любил, чтобы она навязывалась мне, чтобы она мне мешала. Зато лица, живые, человеческие лица – речи людей, их движения, смех – вот без чего я обойтись не мог. В толпе мне было всегда особенно легко и отрадно; мне было весело идти, куда шли другие, кричать, когда другие кричали, и в то же время я любил смотреть, как эти другие кричат. Меня забавляло наблюдать людей… да я даже не наблюдал их – я их рассматривал с каким-то радостным и ненасытным любопытством. Но я опять сбиваюсь в сторону.

Итак, лет двадцать тому назад я проживал в немецком небольшом городке З., на левом берегу Рейна. Я искал уединения: я только что был поражен в сердце одной молодой вдовой, с которой познакомился на водах. Она была очень хороша собой и умна, кокетничала со всеми – и со мною грешным, – сперва даже поощряла меня, а потом жестоко меня уязвила, пожертвовав мною одному краснощекому баварскому лейтенанту. Признаться сказать, рана моего сердца не очень была глубока; но я почел долгом предаться на некоторое время печали и одиночеству – чем молодость не тешится! – и поселился в З.

Городок этот мне понравился своим местоположением у подошвы двух высоких холмов, своими дряхлыми стенами и башнями, вековыми липами, крутым мостом над светлой речкой, впадавшей в Рейн, – а главное, своим хорошим вином. По его узким улицам гуляли вечером, тотчас после захождения солнца (дело было в июне), прехорошенькие белокурые немочки и, встретясь с иностранцем, произносили приятным голоском: «Guten Abend!»[3] – а некоторые из них не уходили даже и тогда, когда луна поднималась из-за острых крыш стареньких домов и мелкие каменья мостовой четко рисовались в ее неподвижных лучах. Я любил бродить тогда по городу; луна, казалось, пристально глядела на него с чистого неба; и город чувствовал этот взгляд и стоял чутко и мирно, весь облитый ее светом, этим безмятежным и в то же время тихо душу волнующим светом. Петух на высокой готической колокольне блестел бледным золотом; таким же золотом переливались струйки по черному глянцу речки; тоненькие свечки (немец бережлив!) скромно теплились в узких окнах под грифельными кровлями; виноградные лозы таинственно высовывали свои завитые усики из-за каменных оград; что-то пробегало в тени около старинного колодца на трехугольной площади, внезапно раздавался сонливый свисток ночного сторожа, добродушная собака ворчала вполголоса, а воздух так и ластился к лицу, и липы пахли так сладко, что грудь поневоле все глубже и глубже дышала, и слово: «Гретхен» – не то восклицание, не то вопрос – так и просилось на уста.

Городок З. лежит в двух верстах от Рейна. Я часто ходил смотреть на величавую реку и, не без некоторого напряжения мечтая о коварной вдове, просиживал долгие часы на каменной скамье под одиноким огромным ясенем. Маленькая статуя мадонны[4] с почти детским лицом и красным сердцем на груди, пронзенным мечами, печально выглядывала из его ветвей. На противоположном берегу находился городок Л., немного побольше того, в котором я поселился. Однажды вечером сидел я на своей любимой скамье и глядел то на реку, то на небо, то на виноградники. Передо мною белоголовые мальчишки карабкались по бокам лодки, вытащенной на берег и опрокинутой насмоленным брюхом кверху. Кораблики тихо бежали на слабо надувшихся парусах; зеленоватые волны скользили мимо, чуть-чуть вспухая и урча. Вдруг донеслись до меня звуки музыки: я прислушался. В городе Л. играли вальс; контрабас гудел отрывисто, скрипка неясно заливалась, флейта свистала бойко.

– Что это? – спросил я у подошедшего ко мне старика в плисовом жилете, синих чулках и башмаках с пряжками.

– Это, – отвечал он мне, предварительно передвинув мундштук своей трубки из одного угла губ в другой, – студенты приехали из Б. на коммерш.

«А посмотрю-ка я на этот коммерш, – подумал я, – кстати же я в Л. не бывал». Я отыскал перевозчика и отправился на другую сторону.

Может быть, не всякий знает, что такое коммерш. Это особенного рода торжественный пир, на который сходятся студенты одной земли или братства (Landsmannschaft). Почти все участники в коммерше носят издавна установленный костюм немецких студентов: венгерки, большие сапоги и маленькие шапочки с околышами известных цветов. Собираются студенты обыкновенно к обеду под председательством сениора, то есть старшины, – и пируют до утра, пьют, поют песни, Landesvater,[5] Gaudeamus,[6] курят, бранят филистеров;[7] иногда они нанимают оркестр.

Такой точно коммерш происходил в г. Л. перед небольшой гостиницей под вывескою Солнца, в саду, выходившем на улицу. Над самой гостиницей и над садом веяли флаги; студенты сидели за столами под обстриженными липками; огромный бульдог лежал под одним из столов; в стороне, в беседке из плюща, помещались музыканты и усердно играли, то и дело подкрепляя себя пивом. На улице, перед низкой оградой сада, собралось довольно много народа: добрые граждане городка Л. не хотели пропустить случая поглазеть на заезжих гостей. Я тоже вмешался в толпу зрителей. Мне было весело смотреть на лица студентов; их объятия, восклицания, невинное кокетничанье молодости, горящие взгляды, смех без причины – лучший смех на свете – все это радостное кипение жизни юной, свежей, этот порыв вперед – куда бы то ни было, лишь бы вперед, – это добродушное раздолье меня трогало и поджигало. «Уж не пойти ли к ним?» – спрашивал я себя…

– Ася, довольно тебе? – вдруг произнес за мною мужской голос по-русски.

– Подождем еще, – отвечал другой, женский голос на том же языке.

Я быстро обернулся… Взор мой упал на красивого молодого человека в фуражке и широкой куртке; он держал под руку девушку невысокого роста, в соломенной шляпе, закрывавшей всю верхнюю часть ее лица.

– Вы русские? – сорвалось у меня невольно с языка.

Молодой человек улыбнулся и промолвил:

– Я никак не ожидал…. в таком захолустье, – начал было я.

– И мы не ожидали, – перебил он меня, – что ж? тем лучше. Позвольте рекомендоваться: меня зовут Гагиным, а вот это моя… – он запнулся на мгновенье, – моя сестра. А ваше имя позвольте узнать?

Я назвал себя, и мы разговорились. Я узнал, что Гагин, путешествуя, так же как я, для своего удовольствия, неделю тому назад заехал в городок Л. да и застрял в нем. Правду сказать, я неохотно знакомился с русскими за границей. Я их узнавал даже издали по их походке, покрою платья, а главное, по выражению их лица. Самодовольное и презрительное, часто повелительное, оно вдруг сменялось выражением осторожности и робости… Человек внезапно настораживался весь, глаз беспокойно бегал… «Батюшки мои! не соврал ли я, не смеются ли надо мною», – казалось, говорил этот уторопленный взгляд… Проходило мгновенье – и снова восстановлялось величие физиономии, изредка чередуясь с тупым недоуменьем. Да, я избегал русских, но Гагин мне понравился тотчас. Есть на свете такие счастливые лица: глядеть на них всякому любо, точно они греют вас или гладят. У Гагина было именно такое лицо, милое, ласковое, с большими мягкими глазами и мягкими курчавыми волосами. Говорил он так, что, даже не видя его лица, вы по одному звуку его голоса чувствовали, что он улыбается.

Лон-лакей – лакей, которого берут за плату; здесь: проводник.

Но давайте по порядку.

Когда в школе обсуждают историю немого Герасима и его несчастной собаки, то обычно концентрируются на ужасах крепостничества. Тем более, что тут есть возможность связать литературу и историю подкрепить одну дисциплину другой.

Нет смысла задаваться вопросом, почему главный герой не отказался от исполнения акта, который разобьет ему сердце. Он не мог отказаться от этого приказа. Он не знал бы, как это сделать. Кроме того, куда он мог пойти? Вы же не думаете, что он просто нашел бы другую работу? Тогда все было совсем не так. Крепостной был человек, который ничем не владел и считался собственностью.

Более того, и сегодня все происходит совсем не так. Я легко могу представить себе современного Герасима. Он принадлежит к низшему рабочему классу, у него нет образования и нет контроля над своей жизнью, а его землевладелица требует, чтобы он избавился от собаки? Что он будет делать? Если поблизости есть собачий приют, у собаки может быть какая-то надежда. Но как он объяснит, чего хочет, если он глухонемой?

Насколько мы свободны сегодня? Как часто нам приходится отказываться от кого-то или чего-то, что мы любим, чтобы сохранить свою работу? Сколько людей живут хуже крепостных? 40 миллионов рабов — это официальная современная оценка, если я не ошибаюсь. Наша западная экономика все еще глубоко нестабильна. Даже люди, которые имеют тонны степеней и говорят на полудюжине языков, часто борются за сохранение работы.

Есть ли у вас ощущение, что вы должны работать долгие часы только для того, чтобы иметь еду на столе? Иногда все, что требуется для того, чтобы семья стала бездомной и потеряла свой дом, — это чтобы один из ее членов серьезно заболел. Миллионы людей живут с хроническими и неизлечимыми болезнями. Жизнь трудна, она просто есть. Боюсь, эта история слишком актуальна. Я убеждена, что сегодня среди нас много Герасимов.

Это одна из немногих вещей, которые, в конечном счете, разобьют ваше литературное сердце…

Русские авторы, кажется, нашли точный баланс между юмором и трагедией. Они создали самые великолепные произведения литературы, которые делают все остальное таким ненужным. Когда я думаю об этом, когда я уделяю время себе и размышляю о своем собственном существовании, счастье не кажется таким уж далеким. Книга, кофе, свет, дождливый день.

А периодическое одиночество — это ведь просто слово.

Глухонемой и бродячая собака. Поскольку это написано русским, вы знаете, что финал будет печальным.

Я просто сижу здесь и чувствую себя опустошенной. Такова сила изысканной прозы Тургенева. Я еще долго не забуду эту историю. Мастерски, но грустно.

Janith Pathirage:

Это крайне эмоциональная история об одиноком человеке, так называемом фрике, который был осужден обществом за свои физические деформации. Но его внутреннее Я было таким чистым и прекрасным. Единственное утешение, которое он имел в своей жизни, это общение с Муму. И то, как эта история заканчивается, делает книгу очень особенной.

Тургенев пишет странные, навязчивые видения России, сильно отличающейся от сегодняшней… Отношения, персонажи и сюжеты часто напоминают Диккенса, но в более резком и грубом виде, чем это мог бы сделать даже Диккенс.

Короткая история с глубоким смыслом. Прекрасное изображение общества и человеческих взаимоотношений. Здесь так много контрастных тем. Любить и не быть любимым в ответ. Любить и бояться. Изоляция. Рабство и отсутствие свободной воли…

Герасим — прекрасный пример бедного русского крестьянина. Он был глух, нем и одинок. Он хотел дарить и получать любовь (к сожалению, большинство персонажей боялись его) и нашел в Муму то, что искал. Не сказав ни единого слова, он сумел построить прочные отношения с собакой. И как только он получил то, к чему стремился, люди захотели отнять это у него.

И конец… Я даже немного всплакнула.

Собаки! Собаки принимают тебя такой, какая ты есть. Слепая, глухая, немая, уродливая, красивая. Именно они выказывают вам преданность и безусловную любовь. Прошли годы с тех пор, как Тургенев написал эту историю, и все же ничего не изменилось в том, как люди относятся к людям с особенностями или к собакам/животным…

Я наслаждался этой историей, пока она не подошла к концу, в котором вообще не было никакого смысла. Это было действительно неприятно. Я вижу все эти другие обзоры, которые говорят, как грустна и трогательна концовка, но.. Какого черта? Концовка совершенно нелогична! Я что-то упустил?

Согласны ли вы с этими отзывами? И что сами думаете об этой книге? Пишите в комментариях!

Fathers vs sons. Russian edition

Роман стал знаковым для своего времени, а образ главного героя Евгения Базарова был воспринят молодёжью как пример для подражания. Такие идеалы, как бескомпромиссность, отсутствие преклонения перед авторитетами и старыми истинами, приоритет полезного над прекрасным, были восприняты людьми того времени и нашли отражение в мировоззрении Базарова.

Важно, что роман был посвящён В.Г.Белинскому, который был властителем умов молодёжи в то время, этаким блогером-миллионником. В образе Базарова в несколько преувеличенном виде нашли отражение взгляды Белинского. На мой взгляд, весь роман является ответом дворянина Тургенева разночинцу Белинскому на вопрос: Что делать? Если сейчас полемика шла бы на уровне

, то в те далёкие времена идейных оппонентов троллили более изысканно. Белинский был весьма интересным дядькой, некоторые статьи которого сохранили актуальность и по сей день. Взять, к примеру, письмо Н. В. Гоголю 15 июля 1847 г., за чтение которого молодой Достоевский загремел на каторгу по политической статье (а ведь собирались расстрелять).

Сравним портреты героев. Вот Базаров:

— Душевно рад, — начал он, — и благодарен за доброе намерение посетить нас; надеюсь. позвольте узнать ваше имя и отчество?

Перед нами тролль и умник)))

А вот его оппонент – Павел Петрович:

Замечу, что дело происходит в провинциальном поместье, и щёгольский наряд старшего Кирсанова там уместен так же, как смокинг в деревне Гадюкино. НО… noblesse oblige…

Далее будут бесконечные споры между героями (замечу, что на дворе 1859 год, до долгожданной отмены крепостного права ещё два года, и общество раздираемо спорами и противоречиями).

Писатель показывает, как бескомпромиссная позиция приводит к краху: Базаров твердолобо влюбляется в Одинцову, терпит фиаско и в растрёпанных чувствах пренебрегает безопасностью, вскрывая труп тифозного мужика, отчего и умирает. Павел Петрович отжигает не менее ярко: вызывает Базарова на дуэль из-за Фенечки, получает пулю в ногу (Базаров оказался благороднее своего тёзки, который наглухо завалил приятеля из-за юбки), а потом доживает свой век за границей.

Но в романе есть и адекватные, на мой взгляд, персонажи. Например, Аркадий Кирсанов, друг Базарова. Под влиянием Евгения проникся идеями нигилизма (Нигилизм - (от лат. nihil — ничто) — философия, ставящая под сомнение (в крайней своей форме абсолютно отрицающая) общепринятые ценности, идеалы, нормы нравственности, культуры. Нигилизм в общем смысле подразумевает под собой отрицание, негативное отношение к определённым или даже ко всем сторонам общественной жизни), тоже влюбился поначалу в Анну Одинцову, но впоследствии смог соскочить с этого крючка: стал общаться с сестрой Одинцовой, Катей (живая и непосредственная девушка) , и это общение постепенно переросло во взаимные чувства. В итоге Аркадий женился на ней, настрогал потомков и поправил дела в имении. А вот Базаров с разбитым сердцем почил в бозе…

Не менее показательна судьба Николая Петровича Кирсанова, отца Аркаши. В отличие от брата он не был светским щёголем:

Этот ничем не выдающийся человек рано овдовел, а на пятом десятке лет заимел ребёнка от дочери своей служанки – Фенечки, чем доставил немало лулзов своему сыну Аркадию. НО, опять НО… В конце романа он женился на ней, официально признал ребёнка и счастливо жил в мире и любви, в отличие от принципиального старшего брата.

Есть в романе место для иронии, граничащей с сарказмом. Павел Кирсанов вызывает на дуэль разночинца Базарова, пренебрегая дуэльным кодексом, по которому дворянин мог стреляться только с равным по социальному статусу (примечание: мать Базарова - потомственная дворянка, но отец из простых людей. Сам Евгений считал себя человеком из народа). Кирсанов собирался убить Базарова, а тот пощадил противника, ранив его в ногу, а потом ещё и лечил.

Досталось и Одинцовой. Тургенев не пожалел иронии, описывая её дальнейшую судьбу:

Резюмирую: я затронул только основные сюжетные линии романа, чтобы не быть многословным. Произведение, на мой взгляд, актуальное и сейчас, правда, его многогранность начинаешь понимать только с возрастом. Увы, это основной недостаток большинства произведений школьной программы: они писались для взрослых. Надеюсь, моя статья помогла понять это произведение немного получше.

— Давно ли ты стала спрашиваться? — отвечал он с своей неизменной, на этот раз несколько смущенной улыбкой, — разве тебе скучно с нами?

— Нет, но я вчера еще обещала фрау Луизе побывать у ней; притом же я думала, вам будет лучше вдвоем: г. Н. (она указала на меня) что-нибудь еще тебе расскажет.

— Фрау Луизе, — начал Гагин, стараясь избегать моего взора, — вдова бывшего здешнего бургомистра, добрая, впрочем пустая старушка. Она очень полюбила Асю. У Аси страсть знакомиться с людьми круга низшего; я заметил: причиною этому всегда бывает гордость. Она у меня порядком избалована, как видите, — прибавил он, помолчав немного, — да что прикажете делать? Взыскивать я ни с кого не умею, а с нее и подавно. Я обязан быть снисходительным с нею.

Я промолчал. Гагин переменил разговор. Чем больше я узнавал его, тем сильнее я к нему привязывался. Я скоро его понял. Это была прямо русская душа, правдивая, честная, простая, но, к сожалению, немного вялая, без цепкости и внутреннего жара. Молодость не кипела в нем ключом; она светилась тихим светом. Он был очень мил и умен, но я не мог себе представить, что с ним станется, как только он возмужает. Быть художником… Без горького, постоянного труда не бывает художников… а трудиться, думал я, глядя на его мягкие черты, слушая его неспешную речь, — нет! трудиться ты не будешь, сжаться ты не сумеешь. Но не полюбить его не было возможности: сердце так и влеклось к нему. Часа четыре провели мы вдвоем, то сидя на диване, то медленно расхаживая перед домом; и в эти четыре часа сошлись окончательно.

Солнце село, и мне уже пора было идти домой. Ася всё еще не возвращалась.

— Экая она у меня вольница! — промолвил Гагин. — Хотите, я пойду провожать вас? Мы по пути завернем к фрау Луизе; я спрошу, там ли она? Крюк не велик.

— Ася! — крикнул Гагин, — ты здесь?

— Я здесь, — проговорила Ася, кокетливо опершись локтями на оконницу, — мне здесь хорошо. На тебе, возьми, — прибавила она, бросая Гагину ветку гераниума, — вообрази, что я дама твоего сердца.

Фрау Луизе засмеялась.

— Н. уходит, — возразил Гагин, — он хочет с тобой проститься.

— Будто? — промолвила Ася, — в таком случае дай ему мою ветку, а я сейчас вернусь.

Помнится, я шел домой, ни о чем не размышляя, но с странной тяжестью на сердце, как вдруг меня поразил сильный, знакомый, но в Германии редкий запах. Я остановился и увидал возле дороги небольшую грядку конопли. Ее степной запах мгновенно напомнил мне родину и возбудил в душе страстную тоску по ней. Мне захотелось дышать русским воздухом, ходить по русской земле. «Что я здесь делаю, зачем таскаюсь я в чужой стороне, между чужими?» — воскликнул я, и мертвенная тяжесть, которую я ощущал на сердце, разрешилась внезапно в горькое и жгучее волнение. Я пришел домой совсем в другом настроении духа, чем накануне. Я чувствовал себя почти рассерженным и долго не мог успокоиться. Непонятная мне самому досада меня разбирала. Наконец я сел и, вспомнив о своей коварной вдове (официальным воспоминанием об этой даме заключался каждый мой день), достал одну из ее записок. Но я даже не раскрыл ее; мысли мои тотчас приняли иное направление. Я начал думать… думать об Асе. Мне пришло в голову, что Гагин в течение разговора намекнул мне на какие-то затруднения, препятствующие его возвращению в Россию… «Полно, сестра ли она его?» — произнес я громко.

Я разделся, лег и старался заснуть; но час спустя я опять сидел в постели, облокотившись локтем на подушку, и снова думал об этой «капризной девочке с натянутым смехом…» «Она сложена, как маленькая рафаэлевская Галатея в Фарнезине*, — шептал я, — да; и она ему не сестра…»

А записка вдовы преспокойно лежала на полу, белея в лучах луны.

На следующее утро я опять пошел в Л. Я уверял себя, что мне хочется повидаться с Гагиным. но втайне меня тянуло посмотреть, что станет делать Ася, так же ли она будет «чудить», как накануне. Я застал обоих в гостиной, и, странное дело! — оттого ли, что я ночью и утром много размышлял о России, — Ася показалась мне совершенно русской девушкой, да, простою девушкой, чуть не горничной. На ней было старенькое платьице, волосы она зачесала за уши и сидела, не шевелясь, у окна да шила в пяльцах, скромно, тихо, точно она век свой ничем другим не занималась. Она почти ничего не говорила, спокойно посматривала на свою работу, и черты ее приняли такое незначительное, будничное выражение, что мне невольно вспомнились наши доморощенные Кати и Маши. Для довершения сходства она принялась напевать вполголоса «Матушку, голубушку»*. Я глядел на ее желтоватое, угасшее личико, вспоминал о вчерашних мечтаниях, и жаль мне было чего-то. Погода была чудесная. Гагин объявил нам, что пойдет сегодня рисовать этюд с натуры; я спросил его, позволит ли он мне провожать его, не помешаю ли ему?

— Напротив, — возразил он, — вы мне можете хороший совет дать.

Он надел круглую шляпу à la Van Dyck, блузу, взял картон под мышку и отправился; я поплелся вслед за ним. Ася осталась дома. Гагин, уходя, попросил ее позаботиться о том, чтобы суп был не слишком жидок: Ася обещалась побывать на кухне. Гагин добрался до знакомой уже мне долины, присел на камень и начал срисовывать старый дуплистый дуб с раскидистыми сучьями. Я лег на траву и достал книжку; но я двух страниц не прочел, а он только бумагу измарал; мы всё больше рассуждали и, сколько я могу судить, довольно умно и тонко рассуждали о том, как именно должно работать, чего следует избегать, чего придерживаться и какое собственно значение художника в наш век.* Гагин, наконец, решил, что он «сегодня не в ударе», лег рядом со мною, и уж тут свободно потекли молодые наши речи, то горячие, то задумчивые, то восторженные, но почти всегда неясные речи, в которых так охотно разливается русский человек. Наболтавшись досыта и наполнившись чувством удовлетворения, словно мы что-то сделали, успели в чем-то, вернулись мы домой. Я нашел Асю точно такою же, какою я ее оставил; как я ни старался наблюдать за нею — ни тени кокетства, ни признака намеренно принятой роли я в ней не заметил; на этот раз не было возможности упрекнуть ее в неестественности.

— А-га! — говорил Гагин, — пост и покаяние на себя наложила.

К вечеру она несколько раз непритворно зевнула и рано ушла к себе. Я сам скоро простился с Гагиным и, возвратившись домой, не мечтал уже ни о чем: этот день прошел в трезвых ощущениях. Помнится, однако, ложась спать, я невольно промолвил вслух:

— Что за хамелеон эта девушка! — и, подумав немного, прибавил: — А все-таки она ему не сестра.

Прошли целые две недели. Я каждый день посещал Гагиных. Ася словно избегала меня, но уже не позволяла себе ни одной из тех шалостей, которые так удивили меня в первые два дня нашего знакомства. Она казалась втайне огорченной или смущенной; она и смеялась меньше. Я с любопытством наблюдал за ней.

Она довольно хорошо говорила по-французски и по-немецки; но по всему было заметно, что она с детства не была в женских руках и воспитание получила странное, необычное, не имевшее ничего общего с воспитанием самого Гагина. От него, несмотря на его шляпу à la Van Dyck и блузу, так и веяло мягким, полуизнеженным, великорусским дворянином*, а она не походила на барышню; во всех ее движениях было что-то неспокойное: этот дичок недавно был привит, это вино еще бродило. По природе стыдливая и робкая, она досадовала на свою застенчивость и с досады насильственно старалась быть развязной и смелой, что ей не всегда удавалось. Я несколько раз заговаривал с ней об ее жизни в России, об ее прошедшем: она неохотно отвечала на мои расспросы; я узнал, однако, что до отъезда за границу она долго жила в деревне. Я застал ее раз за книгой, одну. Опершись головой на обе руки и запустив пальцы глубоко в волосы, она пожирала глазами строки.

— Браво! — сказал я, подойдя к ней, — как вы прилежны!

Она приподняла голову, важно и строго посмотрела на меня.

— Вы думаете, я только смеяться умею, — промолвила она и хотела удалиться…

Вечные цитаты великого поэта и одного из самых известных восточных мудрецов и философов. Каждое его четверостишие - уравнение, стремящееся к точной формуле, к афоризму.

Образ великого поэта Востока Омара Хайяма овеян легендами, а биография полна тайн и загадок. Древний Восток знал Омара Хайяма в первую очередь как выдающегося ученого: математика, физика, астронома, философа. В современном мире Омар Хайям известен более как поэт, создатель оригинальных философско-лирических четверостиший - мудрых, полных юмора, лукавства и дерзости рубаи.

Рубаи — одна из самых сложных жанровых форм таджикско-персидской поэзии. Объем рубаи — четыре строки, три из которых (редко четыре) рифмуются между собой. Хайям — непревзойденный мастер этого жанра. Его рубаи поражают меткостью наблюдений и глубиной постижения мира и души человека, яркостью образов и изяществом ритма.

Живя на религиозном востоке, Омар Хайям размышляет о Боге, но решительно отвергает все церковные догмы. Его ирония и свободомыслие отразились в рубаи. Его поддерживали многие поэты своего времени, но из-за страха преследований за вольнодумство и богохульство они приписывали и свои сочинения Хайяму.

Омар Хайям - гуманист, для него человек и его душевный мир превыше всего. Он ценит удовольствие и радость жизни, наслаждение от каждой минуты. А его стиль изложения давал возможность выражать то, чего нельзя было сказать вслух открытым текстом.

15 глубоких и непревзойденных цитат Омара Хайама о человеке, счастье и любви:

1. Красивым быть – не значит им родиться,

Ведь красоте мы можем научиться.

Когда красив душою Человек –

Какая внешность может с ней сравниться?

2. Чем ниже человек душой, тем выше задирает нос.

Он носом тянется туда, куда душою не дорос.

3. Кто жизнью бит, тот большего добьется.

Пуд соли съевший выше ценит мед.

Кто слезы лил, тот искренней смеется.

Кто умирал, тот знает, что живет!

4. В одно окно смотрели двое. Один увидел дождь и грязь.

Другой — листвы зелёной вязь, весну и небо голубое.

В одно окно смотрели двое.

5. Мы источник веселья — и скорби рудник.

Мы вместилище скверны — и чистый родник.

Человек, словно в зеркале мир — многолик.

Он ничтожен — и он же безмерно велик!

6. Как часто, в жизни ошибаясь,теряем тех, кем дорожим.

Чужим понравиться стараясь, порой от ближнего бежим.

Возносим тех, кто нас не стоит, а самых верных предаем.

Кто нас так любит, обижаем, и сами извинений ждем.

7. Мы больше в этот мир вовек не попадем,

вовек не встретимся с друзьями за столом.

Лови же каждое летящее мгновенье —

его не подстеречь уж никогда потом.

8. Не завидуй тому, кто силен и богат,

за рассветом всегда наступает закат.

С этой жизнью короткою, равною вдоху,

Обращайся, как с данной тебе напрокат.

9. Я думаю, что лучше одиноким быть,

Бесценный дар отдав кому попало,

Родного встретив, не сумеешь полюбить.

10. Не смешно ли весь век по копейке копить,

Если вечную жизнь все равно не купить?

Эту жизнь тебе дали, мой милый, на время, —

Постарайся же времени не упустить.

11. Дарить себя — не значит продавать.

И рядом спать — не значит переспать.

Не отомстить — не значит все простить.

Не рядом быть — не значит не любить.

12. Можно соблазнить мужчину, у которого есть жена,

можно соблазнить мужчину, у которого есть любовница,

но нельзя соблазнить мужчину, у которого есть любимая женщина.

13. Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало,

Два важных правила запомни для начала:

Ты лучше голодай, чем что попало есть,

И лучше будь один, чем вместе с кем попало.

14. Не делай зла — вернется бумерангом,

Не плюй в колодец — будешь воду пить,

Не оскорбляй того, кто ниже рангом,

А вдруг придется, что-нибудь просить.

Не предавай друзей, их не заменишь,

И не теряй любимых — не вернешь,

Не лги себе — со временем проверишь,

Что этой ложью сам себя ты предаёшь.

15. Сорваный цветок должен быть подарен,

начатое стихотворение — дописано,

а любимая женщина — счастлива,

иначе и не стоило браться за то, что тебе не по силам.

Найдены возможные дубликаты

Мои любимые не вошли в подборку.

Лучше пить и весёлых красавиц ласкать

Чем в постах и молитвах спасенья искать

Если место в аду для влюблённых и пьяниц

то кого же прикажите в рай допускать?

Ад и рай в небесах, утверждают ханжи.

Я в себя заглянул - убедился во лжи.

Ад и рай - не круги во дворе мирозданья

Ад и рай - это две половинки души

Надо жить, нам внушают, в постах и труде

Как живёте вы - так и воскреснете де!

Я с подругой и чашей вина не разлучен

Чтобы так и проснутся на страшном суде

Будешь людям служить - будешь ими любим,

Другом верным, желанным, становишься им.

Муравья лучше гостем принять в своём доме

Чем быть принятым в дом Соломоном самим.

Если мельницу, баню, роскошный дворец

Получает в подарок дурак и подлец,

А достойный идёт в кабалу из-за хлеба

Мне плевать на твою справедливость творец!

Так как смерть всё равно мне пощады не даст -

Пусть мне чашу вина виночерпий подаст!

Так как жизнь коротка в этом временном мире,

скорбь для смертного сердца - ненужный баласт.

В сей мир едва ли снова попадём,

Своих друзей вторично не найдём.

Лови же миг! Ведь он не повториться

Как ты и сам не повторишься в нём.

Чьё сердце не горит любовью страстной к милой

Без утешения влачит свой век унылый.

Дни, проведённые без радостей любви,

Считаю тяготой ненужной и постылой.

Беспощадна судьба, наши планы круша.

Час настанет - и тело покинет душа.

Не спеши, посиди на траве, под которой,

Скоро будешь лежать никуда не спеша.

Я спросил у мудрейшего: Что ты извлёк

Из своих манускриптов?" Мудрейший изрёк:

"Счастлив тот, кто в объятьях красавицы нежной

По ночам от премудростей книжных далек!"

За возможные неточности рифмы и перевода прошу прощения, писал на память)

Если мельницу, баню, роскошный дворец

Получает в подарок дурак и подлец,

А достойный идёт в кабалу из-за хлеба

Мне плевать на твою справедливость творец!

во истину наимудрейший рубай!

Вхожу в мечеть. Час поздний и глухой.

Не в жажде чуда я и не с мольбой:

Отсюда коврик я стянул когда-то,

А он истерся; надо бы другой!

Зато все остальные, не перечисленные тут рубаи, про вино и. вино!

Не совсем так. Просто он, как и любой человек взрослел и мудрел. Вот пара примеров - первый из молодости, второй из старости:
Коль наша жизнь мгновение одно,
Жить без вина поистине грешно.
Что спорить вечен мир или не вечен?
Когда умрём, нам будет всё равно.
***
От безбожья до бога - мгновенье одно.
От нуля до итога - мгновенье одно.
Береги драгоценное это мгновенье,
Жизнь, не много ни мало - мгновенье одно!
П.с. извиняюсь за ошибки и пунктуацию, пишу по памяти с телефона) Да и у нас житейских мудростей найдётся
Вот счас как вспомню, как сейчас вам дам.
"Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся!”.
Нет. не выходит из меня Омар Хайям. (

Если видишь что сердце обуглено горем

То немедля еще добавляешь ожог

Я читал, перечитывал. небо, ожог.

Почему это мне написали, допетрить не смог. )

Автор молодец! Хайям крутые рубаи писал, в свое время много их перечитал.

Кто понял жизнь, тот больше не спешит,
Смакует каждый миг и наблюдает
Как спит ребенок, молится старик,
Как дождь идет и как снежинка тает.
*************************************

Общаясь с дураком, не оберёшься срама,

Поэтому совет ты выслушай Хайяма:

Яд, мудрецом тебе предложенный, прими,

Я знаю мир: в нем вор сидит на воре,

Мудрец всегда проигрывает в споре, с глупцом,

Бесчестный - честного стыдит,

А капля счастья тонет в море горя.
************************************
Еще автор, если действительно увлекаешься этой темой, сможешь найти рубаи на тему о жене, типа нужна брать небольшого роста, типа "из двух зол выбирают меньшее". В каком-то стихе была схожая мысль

Мой любимый: Смысла жизни открыть не пытайся секрет, Не постигнешь всю мудрость за тысячу лет, Лучше рай сотвори на зеленой лужайке — На небесный надежды особенно нет.

Все, что видишь ты, - видимость только одна,

Только форма - а суть никому не видна,

Смысла этих картинок понять не пытайся -

Сядь спокойно в сторонке и выпей вина!

прям свежее описал.

то чувство, когда учил их на память. один из любимых поэтов)

Четыре строчки источают яд,

Когда живет в них злая эпиграмма,

Но раны сердца лечат рубайят-

Четверостишья старого Хайяма."

Как-то сидели с другом в кафе Город М в Минске (не реклама) и там возле столика стоит стеллаж с книгами. Одной из них была книга со стихами Омара. Какую страницу не открой — всё про вино. В каждом стихотворении, на которые довелось наткнуться в этой книге была про вино или касающееся выпивки.

Это я так. К слову. Ничего против него не имею

Он и сам не скрывал, что он алкоголик был ) И страстолюбец ) И при этом был "Гийяс ад-Дин", помощник Веры. Хотя их вера отвергала и вино, и амурные похождения

Благодаря статусам ВК - Этого Хайяма - слышать уже не хочется .

не согласен. статусы - мамкины философы, а Хайам дело говорил)

Эка тебя занесло - аж на 4 года назад .

ну так.. не стареющая классика )

Омар Хайям меня из депрессии выводит не раз. Нет, лучше сказать поддерживает. Великий человек.

В окно смотрели двое:Один увидел дождь и грязь,Другой листвы зеленой вязь,Весну и небо голубое.В одно окно смотрели двое

Это Расул Гамзатов

Комментарий удален. Причина: данный аккаунт был удалён

Рука репостнуть потянулась

Каждый молится богу на собственный лад.

Всем нам хочется в рай, и не хочется в ад.

Лишь мудрец, постигающий замысел божий,

Адских мук не страшиться и раю не рад

Будь осмотрителен - судьба-злодейка рядом!

Меч времени остер, не будь же верхоглядом!

Когда судьба тебе положит в рот халву,

Остерегись - не ешь! В ней сахар смешан с ядом.

а это хочу чтобы было на моем надгробии:

Он храбрецом не был, он мудрецом не был
Но поклонись ему
Он Человеком был

Океан состоящий из капель,велик.

Из пылинок слагается материк.

Твой приход и уход-не имеют значения,

Словно муха в окно залетела на миг.

"Не годится ездить в Ниццу", - так сказал Омар Хайям

Бабы - дьявола отродье,

где любовь к родным краям?

На х*я купил угодья?

Это не я сказал. Омар Хайям!

Вывод всех его стихов - жить нужно так как тебе нравится.

4. В одно окно смотрели двое. Один увидел дождь и грязь.

Другой — листвы зелёной вязь, весну и небо голубое.

В одно окно смотрели двое.

Это не Омар Хайям!

ну да, постанова не его. у него обычно 3 строчка не рифмуется, а здесь 2ая

где взрыв в конце?

Вконтакте всё пропитано подобной "мудростью". Очень надеюсь что это всё добро только там и оставалось.

тем выше задирает нос.

он носом тянется туда,

куда душою не дорос.

В своё время (ещё в 2012 году) ознакомился с творчеством Омара Хайяма и написал несколько своих Рубаи. Выкладывал их только на сайте по Лиге Легенд да в одной группе в ВК, связанной с поэзией.

Однажды я спросил у старика седого:
"В чем нашей жизни смысл?" Старик ответил словом:
"Никто не смог найти ответ на сей вопрос,
Но если ты найдешь - я проживу жизнь снова".

Мудрецы всего света пытались понять:

Каждый ли человек может путь выбирать?
Или в книге судьбы он уже предначертан?
Если так, это тут нужно только принять.

О прошедших годах ты теперь не жалей,

Лучше в чашу вина поскорее налей,

Ибо в мире насущном живем мы не долго,

Выпьем вместе за то, чтоб жилось веселей!

Твои уста целую в полнейшей тишине,

И под покровом ночи, сгораем мы в огне.

Ах, этот дивный миг я мог бы помнить вечно,

Будь ты сейчас со мной, а не в прекрасном сне.

Всё верно, только для себя зачитай.:)

Чем ниже человек душой,
тем выше задирает нос.
он носом тянется туда,
куда душою не дорос.

"Ад и рай - в небесах", - утверждают ханжи.

Я в себя заглянув, убедился во лжи:

Ад и рай - не круги во дворце мирозданья,

Ад и рай - это две половины души.

Вообще для Хайяма несвойственны мотивационные рубаи. У него больше депрессивных было, темно-философских. Ну и про вино и сиськи, конечно же )

ИМХО, рубаи надо читать голосом и с выражением Чонишвили ) Во всяком случае, у меня в голове рубаи звучат только так )

Всё, что видишь ты - видимость только одна
Только форма, а суть никому не видна.

Смысла этих картинок понять не пытайся,

Сядь спокойно в сторонке и выпей вина!
____________________________________

Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало

Два важных правила запомни для начала:

Уж лучше голодать, чем что попало есть;

Быть лучше одному, чем вместе с кем попало.

Уже не 15 фраз. "Рубайи" - шикарны, для многих жизненных ситуаций подойдут.

у него был рубай в котором он говорит типо старик пьяный ведет себя как ребенок, зрелый как безумец, а молодой пьяный мудр как старик, смысл такой вроде.

сколько сборников перелопатил не могу найти и все.

"Живя на религиозном востоке, Омар Хайям размышляет о Боге, но решительно отвергает все церковные догмы."

Эээ а можно поинтересоваться какие ?

мудрый чувак за него плюс!

Всю эту чушь он не писал.

Это просто перевод одного русского писателя, "локализатора" так сказать. фамилию не помню

Ну и че за бумеранг?! он че был изветенен. Короче хуйню тут постят!!

Блин, выбрали для поста самые унылые рубаи! Где бухло и сиськи? Хайям очень много места в своём творчестве уделял теме сисек, (не)культурному отдыху и сомнительности загробной жизни!

да это же почти перашки!

Пятница, Омар Хаям

Омар Хайям - мистик или романтик?

Современное изображение Омара Хайяма

Омар Хайям. Памятник в Иране

Исфахан сегодня

Читайте также: