Как меняется жизнь после психотерапии
Обновлено: 18.05.2024
Вы произнесли эту фразу сами или услышали ее от партнера — с началом терапии ситуация в паре изменится в любом случае. Поможет ли это двоим или же разрушит привычный им уклад жизни? Аналитики и терапевты рассказывают о том, как работа с психологом может изменить наши отношения.
Когда один из двоих решает обратиться к психотерапевту, семейная лодка, плывущая по привычным волнам ежедневного быта, неизбежно дает крен. Не угрожает ли психотерапия стабильности наших отношений?
«Нет причин всерьез беспокоиться, если один из партнеров решает начать терапию, — уверена семейный психотерапевт Инна Хамитова. — В паре всегда существует определенное «равновесие недостатков» двоих. Оно либо постоянно нарушается и восстанавливается — и тогда пара остается «живой», либо ситуация застывает, в отношениях ничего не происходит. В «живом» союзе изменения, происходящие с одним, заставляют развиваться, меняться и другого партнера. А когда перемены болезненны, нередко кто-то из них (или оба) обращается к терапевту. «Застывшие» же пары очень редко решаются на психотерапию». И все же стабильность такой паре сохранить не удается: сомнения, раздражение и тревога таятся за внешним спокойствием.
«Тебе со мной плохо?»
Первый повод для беспокойства: если партнер обратился к психотерапевту, значит, наш союз больше не удовлетворяет его.
«В какой-то мере этот страх связан с историей отношений, — говорит Инна Хамитова. — В первый период знакомства и брака мы пребываем в состоянии эйфории, невольно надеясь, что любовь излечит наши детские раны. Тогда желание другого пройти терапию может быть воспринято как крушение этого романтического взгляда и вызвать сильную тревогу: значит, меня и наших отношений ему недостаточно».
Но может быть, это неплохо — раз и навсегда покончить с иллюзией всемогущества любви? По мнению психоаналитика Марины Арутюнян, психоанализ вовсе не покушается на любовь, наоборот, он может сделать отношения в паре свободнее, впустить в них недостающий воздух: «Вначале эмоциональная зависимость, включенность в дела друг друга подпитывают чувства. Однако спустя время то, что еще вчера привлекало, начинает тяготить или раздражать: заботливый вдруг кажется нам рохлей, решительная — диктатором. Когда партнер решается на встречу с психологом, он надеется лучше понять себя и разрешить внутренние конфликты, но в результате часто меняются и отношения в паре — они становятся более свободными и открытыми».
У партнера, который говорит о проблемах не дома, а с психологом, появляется энергия для конструктивного общения в паре.
«И что ты ему скажешь?»
Партнер раз в неделю рассказывает постороннему человеку о нас и нашей жизни, но дома не обсуждает то, что происходит в кабинете психотерапевта. Наше желание засыпать его вопросами, узнать в деталях содержание беседы вполне естественно, но требовать откровенности у нас нет права.
«В рамках терапии все свои самые болезненные мысли, фантазии, воспоминания клиент доверяет терапевту, — поясняет психотерапевт Бернар Жеберовиц. — Наше общение — очень личное, и другой не должен в него вмешиваться».
Это не означает, что клиент не может при желании обсудить терапию с партнером (да и с любым другим человеком). «Обсуждать или нет — каждый решает сам, — говорит Марина Арутюнян. — Зачастую желание рассказать о терапии — это хороший признак. Человек начинает делиться с партнером своими открытиями и размышлениями, чего раньше не делал. И это может отражать вновь возникшее желание сблизиться».
Как связаны поход к психологу и расставание партнеров?
«Эти истории ясно показывают: в процессе психотерапии мы начинаем лучше понимать свои истинные потребности и отделять их от невротических, — рассказывает семейный психолог, гештальт-терапевт Татьяна Белкина. — Например, женщине плохо в отношениях с мужем, ей хочется чего-то совсем другого. Но она годами сохраняет брак из усвоенной в детстве идеи, что разводиться нельзя. Работая с психотерапевтом, она замечает свои настоящие потребности и ошибочность своей установки».
Из этой точки понимания ситуации есть как минимум два пути: решить, что всему виной партнер, и подать на развод, или попытаться выстраивать другие отношения с близким, качественно их поменять.
«Работа с терапевтом может привести как к разводу, так и к улучшению отношений, — продолжает эксперт. — И мне трудно подсчитать, что происходит чаще. Дело не в разных методах терапии.
Задача любого психотерапевта, который работает с парами, — занять максимально нейтральную позицию, не руководствоваться ничьей идеей. В том числе и своей собственной. Вот я почти 25 лет замужем, но у меня нет цели сохранять семьи всех клиентов, которые ко мне приходят. Мне необходимо понять, чего каждый партнер хочет, и найти в связи с этим наилучший способ решения проблемы».
Блог / Личный опыт: «Как психотерапия помогает мне справляться с жизнью»
Равный консультант* по репродуктивным трудностям, соосновательница проекта «Бережно к себе» Мария Карнович-Валуа, рассказала о том, как опыт послеродовой депрессии помог ей создать проект о ментальном здоровье матерей; о том, как психотерапия связывает логику и чувства и помогает оставаться на плаву человеку с расстройством личности.
Для меня терапия это в первую очередь постоянная психогигиена, возможность оставаться на плаву. Я пробовала решать с терапевтами краткосрочные задачи, но потом поняла, что для меня это работает не так. У меня есть диагнозы: рекуррентная депрессия и расстройство личности, помимо прочего, это означает, что у меня не сформированы некоторые навыки, например, навык эмоциональной саморегуляции. И терапевт для меня, как фитнес-тренер, с которым я занимаюсь регулярно. Фитнес-тренер знает, как работают мышцы, помогает подобрать нужные упражнения, чтобы укрепить спину и при этом её не сломать. Раньше я занималась и тем, и тем, потом фитнес бросила, а терапию не могу.
Я не совсем стандартный клиент. Мне нужно постоянно поддерживать «уровень терапии» в жизни, как диабетику — сахар в крови, чтобы быть в порядке. Это — особенность человека с расстройствами настроения. Во многом, я хожу на терапию за ощущением самоценности — мне необходимо отогреться, отдохнуть от постоянных стремлений кому-то что-то доказывать, как-то себя позиционировать, казаться лучшей версией себя. В идеале человек должен получить этот опыт в детстве, чтобы потом вырасти и идти по жизни на более или менее прямых ногах. У меня не вышло. А поскольку любая искусственно встроенная штука, как протез или костыль, работает не так естественно и гармонично, как живая часть тела — психотерапия нужна мне всегда, чтобы эта конструкция не завалилась. Я не могу этого лишиться.
К психотерапевту я впервые пришла в 19 лет, разбиралась с несчастной любовью и последствиями тяжёлой болезни. Через 10 лет я вышла замуж, и начался мой длительный путь репродуктивной борьбы. У меня долго не получалось забеременеть, и с психотерапевтом мы выясняли, почему это стало для меня настолько непереносимым опытом. В то время, чтобы просто продолжать оставаться в обществе «обычных» женщин, которые без проблем беременели и рожали детей — мне нужна была недюжая поддержка. Сама я с этим не справлялась, ужасно злилась и завидовала. Психотерапевт разделяла эти чувства и помогала помогала увидеть, что они не относятся к конкретным людям, а являются проекцией моих внутренних ощущений.
А еще через два года у меня случился глобальный личностный кризис. Меня выкинуло из обычной жизни настолько, насколько это вообще можно себе представить. Я была готова уйти в пустыню и скитаться. У меня кончилась энергия, я не знала, как дальше жить. Я больше не могла ассоциировать себя с этой неудавшейся функцией, с этой полуженщиной, недоженщиной. Всё остальное как будто стояло на паузе. Я позвонила терапевту, с которой работала в прошлый раз, и рыдала в трубку. Мы решили, что пришло время войти в долгосрочную терапию. Она работала в психоаналитическом подходе, и мы встречались с ней 2-3 раза в неделю на протяжении четырех лет.
Мы говорили о том, почему для меня так важно стать матерью. Невозможно говорить об этом, не затрагивая собственный детский опыт. Один из самых ярких инсайтов случился, когда я поняла, что страшно завидую своему ещё не существующему ребенку, потому что у него априори будет лучшее детство, чем у меня: он будет в разы менее одиноким, более видимым, более уважаемым человеком, чем была я. И я прямо сопротивлялась этому открытию в течение нескольких сессий: я одновременно безумно его хочу и безумно его люблю, и при этом сама — как бывший ребенок — ужасно завидую, что его детство будет лучше.
Пришло понимание, что моё сильное желание родить ребенка было напрямую связано с запретом на заботу о самой себе. На ручках мне хотелось покачать в основном себя. Но у меня был большой запрет на жалость к себе. Я считала, что думать о себе — стыдно и неправильно.
Я очень боялась, что меня не хватит на ребёнка, потому что у меня очень ограничен ресурс. И что когда я рожу ребенка, я не смогу позаботиться и о нём, и о себе. Я прямо помню, как выразила это опасение в конце нашего терапевтического пути. И терапевт сказала: «Я уверена, что вы уже обладаете достаточными навыками и инструментами, чтобы это делать». Но нет.
В реальности же случилось то, чего я так боялась. Я знала, как выглядит послеродовая депрессия, как это бывает. К тому же, у меня был диагностированный депрессивный эпизод в анамнезе, и я понимала, что нахожусь в группе риска. Мы пытались подстелить соломки, но это не помогло. У меня родился очень сложный ребенок, который мало ел и плохо спал. Точнее, спал отрезками по 25 минут, а поскольку я сама человек с высокореактивной нервной системой (чтобы успокоиться, мне нужно время) — я просто не успевала заснуть. В какой-то момент я почти перестала спать, потому что не могла расслабиться, даже когда у меня забирали ребенка. Отвлечься я тоже не могла — всё время слышался его плач. Я вскакивала к балкону, потому что мне казалось, его везут обратно. Но за окном никого не было.
Перед своим днём рождения в середине ноября я вдруг поняла, что вообще ничего не хочу от жизни, даже того, чтобы мне стало легче. Был только огромный черный вакуум, в котором все время плохо. Тогда я пошла к психиатру, и он мне сразу же прописал таблетки, сказав, что надо продолжать терапию, потому это — главный инструмент, а препараты — лишь поддержка.
Он посоветовал мне КБТ-терапевта, поскольку доказано, что КБТ-терапия эффективна при работе с депрессией. Но мне попался совсем неподходящий специалист. Это был молодой мужчина, который вообще не понимал, о чём я говорю, — это при том, что я не вдавалась в подробности ощущений, связанных с материнством, кормлением и прочей физиологией. Он давал классическую КБТ-шную историю с заданиями, заполнением каких-то списков, схем, таблиц. Какие списки? Я вообще ничего не могу! Он пытался меня убедить, что без домашних заданий ничего не будет работать. И мы расстались.
Ситуацию спасли поездка в Таиланд и фармподдержка. Депрессию я ощущала, как плотно сжатую пружину тревоги. Когда принимаешь таблетки, пружина потихонечку разжимается. Ты чувствуешь, что становится легче дышать, двигаться, думать. Мысли больше не просачиваются через какое-то плотное сито. Таблетки дают расслабиться и перестать тревожиться, но не дают радости. Разница между депрессией и не депрессией — это ощущение витальности, но не радости. Радость начинает появляться, когда начинаешь работать с чувствами и мыслями — и вдруг оказывается, что если покопаться, можно её отыскать.
После Таиланда я стала искать нового терапевта. Тогда я не знала о таком сервисе, как «Ясно», когда точно знаешь, что все терапевты проверены. Это безумно успокаивает, это — очень понятный путь. Попался пост одного психолога в фейсбуке с посылом «отстаньте от матерей», и он попал в точку. Мне срочно надо было к ней. Было не важно, кем она была, но я знала точно, что она меня поймёт. Мне нужно было в первую очередь, чтобы меня кто-то понял, кто-то услышал.
Она КБТ терапевт, мы уже год встречаемся раз в неделю, и пропускаю я сессии только, если небо падает на землю. Третья волна КБТ ориентируется в большей степени на эмоции, чем на когнитивные способности. Мы очень много работаем именно с эмоциональной сферой. Мне сложно прикасаться к тяжелому опыту и переживать его непосредственно, но при этом я очень хорошо всё выстраиваю логически и облекаю в слова. КБТ для меня в этом смысле подходящее направление, потому что мы не лезем туда, где очень сильно болит, а скорее наслаиваем сверху защитный компресс. Я учусь перестраивать привычные механизмы, реакции, мои глубоко засевшие в голове руминации, учусь смотреть на них под другим углом. Такое ощущение, что происходит накопительный эффект, и вдруг щелкает что-то внутри. Например, мы очень долго обсуждали мои чрезвычайно высокие требования к себе, как к маме. В какой-то момент психотерапевт сказала: «Вы только посмотрите на сына, на его жизнь, на условия и других взрослых, которыми вы его окружили — может быть, вы не такая плохая мама, как вам кажется? Подумайте логически. Может, вы уже делаете все, что вы можете?». И если раньше это как-то не проникало под кожу, то тут вдруг меня отпустило. Я взяла эту мысль и прямо интегрировала в себя. И теперь, каждый раз, когда становится тяжело, мысленно к ней обращаюсь.
Мне очень сложно переживать чувства. Иногда, видимо, настолько сложно, что психика всеми способами препятствует этому. И я действительно много понимаю через голову, но очень мало пропускаю через себя. Даже в самой безопасной обстановке. Кажется, это связано с моим диагнозом — расстройством личности. Я редко соприкасалась со своими чувствами даже в моменты инсайтов. Я всегда обсуждала их немного отстраненно, как будто я говорю не про себя, а защищаю диссертацию на факультете психологии. Все мои терапевты отмечали, что я всегда очень честно работаю, что я такая молодчина, отличница. Я прямо прихожу и все как есть выкладываю - вообще ничего не утаиваю, но если я действительно буду это проживать, я просто разрушусь и исчезну. Сколько раз я плакала на терапии за все эти годы, можно пересчитать по пальцам одной руки. Только сейчас я стала плакать чуть чаще.
В моем случае телесные ощущения и эмоциональные переживания очень отрезаны от логики. Поэтому на терапии мы часто связываем мысли с телесным опытом. Как вы ощущаете вот это понятие? Где оно? Как оно выглядит? Я интуитивно помещаю его в определенную часть тела. И теперь в каждый момент, когда у меня будет возникать сложная привычная мысль, я буду возвращаться к этому образу и думать о нем как о точке в теле — привязывать таким образом мыслительные процессы к телесным ощущениям.
Если до рождения сына психотерапия была немного похожа на Диснейленд — на захватывающий трип внутрь себя с кучей инсайтов и неожиданных сюжетных поворотов, то сейчас наступила довольно рутинная, скучная, утилитарная работа, но которая тоже очень и очень нужна. Та часть терапии, которая была про узнавание себя, закончилась, и сейчас я ищу понятные способы жить дальше.
Когда начали работать таблетки и терапия, я поняла, что могу делать что-то для себя. Таким делом стал для меня проект «Бережно к себе». Через публичное проговаривание, через помощь другим людям я терапевтирую сама себя. Подкаст стал мощнейшей платформой для терапии, потому что я в буквальном смысле обрела голос и начала говорить о тех вещах, о которых молчала годы.
Почему пары распадаются после психотерапии?
Один из партнеров начинает посещать психолога и вскоре подает на развод — знакомая ситуация? Зная о таком побочном эффекте, некоторые сознательно отказываются от психотерапии из страха, что работа по осмыслению жизни разрушит семью, испортит отношения. Насколько этот страх оправдан? Разбираемся вместе с экспертом.
«Через пять сеансов у психотерапевта муж заявил, что хочет развестись, — рассказывает 30-летняя Лилия. — Мы прожили вместе шесть лет, и мне казалось, что все в порядке. Конечно, были проблемы, но решаемые. Мы всегда старались находить компромисс.
И тут он открыто сказал, что никогда не любил меня по-настоящему, что устал подстраиваться, хочет жить по-своему и делать только то, что хочет. Объяснил, что намерен найти другую женщину со схожими интересами и ценностями. Которая будет его мотивировать развиваться, а не тянуть назад.
Еще через пару недель он снял квартиру и уехал. Мне было очень тяжело. Но я не смогла убедить его остаться».
Поняла, что муж был для меня вторым ребенком: все самое лучшее, удобное, вкусное отдавала сыну и ему, а себе по остаточному принципу. Как муж скажет — так и будет. Закрывала глаза на его любовные связи. Думала: раз возвращается ко мне, значит, я ему дороже.
А тут поняла, что тоже ведь могу чего-то хотеть или не хотеть. Не знаю, откуда силы взялись, но я вскоре подала на развод и ни разу за последующие десять лет не пожалела о таком решении».
Как это происходит
Партнеры, которые решили обратиться за консультацией, могут выбрать то направление психотерапии, которое им больше подходит. Чтобы работа была более успешной, важно представлять себе особенности каждого из методов.
Системная семейная терапия рассматривает любую проблему не как особенность поведения или ощущения партнеров, а как результат функционирования пары в целом. Семейный терапевт работает не с отдельным человеком, а с семьей в целом — она действует как единый организм, который постоянно развивается. Все процессы, происходящие в семейной системе, одновременно и причина, и следствие друг друга. Семейная система обладает достаточной гибкостью, поэтому в некоторых случаях можно ограничиться даже одной встречей. Существуют и такие семьи, работа с которыми занимает несколько месяцев (при режиме встреч один раз в неделю).
Нарративная терапия. Выстраивая представление о самих себе и о своей жизни, мы выделяем одни эпизоды и опускаем другие. Но на встрече с нарративным терапевтом (narrative в переводе с английского означает рассказ, повествование) важны именно те детали, которые мы склонны игнорировать, — они помогают рассказать о себе новую историю. Нарративный подход применяется как в индивидуальной работе, так и в работе с семьями. Количество встреч зависит от сложности проблемы. Чаще всего необходимо 8–10 встреч при режиме раз в неделю, час-полтора каждая.
Аналитическая психотерапия основана на теории психоанализа, однако ее можно применять не только индивидуально, но и в паре, и в группе. Работа происходит не на кушетке, а лицом к лицу, могут использоваться психодраматические и иные методы. Этот метод позволяет проанализировать внутренние конфликты, облегчить эмоциональное напряжение, разрешить жизненные проблемы партнеров. В ходе общения складываются особые отношения между пациентами и психотерапевтом, которые помогают постичь бессознательные истоки переживаний и поступков и благодаря этому изменить отношения в паре. Такая работа занимает год и более (при режиме встреч один раз в неделю).
Гештальт-терапия рассматривает сложности в паре как следствие нарушения контакта. Терапевт предлагает партнерам пообщаться между собой и наблюдает их взаимодействие. Он замечает то, чего не замечают участники: кто активен, а кто нет, в какой момент усиливается или пропадает интерес к общению, каких тем или чувств избегают, а какие стремятся выразить. Он может спросить, что скрывается за изменением позы, интонации, выражения лица, или попросить поменяться ролями. Цель — устранить стереотипы общения, побудить к выражению переживаний и тем самым восстановить контакт в паре. Количество встреч определяется индивидуально.
Как это происходит?
Часто встречаются такие ситуации: дети подросли, у женщины возникла потребность в самореализации, желание пойти работать или учиться, а муж этот энтузиазм жены не поддерживает. Ему спокойнее, когда она дома, дети накормлены и под присмотром, в доме чистота и порядок. Зачем менять налаженный образ жизни?
Женщина чувствует раздражение, злость, и встреча с психологом в такой ситуации может послужить катализатором резкого решения все бросить и уйти. «Психолог не должен поддерживать в этот момент импульсивность клиента, — рассказывает Татьяна Белкина. — Очень здорово, что клиент ощущает себя по-новому. Но семейная система — это ригидная конструкция.
Ее первая реакция — это сопротивление любым изменениям. Близким людям непросто перестроиться. Им нужно время, чтобы привыкнуть, приспособиться. Наталкиваясь на их протест, можно импульсивно разрушить то, что создавалось годами.
По одному или вдвоем?
Стоит ли партнерам предпочесть совместную работу с психологом индивидуальной? У разных специалистов свои мнения.
Психоанализ относится к «парной» терапии без энтузиазма. «Некоторые из моих пациентов хотят параллельно работать в паре со своим супругом, — объясняет психоаналитик Софи Кадален. — Часто это способ успокоить партнера, показать ему, что ничего не делается за его спиной. Но психоанализ не орудие ни за, ни против пары, это работа для себя, себе во благо».
«В то же время, — уточняет психоаналитик Жинетт Леспин, — мужчинам, которые хотят пройти психоанализ, иногда проще сделать первый шаг вместе с женой. Но в конце концов многие из них приходят к мысли об индивидуальной аналитической работе».
Инна Хамитова подчеркивает, что работа двоих имеет преимущества. «Семейный психотерапевт работает не с отдельной личностью, а с теми отношениями, которые складываются в паре, учитывает структуру семьи как организма. Он может создать альянс с клиентами против симптома, действуя по принципу: партнеры сами по себе хороши, но отношения не складываются (трудности с распределением власти, с близостью и т. д.). Такой подход позволяет преодолевать сопротивление, возникающее в ситуации индивидуального анализа».
«Психолог говорит…»
Некоторые, возвращаясь от терапевта, подробно рассказывают о каждом сеансе, создавая ощущение, что в жизни пары незримо присутствует третий. «Такая практика скорее препятствует психоаналитической работе, — считает психоаналитик Жинетт Леспин. — Это признак того, что бессознательно пациент сопротивляется, хочет прекратить наши встречи».
В других парах партнеры используют высказывания «своего» психолога как оружие, последний аргумент в споре.
«Когда возникал спор, жена всякий раз твердила, что ее психолог считает меня негибким, не способным меняться. Меня это просто бесило», — вспоминает 37-летний Никита. «Это своего рода манипуляция, давление на партнера, — комментирует Марина Арутюнян. — А если терапию проходят одновременно оба, в паре может развернуться битва под лозунгом: «Мой терапевт прав, а твой ошибается!»
«Одна моя пациентка привела мне слова терапевта своего мужа, который якобы утверждал, что у нее «типичный невроз», — вспоминает психоаналитик Жан-Пьер Винтер. — Я ей возразил: «Но вам же он этого не говорил!» Слова, сказанные в кабинете терапевта, — это не объективная истина, а инструмент аналитической работы, они осмысленны только внутри отношений между пациентом и врачом».
«Это слишком дорого!»
Другой частый повод для конфликтов — стоимость консультаций. «Если бы не твой психоанализ, мы могли бы наконец поменять машину!» Раздражение могут вызывать и растянувшееся время терапии, и сомнения в компетентности психотерапевта: «И сколько лет ты еще будешь к нему ходить? И почему все так долго, если он хороший специалист?»
«Я меняюсь, ты тоже»
Изменения, происходящие с одним из супругов, нарушают в паре «статус-кво». Партнеру начинает казаться, что он не знает человека, с которым прожил много лет. «Работая с психологом, я научилась по-настоящему слушать своего мужа, — вспоминает 40-летняя Анна. — И поначалу, как ни парадоксально, это выводило его из равновесия!»
«Всякая перемена в поведении одного из супругов чутко воспринимается партнером, — замечает Марина Арутюнян. — Благодаря психотерапии ломаются стереотипы поведения, и на время это может создать отчуждение между супругами».
Пациенты, которые расстаются с партнером в ходе терапии, на самом деле обычно принимают такое решение гораздо раньше
Партнеры выходят из устоявшихся ролей («муж-недотепа», «идеальная хозяйка». ) — в этом и заключается подлинный эффект лечения: перемены, происходящие с одним, влекут перемену в другом, заставляя его развиваться.
«Надо бы и тебе. »
Успешно проходя психотерапию, человек может впасть в соблазн обратить и других в свою новую «веру». Но оказывать давление на близких — неудачная идея. Мы не вправе навязывать свой выбор даже из лучших побуждений.
«Решение пойти на консультацию к психотерапевту человек должен принять сам, — уверена Инна Хамитова. — Это шаг очень личный. Невозможно советовать обратиться к психотерапевту, как советуют, к примеру, выписать очки».
Те, кто говорит: «Я ходил к психологу, и ты сходи», — воспринимают терапию упрощенно, механистически. «Такое предложение партнеру вовсе не значит, что наше лечение было успешным, — продолжает психотерапевт, — ведь поступок другого будет просто калькой нашего собственного. А вот если один из партнеров видит, что другой стал более спокойным, открытым, что ему явно легче жить, это, безусловно, может вызвать у него желание разобраться и с собственными проблемами».
«Я от тебя ухожу»
Психоанализ и разные виды психотерапии — это работа над собой, которая всегда предполагает проверку на истинность наших поступков и отношений. Касается это и выбора спутника жизни.
53-летняя Ольга вспоминает, как муж ушел от нее после тридцати лет брака: «Он объяснил, что женился на мне, потому что я была очень похожа на его рано умершую мать. Он сказал, что осознал это во время терапии, что это был не его свободный выбор и что он не хочет больше за него отвечать. Результат его работы над собой — разрушенная семья, а я-то была уверена, что мы счастливо состаримся вместе».
«Пациенты, которые расстаются с партнером в ходе терапии, на самом деле обычно принимают такое решение гораздо раньше, еще до первого визита к психологу, — уверена Инна Хамитова. — На консультацию они нередко приходят для того, чтобы найти в себе решимость и реализовать давнее часто неосознанное желание».
Когда брак построен на ложных основаниях, расставание предпочтительнее, чем вечные конфликты или скука
Когда брак построен на ложных основаниях и партнеры живут вместе не по любви, а по каким-то иным причинам, расставание предпочтительнее, чем вечные конфликты или скука. Психотерапия приводит к распаду только те пары, которым, вообще говоря, и не стоило встречаться.
«Начнем сначала»
Впрочем, кораблекрушения случаются редко, гораздо чаще пара отправляется в новое плавание. Многочисленные примеры подтверждают это. «Благодаря психотерапии я смогла понять, что жила мечтой об идеальном мужчине, а реального человека, который был рядом, просто не замечала, — говорит 40-летняя Нина. — Терапия помогла мне увидеть, что он состоит не только из очевидных недостатков: на самом деле мой муж — обаятельный, творческий человек. Оказывается, дело было во мне!»
Психотерапия позволила Нине увидеть ситуацию по-новому и перестроить отношения. «Разрушая старую модель семьи, терапия дает шанс обновить отношения, вернуть в них движение, гибкость, жизнь, — уверена Марина Арутюнян. — И пусть изменения происходят понемногу: вчера не возникло привычного раздражения; позавчера долго обсуждали фильм; сегодня получилось посмотреть в глаза, посмеяться вместе, поговорить о… Из этих мелочей и вырастают новые отношения».
Рискнем предположить, что психотерапия не «разводит» партнеров, скорее помогает снова влюбиться друг в друга.
Как нас меняет процесс терапии
Опыт психотерапии не только помогает разрешить внутренние проблемы, но и часто трансформирует взгляд на привычный порядок вещей. Что происходит с нами во время работы со специалистом? Разобраться помогает когнитивный терапевт Марина Мяус.
«Я всегда спрашиваю человека, готов ли он к тому, что в процессе наших встреч его мир может стать другим, — говорит психолог. — Вы можете с кем-то расстаться из-за того, что перестанете быть удобным для окружения, перестанете соглашаться с навязанными решениями. Возможно, вы осознаете, что прежде стремились к чуждым целям и желаниям».
Объективный критерий успешности терапии оценивается по параметрам: депрессии, тревожности, самооценке. Если состояние человека улучшилось, значит, удалось добиться желаемого результата. Есть субъективный подход: считает ли клиент, что заявленные им в начале терапии цели достигнуты?
«Тут возникают подводные камни, ведь желания в процессе работы также могут трансформироваться. Например, человек приходит с запросом стать успешным и больше зарабатывать, но постепенно понимает, что это продиктовано потребностью получить одобрение, уважение и любовь. Он чувствует себя нелюбимым, и мы начинаем разбираться именно с этим, ведь очередная карьерная ступень ему не поможет».
Что может происходить во время сеансов?
- Обострение. До прихода к специалисту мы научились постоянно на что-то отвлекаться и игнорировать чувства, однако во время сеанса вынуждены встретиться с той болью, от которой скрывались. Мы чувствуем себя психологически хуже и часто задаем себе вопрос — стоило ли обрекать себя на эти страдания?
- Сопротивление. Возникает желание вернуться в зону комфорта и ничего не менять. «Ты не летал на самолетах, страдал агрофобией и избегал людей, зато был в сохранности», — убеждает подсознание. В этот момент появляется риск, что человек прервет терапию, чтобы избавиться от мучительных чувств.
- Выяснение отношений. На этом этапе рушится образ терапевта, которого человек наделял идеальными чертами. Начинаются конфликты из-за того, что тот недостаточно внимателен, плохо его понимает. Клиент впервые смотрит на специалиста как на реального человека, отношения с которым часто оказываются отражением того, что происходит с другими, значимыми для него людьми. Этот конфликт помогает по-новому увидеть и осознать трудные ситуации.
- Волнообразность сдвигов. Вся психотерапевтическая работа происходит неравномерно. За резким скачком вперед следует остановка, после чего возможен регрессивный поворот в прошлое. Однако даже непродолжительный опыт терапии крайне важен. В этот период мы сталкиваемся с вопросами, на которые, возможно, никогда не находили силы ответить. Видим обстоятельства жизни под новым углом зрения.
Когда завершать терапию?
Психотерапия направлена на то, чтобы стать поддержкой, «внутренним родителем» самому себе. На начальном этапе символическим родителем выступает терапевт. Он дает клиенту психологические навыки, которые в дальнейшем помогают ему справляться с трудностями самостоятельно.
Читайте также: