Мы москвичи молодые москвичи наши сердца как огонь горячи
Обновлено: 03.07.2024
Алёша Птицын вырабатывает характер
В комнате Алеши на самом видном месте, над столом, висит расписание дня. Большими буквами написано: «Семь часов утра — пробуждение».
Будильник на тумбочке около Алешиной кровати вот-вот зазвонит, стрелки уже приближаются к семи, но Алеша спит очень крепко.
А на часы то и дело поглядывает бабушка Оля. Она уже давно встала, ходит по комнате, что-то прибирает, вытирает пыль. Алешина бабушка высокая, полная, движется легко, как молодая.
Бабушка села за стол, заботливо проверяет учебники в Алешином портфеле:
— Сегодня у нас арифметика… Задачник здесь. Правильно. Тетрадку положил. Молодец!
Вдруг бабушка о чем-то задумалась. Вынула из кармана своего халата старую, выцветшую фотографическую карточку, на которой, нежно обнявшись, стоят две девушки в длинных платьях, с повязками Красного Креста на рукавах. На карточке надпись: «Город Севастополь. 1919 год». Бабушка внимательно всматривается в фотографию, о чем-то вспоминая. Рассеянно положила карточку в Алешин портфель. Спохватившись, вынула ее оттуда, снова кладет в карман.
Дверь отворяется, и входит Галя, старшая сестра Алеши, шестиклассница. Она в форменном платье, в фартуке, косы туго заплетены.
— Алеша еще спит? Ужас какой!
Бабушка успокаивает Галю:
— Сейчас встанет… Еще три минуты осталось. У нас теперь все идет по расписанию.
Пронзительно звенит будильник на тумбочке. Алеша приподнимается, сонный, потом зевает и снова ложится, натягивает на голову одеяло, собираясь еще поспать.
Бабушка говорит строго:
— Алексей, посмотри на часы! Окончательно проснувшись от громкого голоса бабушки, Алеша восклицает радостно:
— Семь ровно! Вот видишь, бабушка, мой организм уже привык просыпаться ровно в семь!
Алеше девять лет. У него ясные, доверчивые глаза, он, как всегда, в отличном настроении.
Алеша выпрыгивает из кровати с таким расчетом, чтобы попасть ногами в свои тапочки. Он принимается стелить постель особым, им изобретенным способом: взбивая подушку, колотит ее по всем правилам бокса.
Бабушка не может удержаться от улыбки, глядя на него, но старается быть строгой.
— Зарядку! Зарядку! И, пожалуйста, не отвлекайся! — напоминает бабушка. — И раз и два! — энергично командует она, направляясь к двери. Теперь ее голос доносится уже из соседней комнаты: «И раз и два!»
Алеша, лежа на коврике, вместо того чтобы делать зарядку, заставляет этим заниматься игрушечного козлика, ловко дергая его за ниточку. «И раз и два!» — машет головой козлик.
Бабушка появляется на пороге с кофейником в руках. Алеша быстро прячет игрушку, но бабушка уже все заметила.
— Так я и знала! — сердится она.
Алеша начинает старательно поднимать вверх то правую, то левую ногу.
Бабушка поглядывает на внука и сообщает:
— А теперь слушай. У меня большая радость, я получила письмо: завтра проездом в Москве будет моя школьная подруга, друг моей юности.
— Твоя школьная подруга? Она еще жива? — искренне удивился Алеша.
— Конечно, жива! Я так хочу ее видеть! Мы с ней и в школе вместе учились и в госпитале вместе работали в Севастополе.
Бабушка достает из кармана фотографию.
— Замечательная девушка была! Посмотри, какое энергичное выражение лица!
— А почему у вас нет медалей за оборону Севастополя! — спрашивает Алеша.
— Да что ты! Это когда же было. В гражданскую войну. Она приезжает со своим внуком Сашей. Жалко, что только на один день. Я бы очень хотела, чтобы они у нас погостили, чтобы вы тоже стали друзьями.
Алеша спрашивает заинтересованно:
— Постой, что-то на меня сомнение напало: завтра они приезжают или сегодня? Пятнадцатого в шесть часов или шестнадцатого в пять? — вдруг заволновалась бабушка. Ищет письмо в карманах своего халата. — Куда же я его девала?
…По рельсам мчится скорый поезд. В купе вагона пожилая женщина радостно говорит девочке лет шести:
— Нам с тобой, Сашенька, очень повезло: мы целых три часа пробудем в Москве, от поезда до поезда. Все увидим: и Красную площадь и метро.
— А высотный дом? — спрашивает Сашенька.
— Обязательно! И посмотрим, как в Москве оформлены книжные киоски, другим, уже деловым, гоном говорит бабушка Сима.
— Ты будешь свою «Союзпечать» проверять?! Ой, бабушка Сима, мы тогда ничего не успеем!
— Да, едва ли вы за три часа все успеете осмотреть, не зная Москвы, говорит добродушный проводник, убирая стаканы со столика.
Бабушка Сима объясняет с гордостью:
— Нас встретит человек, который двадцать пять лет прожил в Москве.
— Ну, разве что встретит… — соглашается проводник.
— Бабушка, а твоя подруга обязательно придет на вокзал?
— Еще бы, конечно! Старая дружба никогда не ржавеет, Сашенька. И вообще москвичи — очень радушные, гостеприимные люди.
…Алеша, веселый, довольный, сидит за столом, завтракает. Бабушка Оля намазывает ему булку маслом. Галя кладет сахар в его чашку.
— С добрым утром! — говорит он и, похлопав Алешу по плечу, садится за стол, берет газету.
— Поглядим, что сегодня творится в мире.
— Доброе утро, — говорит она, целуя детей.
Галя начинает речь издалека:
— Папа, все-таки точный распорядок дня очень много значит.
— Безусловно, — подтверждает довольная бабушка.
Отец хитро поглядывает на них из-за газеты:
— Обо мне! — объясняет Алеша. — Я теперь усидчивый и собранный, ужас! Я же теперь прихожу и ухожу — все по расписанию, как поезд.
Бабушка поощрительно улыбается:
— Правильно! Как курьерский поезд. — И тут же, о чем-то вспомнив, она снова начинает искать письмо в карманах халата.
Алеша ждет одобрения отца, но Андрей Андреевич говорит сухо:
— Мне кажется, что это не твоя заслуга.
— То есть как это не моя? — удивился Алеша, чуть не опрокинув чашку с чаем.
— Другие за тебя стараются. Бабушка, сестра, постоянно тебе напоминают: «Алеша, режим», «Алеша, садись заниматься».
Бабушка обиженно переходит на официальный тон:
— Я прошу сказать конкретно: что я за него делаю? У меня своих дел достаточно!
— Да! Я сам все делаю! — обиделся Алеша.
— Сам? Прекрасно! А это что такое? — Андрей Андреевич показывает на жалкий росток в цветочном горшке.
— Лимон! — растерялся Алеша.
— Лимон? Ты решил стать юннатом? А когда ты его в последний раз поливал? Он, наверно, засох весь.
— Ну, уж извините, я его ежедневно поливаю, — неожиданно выдает себя бабушка.
— Когда ты маленьким был, — говорит сыну Андрей Андреевич, — ты постоянно твердил: «Я сам, я сам». Теперь ты вырос, а бабушка за тебя даже лимон выращивает.
— Юннатом я, во-первых, раздумал! Я буду мастером спорта по конькам. И катаюсь я сам, бабушка за меня не катается, — хмуро говорит Алеша.
— После школы погуляешь, в час тридцать будь дома! — по привычке напоминает бабушка, но замолкает, взглянув на Андрея Андреевича.
Расстроенный Алеша выходит из комнаты.
Галю тоже задели за живое слова отца, но она молча собирает тарелки и уходит в кухню.
Агния Барто - Молодые москвичи.
«Алёша Птицын вырабатывает характер» — советский полнометражный чёрно-белый комедийный художественный фильм, поставленный на Ленинградской ордена Ленина киностудии «Ленфильм» в 1953 году режиссёром Анатолием Граником.
Первая роль в кино восьмилетней Натальи Селезнёвой. . .
В ролях:
Витя Каргопольцев — Алёша Птицын, ученик 3-го класса
Ольга Пыжова — бабушка Оля, Ольга Александровна Птицына — бабушка Алёши
Валентина Сперантова — бабушка Сима
Наталья Селезнёва (в титрах — Наташа Полинковская) — Сашенька, внучка бабушки Симы
Юрий Бубликов — Андрей Андреевич, папа Алёши
Тамара Алёшина — Наталья Фёдоровна, мама Алёши
Надежда Румянцева — Галя, сестра Алёши. . .
Песня из кино "Алёша Птицын вырабатывает характер"
Музыка: Олег Каравайчук Слова: Агния Барто
Злодейка-зима набирается сил,
Как грянул мороз - никого не спросил!
Явился в столицу товарищ. Мороз -
Прохожих торопит, доводит до слёз!
Припев:
Мы - москвичи, молодые москвичи,
Наши сердца, как огонь горячи!
В школу идём по морозу пешком,
А шапки-ушанки покрыты снежком!
Наш город любимый чудесен зимой:
Увиты бульвары сквозной бахромой,
Под снежным покровом, над гладью реки -
Высотные здания, как маяки!
Что может быть лучше январской поры?
На лыжах, на санках - несёмся с горы!
Любому мальчишке мороз - нипочём:
Не зря он считает себя москвичом!
тексты песен
"Живописцы, окуните ваши кисти. "
автор Б.Окуджава
Живописцы, окуните ваши кисти
В суету дворов арбатских и в зарю.
Чтобы были ваши кисти, словно листья,
Словно листья, словно листья к ноябрю.
Окуните ваши кисти в голубое,
По традиции забытой городской.
Нарисуйте и прилежно и с любовью,
Как с любовью мы проходим по Тверской.
Мостовая пусть качнется, как очнется.
Пусть начнется, что еще не началось.
Вы рисуйте, вы рисуйте, вам зачтется.
Что гадать нам удалось - не удалось.
Вы, как судьи, нарисуйте наши судьбы,
Наши зимы, наше лето, и весну.
Ничего, что мы чужие, вы рисуйте,
Я потом, что непонятно, объясню.
Часовые любви на Петровке стоят,
Часовые любви у Никитских не спят,
Часовые любви по Арбату идут неизменно.
Часовым полагается смена.
О, великая вечная армия, где не властны слова и рубли,
Где все рядовые, ведь маршалов нет у любви.
Пусть поход никогда ваш не кончится.
Признаю только эти войска.
Сквозь зимы и вьюги к Москве подступает весна.
Часовые любви на Петровке стоят,
Часовые любви у Никитских не спят,
Часовые любви по Арбату идут неизменно.
Часовым полагается смена.
муз. - А.Цфасман
сл. - Б.Тимофеев
С утра побрился и галстук новый
В горошек синий я надел.
Купил три астры, в четыре ровно
Я прилетел.
Песенка об Арбате.
Ты течешь, как река, странное название.
И прозрачен асфальт, как в реке вода.
Ах, Арбат, мой Арбат, ты мое призвание.
Ты и радость моя, и моя беда.
Ах, Арбат, мой Арбат, ты мое призвание.
Ты и радость моя, и моя беда.
Пешеходы твои - люди невеликие.
Каблуками стучат, по делам спешат.
Ах, Арбат, мой Арбат, ты моя религия.
Мостовые твои подо мной лежат.
Ах Арбат, мой Арбат, ты моя религия.
Мостовые твои подо мной лежат.
От любови твоей вовсе не излечишься,
Сорок тысяч других мостовых любя.
Ах, Арбат, мой Арбат, ты мое Отечество.
Никогда до конца не пройти тебя.
Ах Арбат, мой Арбат, ты мое Отечество.
Никогда до конца не пройти тебя.
Муз. - Ю.Милютин
Сл. - Е. Долматовский
Любовь от себя никого не отпустит,
Под каждым окошком нам поют соловьи.
Любовь никогда не бывает без грусти,
Но это приятней, чем грусть без любви.
И встречи редки, и длинны ожиданья,
И взгляды тревожны, и сбивчива речь.
Хотелось бы мне отменить расставанья,
Но без расставаний ведь не было б встреч.
Любовь от себя никого не отпустит,
Hад каждым окошком поют соловьи.
Любовь никогда не бывает без грусти,
Hо это приятней, чем грусть без любви.
( из фильма "Сердца четырёх" ).
Дорогие мои москвичи.
Муз. - И. Дунаевский - В. Масс
Сл. - М. Червинский
москва-113
Ведь мы везде - москвичи. И в беде\ Лаптем щи не хлебать, "шиком" бритым не быть никогда.\ Ну и что, что сидим на печи, да жуём калачи,\ А в уме кирпичи с марципанами!\ Это отдельный народ, ему бы только вперёд,\ Собрать в охапку всех и - с круга на круг.\ А это загадка природы, погоды\ И всех несусветных наук!\ И всех ненормальных наук!\ И всех ненормальных вокруг! Игорь Белый 1996 БАРДЫ РУ Марш москвичей
Вы, девчонки, не верьте столичным гостям,\ И ходите молиться в святой Божий храм,\ Никогда не снимайте свои вы кресты,\ И на кладбище Оле носите цветы. Константэн Григорьев ПЕСНЯ ПРО ОЛЮ И СТОЛИЧНОГО ГОСТЯ.
Москвичи -- автобусные книжники,\ Пылкие сердца под слоем пыли. \ Нашу жизнь пруды, как передвижники,\ Тщательно и честно отразили.\ Татьяна Бек
И всё. "Россию" под стоянку, \ "Москву" под ушлую гулянку. \ На Пресне - Сити торгашей, \ А москвичей, подаль, взашей! Андрей Нестеров 9.02.04.
Как все московские, ваш батюшка таков:\ Желал бы зятя он с звездами, да с чинами, \ А при звездах не все богаты, между нами; \ Ну, разумеется к тому б \ И деньги, чтоб пожить, чтоб мог давать он балы; \ Вот, например, полковник Скалозуб: \ И золотой мешок, и метит в генералы. Александр Грибоедов Горе от ума 1822-1824
Московский говорит крестьянин, как и князь: \ Произношенье их равно и в речи связь, \ Иль часто лучше тех князей и к смыслу ближе,\ Которые язык забыли свой в Париже.
О, боже! Не белы снеги \ Скрипят под легкою ногою. \ Ручьи, бугры, ухабы, грязь! \ Иду я бережно, боясь, \ Что буду выпачкан и ранен. \ О, ты недаром, москвитянин, \ Выходишь из дому крестясь! Алексей Жемчужников 1869 НЕОСНОВАТЕЛЬНАЯ ПРОГУЛКА\Поэма
1. А уже был вечер. Москвичи безобразничали вовсю.2. В ночлежных домах толклись хитровцы и золоторотцы.3. В балаганах бряцали бубны, и размалеванный паяц выбегал на холод корячиться перед собравшимся людом, зазывая в притон ломанья.4. Это веселье отличалось от истинного, которое гармонично, как настроенный оркестр… Здесь же попались сухие щепки. Андрей Белый Из сборника «СИМФОНИИ» 1902\СИМФОНИЯ(2-я, драматическая\ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ДЕРЕВЯННЫЙ ЗАЛ
Я люблю в Консерватории
не Большой, а Малый зал.
Словно скрипку первосортную,
его мастер создавал.
И когда смычок касается
его певчих древесин,
Паганини и Касальсы
не соперничают с ним.
Он касается Истории,
так что слезы по лицу.
Липы спиленные стонут
по Садовому кольцу.
Сколько стона заготовили.
Не перестраивайте вы
Малый зал Консерватории-
скрипку скрытую Москвы.
Деревянные сопрано
венских стульев без гвоздей.
Этот зал имеет право
хлопать посреди частей.
Белой байковой прокладкой
скутан пол и потолок -
исторической прохладой
чтобы голос не продрог.
Когда сердце сиротою,
не для суетных смотрин
в малый сруб Консерватории
приходить люблю один.
Он еще дороже вроде бы,
что ему грозит пожар -
деревянной малой родине.
Обожаю Малый зал.
Его зрители - студенты
с гениальностью в очах
и презрительным брезентом
на непризнанных плечах.
Пресвятая профессура
исчезающей Москвы
нос от сбившейся цезуры
морщит, как от мошкары.
В этом схожесть с братством ложи
я до дрожи узнавал.
Боже,
как люблю я Малый зал!
Даже не консерваторская,
а молитвенная тишь.
В шелковой косовороточке
тайной свечкой ты стоишь.
Облак над Консерваторией
золотым пронзен лучом-
как видение Егория
не с копьем, но со смычком.
ПАВЕЛ АНТОКОЛЬСКИЙ
Последнее достоянье
(Отрывки)
Все кончилось пылью и пеной.
Всей ратью легли времена
На сбитую скатерть вселенной,
Как черные пятна вина.
Не кружатся звездные клиры,
Не зелены ленты земель,
И крылья орфеевой лиры
Обвило бессмертье, как хмель.
И конная статуя стыла
На льдяном граните, когда
История с фронта и с тыла
Солдатами шла в города.
И Арка Триумфа на фоне
Заката, над срывом Москвы, –
Как штурмам Девятой Симфонии,
Внимала метанью метафор молвы.
Душа не платила в те годы.
И ей, как тогда, все равно,
Водою какой непогоды
Разбавлено весен вино.
Водою какого забвенья
И чьих незабвенных имен
Зальется посмертное рвенье,
Посмертная память времен.
Хитрее, чем литература,
Дурнее самой темноты, –
Душа – эта хитрая дура –
С Историей выпьет на Ты.
Не снег в океан заоконный,
Не бубен стеклянный дождя, –
То выросла жизнь, уходя
Романтикой факельной, конной.
И брошена в память душа,
Как за борт пиратского брига, –
В морях романтических игор,
Их пуншевой пеной дыша.
Павел Антокольский. Стихотворения. Государственное издательство, М., 1922
Антология современной петербургской поэзии \Поэтический форум \Том 2
Виктор Васильев
Ломоносов
Полярный край. Ветров раздолье,
Борьбы и мужества залог.
Рыбак Михайло – сын Поморья —
Шагнул во мглу через порог.
Собрался он не в Холмогоры,
Куда на праздники ходил.
Тысячевёрстные просторы
Пред ним вставали впереди.
Его за снежною пустыней
Ждала с владимирских времён
Патриархальная Россия —
Страна серпов и веретён.
И он, мужик широколобый,
Оставив прошлое в ночи,
Шагал в Москву через сугробы
Россию азбуке учить!
Михаил Светлов (1903-1964)
219. МОСКОВСКИЙ ВОЕННЫЙ ОКРУГ
Было холодно, было мокро,
Ветер жалобно завывал…
Московский военный округ
Меня на войну призывал.
Затемненные вижу окна,
Над ребенком склонилась мать…
Московский военный округ
Приказал мне детей спасать.
Боевые мелькают даты —
До чего же вы мне близки!
Здесь и яблони, и солдаты,
Здесь и дети, и старики.
Пусть года мои уж поблекли,
Я уже не цвету весной,
Но Московский военный округ —
Он всегда и везде со мной.
Время волнами ударяло,
Собирая девятый вал…
Поседевшие генералы —
Я их мальчиками знавал.
Не хочу стариком казаться,
Я готов для военных дел,
Для дальнейших мобилизаций
Я нисколько не постарел.
Вижу — силой неистребимой
Батальонов ряды стоят,
Близок мне со своей любимой
Обнимающийся солдат.
Вижу наших свершений сроки,
Вижу радость счастливых жен…
Мой военный Московский округ,
Ты для мира вооружен!
Округ! Был я твоим поэтом,
Тяжкий груз не снимая с плеч,
Смог я каждую каплю летом
И снежинку зимой сберечь.
Нет войны. Ударяет в стекла
Нашей мирной весны струя…
Мой Московский военный округ —
Честность, гордость, любовь моя!
1959
Любовь Столица (1884-1934) Голос Незримого. Том 1. 2013
В ИЗГНАНИИ
Побегу – и чуть дышу, усталая…
Петь едва начну – и перестану.
Лишь в молитве сладко гнуться стану.
Кончено. Намного старше стала я.
Кос моих померкнувшее золото
Уж заткали пронизи седые.
Лишь глаза, как прежде, – молодые —
Непонятно и ненужно молоды.
Жизнь промчалась, яркая, как пошевни
С золотым гремучим колокольцем…
Счета не было цветам и кольцам!
Уйма было дерзости хорошей в ней!
Надорвались кони в скачке бешеной, —
Пали, вороные, в синем всполье…
Да, пора пешком на богомолье
Мне, как все мы, русские, кромешенной…
Пробираться в пустыньки смиренные
Под дощатое глухое било, —
Позабыть про всё, про всё, что было!
Даже и про то… про незабвенное…
Будь, душа, по-новому веселой ты! —
Со Христом счастливы и седые.
Но глаза мои, столь голубые.
Но глаза, что неугасно молоды.
7
Лампаду синюю заправила
Перед московскою иконой,
Благословенной, серебрёной,
И стала около за Правило
Творить молитвы и поклоны.
Вдруг воздух комнаты натопленной
Запах знакомой чайной розой
И легкой – русской – папиросой…
Качнулась, ахнула озлобленно,
Взглянула, полная вопроса….
Два слова. Два лишь! И… всё брошено.
Вновь – мир, и лунный хлад крещенский,
И санный путь, наш деревенский,
И лик твой нежный, запорошенный,
Тот лик таинственнейше женский.
Кафе: убитые латании,
Хромающие уанстэпы.
А мнилось – вкруг леса и степи,
И птичий свист, и пчел летания.
Нет! Не порвать мне наши цепи.
Весной московской, волжской, крымскою
Мы связаны нерасторжимо.
Прости, Господь! Одной земли мы, —
Сквозь грех и радость серафимскую
Несем обет свой нерушимо.
<1922>
СЕСТРА
Сестра, ты в «Лесном магазине»
выстояла изюбрину,
тиха, как в монастыре.
Любовницы становятся сестрами,
но сестры не бывают возлюбленными.
Жизнь мою опережает
лунная любовь к сестре.
Дело не во Фрейде или Данте.
Ради родителей, мужа, брата, ete,
табыла сероглазые свои таланты
преступная моя сестра.
Твой упрямый лобик написал бы Кранах,
только облачко укоризны
неуловимо для мастерства,
да и руки красные
от водопроводных кранов-
снятая моя сестра!
Что за дальний свет состраданья,
обретая на срок земной '
человеческие очертанья,
стал сестрой.
Жила-была девочка.
Кто сказал,
Ее рост-на шкафу зарубками.
что не труженица лобастая стрекоза?
Маешься на две ставки,
стираешь, шьешь,
бесстрашная моя сестра.
не воруешь,
Дли других ты-доктор. И когда уверенно
надеваешь с короткими рукавами халат-
будто напяливаешь
безголово-безрукую Венеру.
Я с ужасом замечаю,
что торс тебе тесноват.
Ссорясь с подругой и веком или сойдя с катушек,
когда я на острие-
скажу: «Поставь раскладушку»-
вздохнувшей моей сестре.
Сестра моя, как ты намучилась,
таща авоськи с морковью.
Метромост над тобой грохочет
как чугунный топот Петра.
А рядом-за стенкой, за Истрою, за Москвою-
страна живет, как сестра.
Сестра твоя по страданию,
по божеству родства,
по терпеливой тайне-
бескрайняя твоя сестра.
Сестра моя, не заболела?
Сестра моя, поспала бы.
В зимние вечера
над шитьем сутулятся
две русые настольные лампы.
Одна из них-моя сестра.
ПРОПОРЦИИ
Все на свете русские бревна,
что на избы венцовые шли,
были по три сажени - ровно
миллионная доля Земли.
Непонятно, чего это ради
мужик в Вологде и Твери
чуял сердцем мильонную радиуса
необъятно всеобщей Земли?
И кремлевский собор Благовещенья
и жемчужина на Перли
сохраняли-мужчина и женщина -
две мильонные доли Земли.
И как брат их березовых родин,
гениален на тот же размер,
Парфенона дорический ордер
в высоту шесть саженей имел.
Научились бы, умиленно-
пасторальные кустари,
соразмерности с миллионной
человечески общей Земли!
Ломоносовскому проспекту
не для моды ведь зодчий Москвы
те шестьсот тридцать семь сантиметров
дал как модуль красы и любви.
Дай, судьба, мне нелегкую долю -
испытанья любые пошли-
болью быть и мильонною долей
и моей и всеобщей Земли.
Антология современной петербургской поэзии \Поэтический форум \Том 2
Виктор Фёдоров-Вишняков
Валдай
Меж Петербургом и Москвою
Есть легендарный древний край
С печальной русскою душою,
С весёлым именем Валдай.
Иваном Третьим осаждённый,
Лишился Новгород свобод,
А «Вечник» – колокол соборный —
В Москву отправили. Но вот
Валдайские крутые горки,
С подводы там сорвался он
И раскололся на осколки,
Низвергнут, но не покорён.
И все осколочки, оскольцы,
Освободившись от оков,
Вдруг превратились в колокольцы,
Запев на тыщи голосов.
А ямщики, здесь проезжая,
Их подобрали и спасли,
И колокольчики Валдая
С тех пор звучат по всей Руси.
Строфы века. Антология русской поэзии 1999
МАКСИМИЛИАН ВОЛОШИН
1877, Киев—1932, Коктебель
ДЕМЕТРИУС - ИМПЕРАТОР
(1591-1613)
Ю. Л. Оболенской
Убиенный много и восставый,
Двадцать лет со славой правил я
Отчею Московскою державой,
И годины более кровавой
Не видала Русская земля.
В Угличе, сжимая горсть орешков
Детской окровавленной рукой,
Я лежал, а мать, в сенях замешкав,
Голосила, плача надо мной.
С перерезанным наотмашь горлом
Я лежал в могиле десять лет;
И рука Господняя простерла
Над Москвой полетье лютых бед.
Голод был, какого не видали.
Хлеб пекли из кала и мезги.
Землю ели. Бабы продавали
С человечьим мясом пироги.
Проклиная царство Годунова,
В городах без хлеба и без крова
Мерзли у набитых закромов.
И разъялась земная утроба,
И на зов стенящих голосов
Вышел я — замученный — из гроба.
По Руси что ветер засвистал,
Освещал свой путь двойной луною,
Пасолнцы на небе засвечал.
Шестернею в полночь над Москвою
Мчал, бичом по маковкам хлестал,
Вихрь-витной гулял я в ратном поле,
На Московском венчанный престоле
Древним Мономаховым венцом,
С белой панной — с лебедью — с Мариной
Я — живой и мертвый,— но единый
Обручался заклятым кольцом.
Но Москва дыхнула дыхом злобным —
Мертвый я лежал на месте Лобном
В черной маске с дудкою в руке,
А вокруг, вблизи и вдалеке,—
Огоньки болотные горели,
Бубны били, плакали сопели,
Песни пели бесы на реке.
Не видала Русь такого сраму!
А когда свезли меня на яму,
Я свалился в смрадную дыру,—
Из могилы тело выходило
И лежало — цело — на юру.
И река от трупа отливала,
И земля меня не принимала.
На куски разрезали, сожгли,
Пепл собрали, пушку зарядили,
С четырех застав Москвы палили
На четыре стороны земли.
Тут тогда меня уж стало много:
Я пошел из Польши, из Литвы,
Из Путивля, Астрахани, Пскова,
Из Оскола, Ливен, из Москвы.
Понапрасну в обличенье вора
Царь Василий, не стыдясь позора,
Детский труп из Углича опять
Вез в Москву — народу показать,
Чтобы я на Царском на призоре
Почивал в Архангельском Соборе,
Да сидела у могилы мать.
А Марина в Тушино бежала
И меня живого обнимала,
И, собрав неслыханную рать,
Подступал я вновь к Москве со славой.
А потом лежал в снегу — безглавый —
В городе Калуге над Окой,
Умерщвлен татарами и жмудью.
А Марина с обнаженной грудью,
Факелы подняв над головой,
Рыскала над мерзлою рекой
И, кружась по-над Москвою, в гневе
Воскрешала новых мертвецов,
А меня живым несла во чреве.
И пошли на нас со всех концов,
И неслись мы парой сизых чаек
Вдоль по Волге, Каспию — на Яик,—
Тут и взяли царские стрелки
Лебеденка с Лебедью в силки.
Вся Москва собралась, что к обедне,
Как младенца — шел мне третий год —
Да казнили казнию последней
Около Серпуховских ворот.
Так, смущая Русь судьбою дивной,
Четверть века — мертвый, неизбывный —
Правил я лихой годиной бед.
И опять приду — чрез триста Лет.
19 декабря 1917
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕСКИЙ
ЩЕНОК ПО ИМЕНИ АВОСЬ
Как ты живешь, Авоська,
без сосен без савойских?
Московская француженка,
мадемуазель Авось.
Потешно вдоль Манежа
бежит щенок надежды.
Как кожаная кнопка
блестит потертый нос.
Нажмете вы на кнопку-
и вы у Сены знобкой,
а может, дальше-в небе,
где Гончий Пес.
Когда ж вы не без фальши-
останетесь без пальца.
Авось, не потеряйся!
«Авось,-зову,-Авось!»
Авось, тебя лечили
от злостной пневмонии.
Горел в снегах простуженный
сухой горячий нос.
«Авось!» - зовут актеры,
«Авось!» - визжат вахтеры,
и тормозят шоферы
автобусных колес.
В собачьих магазинах
есть вкусные резины-
пропитанная мясом
искусственная кость.
И всюду тумбы те же -
у Лувра и Манежа-
и можно писать вкось.
Люблю пожар Парижа!
И в зелени, как рыжики,
ампиры обрусевшие
особняков в Москве!
И модница Парижа
мигнет, примерив пыжик.
Авось не зря построил
Манеж Бове.
Авось все образуется.
Исчезнут все абсурдности.
Хоть палец Апокалипсис
над кнопкою занес.
Но все небезутешно,
покуда вдоль Манежа
как кнопочка надежды
бежит потертый нос.
ПРОРАБЫ ДУХА
Не гласно и не по радио,
слышу внутренним слухом-
объявлен набор в прорабы
духа!
Требуются бессребреники
от Кушки и до Удельной!
Мы-нация Блока, Хлебникова.
Неужто мы оскудели?
Подруги прорабов духа,
молодые Афины Паллады!
Вы выстрадали в клетухах
потрясшие мир палаты.
Духовные подмастерья,
вам славы не обещаю,
вам обещаю тернии,
но сердцем не обнищаете.
С души все спадает рабское,
пустяковое,
когда я вхожу в прорабскую
Цветаева и Третьякова.
Пчелы национальные!
Медичи из купцов -
москворецкие меценаты,
точнее - творцы творцов.
Голодных моих соплеменников
Париж озирал в бинокли-
врубил свое чудо Мельников
космически-избяное.
Андрей Вознесенский Ров [стихи, проза] 1987
МАРТ
С Черемушкинского рынка
в Москву прилетает весна,
Ходынка!
В сугробах страна.
Но женщина в красной косынке
одела в аэропорту
бутоны тюльпанов в резинки,
чтоб предохранить красоту.
От сердца города до Земляного Вала,
До Воробьевых Гор на мостовых плотах
Росла огнем Москва, пожаром пировала
Без шапки, с домрою, в заплатанных портах.
На дыбу загнаны, сугробами зажаты
В Рождественских ночах, жгли слабую звезду
Ватаги ряженых, козлы, да медвежата,
И снег им вызвездил оконную слюду.
Где клиньями бород крича мотали смерды,
И фряжское вино в кружалах глотки жгло,
Где в желтом блеске свеч смуглы, жестокосерды
Монахи и цари дышали тяжело;
Где с трех углов Кремля, в торговых средоточьях,
Языки медные меж облак разбросав,
Рвались колокола; где флорентийских зодчих
Синели замыслы в стропилах и лесах, –
Там вновь гудят они слаще, и гуще меда –
Вожак, и Голодай, и Лебедь, вся их рать.
Там вновь сбирается звонарь и царь Феодор
О Византийской лжи над градом поборать.
Покровские ворота (1982)
Вы хотите зарегистрироваться?
Читайте также: