Мадам петухова 12 стульев кто это
Обновлено: 05.07.2024
История создания романа "Двенадцать стульев", совместного труда Ильи Ильфа и Евгения Петрова , была рассказана как самими авторами, так и братом последнего - писателем Валентином Катаевым. Современные литературоведы считают, что отделить легенды и вымыслы от реальной картины уже давно невозможно. Правда для нас, благодарных читателей, неоднократно обращавшихся к эпопее о поисках бриллиантов мадам Петуховой и вновь и вновь перечитывавших уже давно выученные фразы, канитель "кто придумал, кто участвовал и как дело было у литераторов", роли никакой не играет. Для нас главное, что роман есть, хотя уже в постсоветские годы издавались и так называемые "расширенные версии", куда вошли не читанные ранее публикой строки.
Очаровательный и циничный сын "турецкоподданного" Остап Бендер, предводитель команчей Киса Воробьянинов, мощный загривок мадам Грицацуевой, "голубой воришка" Альхен, упоительные кальсоны, не озонирующие воздух валенки, "дайте два!", "Правосудие продано!". Можно процитировать всю историю, не останавливаясь ни на минуту, наслаждаясь парадоксальными эпитетами, образным языком и неповторимой атмосферой "Двенадцати стульев", впитавшей в себя лучшие традиции русской литературы в самом высшем ее проявлении.
Советский и российский зритель помнит и любит две экранизации романа, выполненные двумя знаковыми советскими режиссерами - Леонидом Гайдаем (1971 г.) и Марком Захаровым (1976 г.).
Конечно, радиотеатр не мог оставаться в стороне, и "Двенадцать стульев" разыграла еще одна сильнейшая команда советских актеров , в число которых вошли: Евгений Весник (читает от автора), Олег Басилашвили (Остап Бендер), Юрий Яковлев (Киса Воробьянинов), Евгений Евстигнеев (Отец Федор), Нина Дорошина (жена Отца Федора), Андрей Петров (дворник Тихон), Любовь Полищук (Элочка Щукина), Всеволод Абдулов (Кислярский) и другие не менее известные и сильные актеры советской школы.
Радиоспектакль состоит из 6-ти частей. Автор инсценировки - актер Евгений Весник. Режиссер - Надежда Киселева. Запись осуществлена Главной редакцией радиовещания для детей в 1990 году . Все сразу слушать долго, можно растянуть на несколько приятных вечеров!
Часть 1. "Великий комбинатор".
Часть 2. "Лед тронулся, господа присяжные заседатели. "
Часть 3. "Заседание продолжается. "
Часть 4. "Командовать парадом буду я!"
Часть 5. "Дело помощи утопающим - дело рук самих утопающих"
Часть 6. "Сокровище мадам Петуховой"
Глава 2. Кончина мадам Петуховой
Клавдия Ивановна лежала на спине, подсунув одну руку под голову. Голова ее была в чепце интенсивно абрикосового цвета, который был в такой моде в 1911 году, когда дамы носили платья «шантеклер» и только начинали танцевать аргентинский танец танго. Лицо Клавдии Ивановны было торжественно, но ровно ничего не выражало. Глаза смотрели в потолок.
— Клавдия Ивановна, — позвал Воробьянинов.
Теща быстро зашевелила губами, но вместо привычных уху Ипполита Матвеевича трубных звуков он услышал стон, тихий, тонкий и такой жалостный, что сердце его дрогнуло и блестящая слеза неожиданно быстро выкатилась из глаза и, словно ртуть, скользнула по лицу.
— Клавдия Ивановна, — повторил Воробьянинов, — что с вами?
Но снова не получил ответа. Старуха закрыла глаза и слегка завалилась на бок.
В комнату тихо вошла агрономша и увела его за руку, как мальчика, которого ведут мыться.
— Она заснула. Врач не велел ее беспокоить. Вы, голубчик, вот что. Сходите в аптеку. Нате квитанцию и узнайте, почем пузыри для льда.
Ипполит Матвеевич во всем покорился мадам Кузнецовой, чувствуя ее неоспоримое превосходство в этих делах.
До аптеки бежать было далеко. По-гимназически зажав в кулаке рецепт, Ипполит Матвеевич, торопясь, вышел на улицу. Было уже почти темно. На фоне иссякающей зари виднелась тщедушная фигура гробовых дел мастера Безенчука, который, прислонясь к еловым воротам, закусывал хлебом и луком. Тут же рядом сидели на корточках трое хозяев «Нимфы» и, облизывая ложки, ели из чугунного горшочка гречневую кашу. При виде Ипполита Матвеевича гробовщики вытянулись, как солдаты. Безенчук обидчиво пожал плечами и, протянув руку в направлении конкурентов, проворчал:
— Путаются, туды их в качель, под ногами.
Посреди Старопанской площади, у бюстика поэта Жуковского с высеченной на цоколе надписью: «Поэзия есть бог в святых мечтах земли», велись оживленные разговоры, вызванные известием о тяжелой болезни Клавдии Ивановны. Общее мнение собравшихся горожан сводилось к тому, что «все там будем» и что «бог дал, бог и взял».
Парикмахер «Пьер и Константин», охотно отзывавшийся, впрочем, на имя — Андрей Иванович, и тут не упустил случая выказать свои познания в медицинской области, почерпнутые им из московского журнала «Огонек», лежавшего обычно на столике его предприятия для услаждения бреющихся граждан.
— Современная наука, — говорил Андрей Иванович, — дошла до невозможного. Возьмите, скажем, у клиента прыщик на подбородке выскочил. Раньше до заражения крови доходило, а теперь в Москве, говорят, не знаю, правда это или неправда, на каждого клиента отдельная стерилизованная кисточка полагается.
Граждане протяжно вздохнули.
— Это ты, Андрей, малость захватил.
— Где же это видано, чтоб на каждого человека отдельная кисточка! Выдумает же человек. Бывший пролетарий умственного труда, а ныне палаточник Прусис даже разнервничался:
— Позвольте, Андрей Иванович, в Москве, по данным последней переписи, больше двух миллионов жителей. Так, значит, нужно больше двух миллионов кисточек? Довольно оригинально.
Разговор принимал горячие формы и черт знает до чего дошел бы, если б в конце Осыпной улицы не показался бегущий иноходью Ипполит Матвеевич.
— Опять в аптеку побежал. Плохи дела, значит.
— Помрет старуха. Недаром Безенчук по городу сам не свой бегает.
— А доктор что говорит?
— Что доктор? В страхкассе разве доктора? И здорового залечат!
— Теперь вся сила в гемоглобине. Сказав это, «Пьер и Константин» умолк.
Замолчали и горожане, каждый по-своему размышляя о таинственных силах гемоглобина.
Когда луна поднялась и ее мятный свет озарил миниатюрный бюстик Жуковского, на медной его спинке можно было ясно разобрать крупно написанное мелом краткое ругательство. Впервые подобная надпись появилась на бюстике 15 июня 1897 года, в ночь, наступившую непосредственно после его открытия, и как представители полиции, а впоследствии милиции, ни старались, хулительная надпись аккуратно появлялась каждый день.
В деревянных, с наружными ставнями домиках уже пели самовары. Был час ужина. Граждане не стали понапрасну терять время и разошлись. Подул ветер.
Между тем Клавдия Ивановна умирала. Она то просила пить, то говорила, что ей нужно встать и сходить за отданными в починку парадными штиблетами Ипполита Матвеевича, то жаловалась на пыль, от которой, по ее словам, можно было задохнуться, то просила зажечь все лампы.
Ипполит Матвеевич, который уже устал волноваться, ходил по комнате, и в голову ему лезли неприятные хозяйственные мысли. Он думал о том, как придется брать в кассе взаимопомощи аванс, бегать за попом и отвечать на соболезнующие письма родственников. Чтобы рассеяться немного, Ипполит Матвеевич вышел на крыльцо. В зеленом свете луны стоял гробовых дел мастер Безенчук.
— Так как же прикажете, господин Воробьянинов? — спросил мастер, прижимая к груди картуз.
— Что ж, пожалуй, — угрюмо ответил Ипполит Матвеевич.
— А «Нимфа», туды ее в качель, разве товар дает, — заволновался Безенчук.
— Да пошел ты к черту! Надоел!
— Я ничего. Я насчет кистей и глазета, как сделать, туды их в качель? Первый сорт прима? Или как?
— Без всяких кистей и глазетов. Простой деревянный гроб. Сосновый. Понял?
Безенчук приложил палец к губам, показывая этим, что он все понимает, повернулся и, балансируя картузом, но все же шатаясь, отправился восвояси. Тут только Ипполит Матвеевич заметил, что гробовой мастер смертельно пьян.
На душе Ипполита Матвеевича снова стало необыкновенно гадостно. Он не представлял себе, как будет приходить в опустевшую, замусоренную квартиру. Ему казалось, что со смертью тещи исчезнут те маленькие удобства и привычки, которые он с усилиями создал себе после революции, похитившей у него большие удобства и широкие привычки. «Жениться? — подумал Ипполит Матвеевич. — На ком? На племяннице начальника умилиции, на Варваре Степановне, сестре Прусиса? Или, может быть, нанять домработницу? Куда там! Затаскает по судам. Да и накладно».
Жизнь сразу почернела в глазах Ипполита Матвеевича. И, полный негодования и отвращения к своей жизни, он снова вернулся в дом.
Клавдия Ивановна уже не бредила. Высоко лежа на подушках, она посмотрела на вошедшего Ипполита Матвеевича вполне осмысленно и, как ему показалось, даже строго.
— Ипполит, — прошептала она явственно, — сядьте около меня. Я должна рассказать вам. Ипполит Матвеевич с неудовольствием сел, вглядываясь в похудевшее, усатое лицо тещи. Он попытался улыбнуться и сказать что-нибудь ободряющее. Но улыбка получилась дикая, а ободряющих слов совсем не нашлось. Из горла Ипполита Матвеевича вырвалось лишь неловкое пиканье.
— Ипполит, — повторила теща, — помните вы наш гостиный гарнитюр?
— Какой? — спросил Ипполит Матвеевич с предупредительностью, возможной лишь к очень больным людям.
— Тот. Обитый английским ситцем в цветочек.
— Ах, это в моем доме?
— Да, в Старгороде.
— Помню, я-то отлично помню. Диван, двое кресел, дюжина стульев и круглый столик о шести ножках. Мебель была превосходная, гамбсовская. А почему вы вспомнили?
Но Клавдия Ивановна не смогла ответить. Лицо ее медленно стало покрываться купоросным цветом. Захватило почему-то дух и у Ипполита Матвеевича. Он отчетливо вспомнил гостиную в своем особняке, симметрично расставленную ореховую мебель с гнутыми ножками, начищенный восковой пол, старинный коричневый рояль и овальные черные рамочки с дагерротипами сановных родственников на стенах.
Тут Клавдия Ивановна деревянным, равнодушным голосом сказала:
— В сиденье стула я зашила свои бриллианты. Ипполит Матвеевич покосился на старуху.
— Какие бриллианты? — спросил он машинально, но тут же спохватился. — Разве их не отобрали тогда, во время обыска?
— Я зашила бриллианты в стул, — упрямо повторила старуха.
Ипполит Матвеевич вскочил и, посмотрев на освещенное керосиновой лампой с жестяным рефлектором каменное лицо Клавдии Ивановны, понял, что она не бредит.
— Ваши бриллианты?! — закричал он, пугаясь силы своего голоса. — В стул? Кто вас надоумил? Почему вы не дали их мне?
— Как же было дать вам бриллианты, когда вы пустили по ветру имение моей дочери? — спокойно и зло молвила старуха.
Ипполит Матвеевич сел и сейчас же снова встал. Сердце его с шумом рассылало потоки крови по всему телу. В голове начало гудеть.
— Но вы их вынули оттуда? Они здесь? Старуха отрицательно покачала головой.
— Я не успела. Вы помните, как быстро и неожиданно нам пришлось бежать. Они остались в стуле, который стоял между терракотовой лампой и камином.
— Но ведь это же безумие! Как вы похожи на свою дочь! — закричал Ипполит Матвеевич полным голосом и, уже не стесняясь тем, что находится у постели умирающей, с грохотом отодвинул столик и засеменил по комнате.
Старуха безучастно следила за действиями Ипполита Матвеевича.
— Но вы хотя бы представляете себе, куда эти стулья могли попасть? Или вы думаете, быть может, что они смирнехонько стоят в гостиной моего дома и ждут, покуда вы придете забрать ваши р-регалии?
Старуха ничего не ответила.
— Хоть отметку, черт возьми, вы сделали на этом стуле? Отвечайте!
У делопроизводителя загса от злобы свалилось с носа пенсне и, мелькнув у колен золотой своей дужкой, грянулось об пол и распалось на мелкие дребезги.
— Как? Засадить в стул бриллиантов на семьдесят тысяч?! В стул, на котором неизвестно кто сидит.
Но тут Клавдия Ивановна всхлипнула и подалась всем корпусом к краю кровати. Рука ее, описав полукруг, пыталась ухватить Ипполита Матвеевича, но тут же упала на стеганое фиолетовое одеяло. Ипполит Матвеевич, повизгивая от страха, бросился к агрономше:
Агрономша деловито перекрестилась и, не скрывая своего любопытства, вместе с мужем, бородатым агрономом, побежала в дом Ипполита Матвеевича. Сам он ошеломленно забрел в городской сад.
И покуда чета агрономов с их прислугой прибирали в комнате покойной, Ипполит Матвеевич бродил по саду, натыкаясь без пенсне на скамьи, принимая окоченевшие от ранней весенней любви парочки за кусты, а сверкающие под луной кусты принимая за бриллиантовые кущи.
В голове Ипполита Матвеевича творилось черт знает что. Звучали цыганские хоры, грудастые дамские оркестры беспрерывно исполняли танго-амапа; представлялась ему московская зима и черный длинный рысак, презрительно хрюкающий на пешеходов; многое представлялось Ипполиту Матвеевичу: и оранжевые, упоительно дорогие кальсоны, и лакейская преданность, и возможная поездка в Тулузу.
Но сейчас же Ипполит Матвеевич облился холодом сомнений:
— Как же я их найду? Цыганские хоры сразу умолкли.
— Где эти стулья теперь искать? Их, конечно, растащили из моего дома по всему Старгороду. По всем этим пыльным, вонючим учреждениям, вроде моего загса.
Ипполит Матвеевич зашагал медленнее и вдруг споткнулся о тело гробовых дел мастера Безенчука. Мастер спал, лежа в тулупе поперек садовой дорожки. От толчка он проснулся, чихнул и живо встал.
— Не извольте беспокоиться, господин Воробьянинов, — сказал он горячо, как бы продолжая начатый давеча разговор, — гроб — он работу любит.
— Умерла Клавдия Ивановна! — сообщил заказчик.
— Ну, царствие небесное, — согласился Безенчук, — преставилась, значит, старушка. Старушки, они всегда преставляются. Или богу душу отдают — это смотря какая старушка. Ваша, например, маленькая и в теле, — значит, «преставилась». А, например, которая покрупнее, да похудее — та, считается, «богу душу отдает».
— То есть как это считается? У кого это считается?
— У нас и считается. У мастеров. Вот вы, например, мужчина видный, возвышенного роста, хотя и худой. Вы, считается, ежели не дай бог помрете, что «в ящик сыграли». А который человек торговый, бывшей купеческой гильдии, тот, значит, «приказал долго жить». А если кто чином поменьше, дворник, например, или кто из крестьян, про того говорят — «перекинулся» или «ноги протянул». Но самые могучие когда помирают, железнодорожные кондуктора или из начальства кто, то считается, что «дуба дают». Так про них и говорят: «А наш-то, слышали, дуба дал».
Потрясенный этой, несколько странной классификацией человеческих смертей, Ипполит Матвеевич спросил:
— Ну, а когда ты помрешь, как про тебя мастера скажут?
— Я человек маленький. Скажут «гигнулся Безенчук». А больше ничего не скажут. И строго добавил:
— Мне «дуба дать» или «сыграть в ящик» — невозможно. У меня комплекция мелкая. А с гробом как, господин Воробьянинов? Неужто так без кистей и глазету ставить будете?
Но Ипполит Матвеевич, снова потонув в ослепительных мечтах, ничего не ответил и двинулся вперед. Безенчук последовал за ним, подсчитывая что-то на пальцах и, по обыкновению, бормоча.
Луна давно сгинула. Было по-зимнему холодно. Лужи снова затянуло ломким, как вафля, льдом. На улице «Им. тов. Губернского», куда вышли спутники, ветер дрался с вывесками. Со стороны Старопанской площади, со звуками опускаемой железной шторы, выехал пожарный обоз на тощих лошадях. Пожарные в касках, свесив парусиновые ноги с площадки, мотали головами и пели нарочито противными голосами:
Нашему брандмейстеру слава!
Нашему дорогому товарищу Насосову сла-ава.
— На свадьбе у Кольки, брандмейстерова сына, гуляли, — равнодушно сказал Безенчук и почесал под тулупом грудь. — Так неужто так-таки без глазету и без всего делать?
Как раз к этому времени Ипполит Матвеевич уже решил все. «Поеду, — решил он, — найду. А там. посмотрим». И в бриллиантовых мечтах даже покойная теща показалась ему милее, чем была. Он повернулся к Безенчуку:
Головоломка мадам Петуховой
Для стороннего наблюдателя деятельность, попадающая под этот троп, может показаться идентичной тропу Время собирать камни — герой или герои так же ищут один за другим однотипные квестовые предметы. Но принципиальное отличие следующее: если в предыдущем тропе герою нужно собрать все означенные предметы, то в этом герою нужен только один предмет. Он просто не знает, какой именно.
Принципиально еще и другое. У героя принципиально нет способа выяснить, какой именно из квестовых предметов ему нужен, и единственный способ отыскать нужный — методично проверять их все один за другим. Если герой может логически выяснить, какой из квестовых предметов настоящий, то задача, стоящая перед этим героем, состоит именно в том, чтобы выяснить, какой предмет настоящий.
Ситуации, когда один из многих предметов особенный, а остальные суть лишь дополнение к нему, но собрать их все равно надо, под данный троп не попадают — нас интересует единственный макгаффин, а не главный. А вот случающийся в компьютерных играх случай данного тропа, когда герою, к примеру, нужно проверить три подземелья, и, независимо от того, в каком порядке герой их посещает, квестовый предмет скриптом сгенерируется только в последнем — да. Еще раз, особенность тропа именно в том, что у героя нет другого выхода, кроме как проверять все квестовые предметы один за другим. Угадать — возможно, логически найти правильный — нельзя.
Хорошим тоном считается, чтобы «правильным» оказывался именно последний найденный героем квестовый предмет — во всяком случае, это оказывается так значительно чаще, чем должно с точки зрения равномерного распределения. Дошло до того, что в компьютерных играх это часто делают специально — чтобы герой случайно не нашёл квестовый предмет под первым кустом и не пропали остальные одиннадцать квестовых локаций, которые разработчики отрисовали только для этого. Умные же разработчики, знающие о балансирной шестерёнке, либо делают рандомизацию по списку (из пяти локаций и пяти интересностей, включая один искомый предмет), либо делают жёсткое прибитие нужного предмета гвоздями к локации, в остальные пихая не менее интересные вещи — куда-то клёвый мечик, куда-то харизматичного напарника, куда-то — побочного босса, куда-то начало/развитие интересного квеста; таким образом игрок, если конечно он не любитель быстрого прохождения, имеет очень веские причины побывать в каждой из локаций. Детектится по надписи в гайде «перед сдачей квеста обязательно побывайте в /локации/ — нужного предмета там нет, зато /описание интересности/». Ещё один вариант — нужного предмета нет ни в одной из локаций, но вы получите его или его точное местонахождение только обойдя их все.
Помимо игр, очень часто встречается в детективных и приключенческих произведениях.
Отец Федор: от старичка-боровичка до горячего кавказского мужчины
Ох уж этот комично-трагичный отец Федор, соблазнившийся бриллиантами мадам Петуховой, спрятанными в одном из 12 стульев. Он - персонаж действительно интересный: авантюрен по натуре, бросается в разные предприятия, но, увы, ему катастрофически не везет. Все его попытки на пути стяжательства приводят к таким масштабным и нелепым неудачам, что и говорить об этом - и грустно, и смешно.
В романе мы встречаем отца Федора Вострикова, священника церкви Фрола и Лавра, когда он, впав в искушение, использует тайну, открытую ему на исповеди мадам Петуховой, тещей Ипполита Воробьянинова, чтобы броситься в погоню за бриллиантами. Он и до этого не был образцом добродетели и ценителем жестких принципов. Даже в религию подался не по зову души: отучившись 3 года на юридическом факультете, он испугался мобилизации и решил избежать фронтов Первой мировой таким вот способом.
Всю свою жизнь он мечтал разбогатеть и уйти на покой, обзаведясь своим свечным заводиком, для чего предпринимал различные шаги: варил мыло (но оно не мылилось), разводил кроликов (их не покупали), пытался вывести элитных щенков от собаки Нерки (здесь преградой на пути к обогащению стал порочный пес Марсик). Словом, Фортуна отца Федора не любила, а потому не упускала случая в очередной раз над ним посмеяться. Оттого неудивительно, что в гонке с Бендером он проигрывал еще на начальном этапе, а в результате и вовсе оставил семью без копейки.
"Продала всё осталась без одной копейки… Катя". - письмо от жены Катерины Александровны
И, проведя дни на скале и узрев там царицу Тамару, лишился рассудка. Вряд ли, при таком раскладе, его дальнейшая жизнь была благополучна.
1. "Двенадцать стульев", 1966 год: отец Федор - Рэм Лебедев
Если выбирать в этом телеспектакле из трех актеров, исполнивших роли Бендера , Кисы Воробьянинова и отца Федора, то я бы выбрала последнего. На экране он появляется крайне редко, большая часть его истории выпущена режиссером, оставившим едва ли пару эпизодов, но даже по ним можно судить, как талантлив Рэм Лебедев, у которого получилось не слиться с фоном.
Хотя, безусловно, я сама представляла отца Федора не таким - во всяком случае внешне, он сумел доказать, что и такая интерпретация имеет право на существование. Впрочем, ради одного актера этот фильм смотреть не советую - до зевоты скучный Бендер отбивает все желание.
Отец Федор Востриков (роль исполняет Рэм Лебедев). Кадр из фильма "Двенадцать стульев", 1966 год, реж. Александр Белинский. Отец Федор Востриков (роль исполняет Рэм Лебедев). Кадр из фильма "Двенадцать стульев", 1966 год, реж. Александр Белинский.2. "Двенадцать стульев", 1970 год: отец Федор - Доминик Делуиз
В версии "стульев", снятой Мелом Бруксом, роль охваченного духом стяжательства отца Федора получил американский комик итальянского происхождения Доминик Делуиз. Видимо, в нем действительно оказались сильны итальянские корни, потому что, сбрив бороду и пустившись в приключения, в начале фильма он стал похож на вах, какого мужчину, точно сбежавшего из всем известной "Кавказской пленницы". Потом, впрочем, Востриков приобрел легкую безуминку в американо-итальянском стиле, что несколько подпортило образ.
Итак, герой здесь по-итальянски экспрессивен, театрален и более изъясняется жестами и мимикой, чем словами, но мне понравился не слишком. Тандему Бендер-Воробьянинов он очень уступает, а, с учетом того, что его сюжетную линию изрядно обрезали, то не совсем понятно, зачем его оставили вообще: потому что, боюсь, логика его присутствия в фильме потерялась где-то по пути.
Читайте также: