Возможна ли утопия в реальной жизни
Обновлено: 04.07.2024
Безусловный базовый доход (ББД) — утопическая концепция, созданная ещё в XVI веке. Из неё следует, что для всеобщего благополучия государство должно выплачивать своим гражданам на постоянной основе определённую сумму. Таким образом будет решена проблема бедности и экономического неравенства, а люди наконец смогут свободно заниматься любимым делом.
Несмотря на всю утопичность концепции, некоторые страны уже провели социальные эксперименты с ББД и даже выразили намерение ввести постоянные выплаты на региональном и государственном уровнях. США были очень близки к принятию закона о безусловном базовом доходе — его активным сторонником был президент Ричард Никсон. Но документ не прошёл слушания в сенате — демократы посчитали, что предложенная президентом сумма слишком мала.
Локальные эксперименты по введению безусловного базового дохода дают положительные результаты. Люди, вопреки распространённому мнению, не перестают работать, а находят любимое дело или занимаются образованием. Снижается уровень преступности, неравенства, детской смертности, наблюдается экономический рост.
В Швейцарии в 2016 году был проведён референдум о введении ББД, но 80% граждан решили, что безвозмездная раздача денег — не самая удачная идея. А вот в Финляндии правительство не испугалось трудностей и рисков: с 1 января 2017 года 2000 финнов начали получать постоянное пособие — €560 в месяц. Эти деньги будут поступать в течение двух лет вне зависимости от того, есть у граждан работа или нет. По окончании эксперимента, в 2019 году, правительство решит, стоит ли принимать закон о безусловном базовом доходе на государственном уровне.
Нерешённым остаётся практический вопрос: где взять деньги на столь затратный проект?
Кроме введения безусловного базового дохода, главный идеолог ББД Рутгер Брегман предлагает провести «чистку» профессий, которые напрямую не влияют на уровень жизни населения. В утопии голландского автора нет места множеству административных и банковских должностей.
В своей книге «Утопия для реалистов» Брегман утверждает, что заработная плата рабочих уже давно перестала соответствовать производительности и что современный высокотехнологичный мир по уровню неравенства стоит на одной ступени с Древним Римом. Коллеги Брегмана — Парийс и Вандерборг — в своей работе стремятся как можно глубже изучить концепцию безусловного базового дохода, чтобы вынести окончательное решение, может ли утопия XXI века стать реальностью.
Пальманова. Цитадель для никого
Несмотря на то, что внешне Пальманова выглядит впечатляюще — особенно сверху — на деле это одна из самых бессмысленных конструкций в истории человечества. Цитадель в форме девятиконечной звезды построили в октябре 1593 года для защиты жителей Венецианской Республики от нападения оттоманов. Планировалось, что это будет процветающее поселение, живущее в гармонии под защитой величественных стен. Одна проблема: никто не захотел там жить.
Венецианцам настолько не понравилась идея нахождения в замкнутом пространстве, что властям пришлось заселить Пальманову амнистированными заключенными и предоставлять жителям финансовые льготы. Но сработало всё равно не очень. Один из британских путешественников в XIX веке описал Пальманову следующим образом: «Мощная крепость и жалкий городишко внутри».
Скорее всего Пальманову сгубили ограниченное пространство и насильственное заселение. Нельзя просто взять и с нуля построить образцовый город. Сегодня ситуация не лучше — это очень маленькая (5 тысяч жителей) коммуна в провинции Удине. Видимо, никто до сих пор не хочет там жить. Зато сверху открывается потрясающий вид на одну из самых красивых ошибок Ренессанса.
Кто придумал утопию
Слово «утопия» прочно вошло в лексикон европейских интеллектуалов в 1516 году, после выхода одноимённой книги английского гуманиста, лорда-канцлера Томаса Мора. «Утопия» Мора подвела черту под эпохой феодализма. В книге даётся глубокая и острая критика средневекового общества. Мор считал, что преступность — это следствие неумения чиновников и короля управлять государством: сначала власть имущие разоряют граждан, а затем жестоко карают их за вынужденное воровство. Досталось и священнослужителям, и феодалам: лорд-канцлер объявил их жадными до наживы паразитами общества.
Источником всех бед Мор считал частную собственность, которая делает абсолютно невозможной социальную справедливость. В «Утопии» Мора нет денег и многочасовой работы: люди трудятся на небольших общественных предприятиях по 6 часов в день, а потом проводят время с семьёй, занимаются наукой и искусствами. Однако назвать совершенным строй Мора всё же нельзя: утопист сохранил социальное неравенство и рабство в облегчённом виде.
Томас Мор своей «Утопией» задал вектор развития многим будущим социалистическим идеям. Поддержал его в этом начинании итальянец Томмазо Кампанелла. Он пошёл дальше Мора и в своём «Городе Солнца» отменил рабство. Жители кампанелловской утопии не видели ничего плохого в физическом труде: почти все они занимались сельским хозяйством на благо государства, в котором общей была не только собственность, но и семья.
Аркозанти. Футуристический муравейник в пустыне
В 1956 году итало-американский арколог (смесь архитектора и эколога) Паоло Солери задумал построить эко-рай в пустыне Аризона. Строительство началось в 1970 году. Идея в том, чтобы создать город-муравейник, где здания настраиваются друг друга. Аркозанти должен был обеспечивать себя за счёт разумного использования пространства и ресурсов.
Концепция очень понятная: многоэтажные дома требуют меньше энергии, чем отдельные строения. А если расположить их на скалах, то пространство в долинах можно использовать для садов и теплиц. Сейчас идея Аркозанти смотрится даже лучше, чем в семидесятых — как минимум, за счёт наличия солнечных батарей.
Проблема в том, что Солери хотел разумно использовать ресурсы природы, но мало задумывался о своих собственных. Средства на строительства, полученные от меценатов, закончились ещё в восьмидесятых и с тех пор активная фаза постройки Аркозанти прекратилась. Сам Паоло умер в 2013 году. Теперь Аркозанти стал туристическим объектом — тысячи людей приезжают посмотреть на то, как люди из прошлого видели будущее. Печальный конец амбициозного эксперимента.
Неолиберальный концепт
Западные мыслители, напуганные феноменом Советского Союза, кинулись в другую крайность и создали теорию неолиберализма. У истоков нового течения стояли профессора Чикагской экономической школы, которые выступали в первую очередь за абсолютно свободную от государства рыночную экономику.
Стиль жизни — полное смешение культур. Языки и традиции смешиваются, разрушаются грани между представителями разных национальностей, религий и даже полов. Люди становятся гражданами мира. Голландский политолог Пол Треман в своей работе «Неолиберализм: происхождение, теория, определение» писал:
«Конечная (и недостижимая) цель неолиберализма — это вселенная, где любое действие любого существа является рыночной транзакцией, осуществляемой в конкуренции с другим существом, влияющей на все другие транзакции, проводимые в бесконечно короткий промежуток времени и повторяемые с бесконечно большой скоростью».
Теория неолиберализма сегодня живёт и побеждает в Западной Европе, где активно стираются границы между странами, культурами и даже полами.
Только лишь транскрибируя «у» в «не», а «топос» в «место», сложно понять, почему идеальное общество не может существовать в конкретном географическом пункте. Буржуазные утописты-прогрессисты вроде Локка мыслили утопию в будущем, как то, что неминуемо будет достигнуто. Платон располагал утопию в прошлом. В любом случае утопия – это то, чего в данный момент нет на земле. Но основоположник жанра Томас Мор мыслил утопию существующей страной, которая реально есть и до которой нужно только доплыть.
Если выйти на улицу, то несложно понять, что мы уже приплыли.
Главная опасность для утопии заключается в том, что она уже осуществилась. Наиболее заметную утопию можно наблюдать в США, где есть миллионы телевизоров, работающих вхолостую, очки дополнительной реальности, техника, присваивающая часть неотъемлемых человеческих функций (говорить, жить, даже любить)… Француз Бодрийяр в «Америке» давно разъяснил положение дел:
«Соединенные Штаты - это воплощенная утопия. Не стоит судить об их кризисе так же, как мы судим о нашем - кризисе старых европейских стран. У нас - кризис исторических идеалов, вызванный невозможностью их реализации. У них - кризис реализованной утопии, как следствие ее длительности и непрерывности. <. > Она основана не столько на технологических ресурсах и вооруженных силах, сколько на чудесной вере в существование воплотившейся утопии - общества, которое с невыносимым, как это может показаться, простодушием, зиждется на той идее, что оно достигло всего, о чем другие только мечтали: справедливости, изобилия, права, богатства, свободы».
Удивительно, но в то время, когда русские делали из боярышника алкогольную настойку, корабль «Mayflower» с английскими сектантами начинал воплощать утопию. Утопия притягивает именно что невозможностью, тем, что она неосуществима, но радикальные английские пуритане в начале XVII века воплотили завет Томаса Мора: утопия действительно была совсем рядом, её не нужно было ждать или искать в прошлом. До огромного острова-континента достаточно было доплыть. Парадокс: набожные протестанты положили начало колонизации страны-антихриста, которая позже вложила в руки всего мира не чаемое распятие, а пульт от телевизора. Утопия вывернулась в ехидную дистопию. Если антиутопия отрицает саму идею идеального общества, как в «Дивном новом мире», то дистопия гораздо хуже романа Хаксли – это противоположность утопии, то есть кровь, кишки, пытки, сатира, пародия, насилие. Антиутопия доказывает невозможность изначального тезиса, а дистопия выворачивает его наизнанку.
Но может быть это закономерность? Просто исторический закон?
Аккуратный марксист Гербер Маркузе в 1970-ом писал: «Утопия — понятие историческое. Оно относится к проектам социальных изменений, которые считаются невозможными». Дальше новый левый заявляет о конце утопии, потому что существующие производственные отношения мешают реализации любой, даже имеющий шанс воплотиться утопии. Иными словами: капитализм мешает утопии, поэтому нужно забороть капитализм с помощью автоматизации и кибернизации, сделать труд игрой, что и приведёт к осуществлению утопии. На деле очень дотошный и последовательный марксизм, который скучен настолько же, насколько и академичен. Тогда как утопия – это понятие душевное. То, что напряжением воли разрывает реальность.
Наиболее известный академический исследователь утопии Карл фон Мангейм называл утопическим мышление, стимулируемое не реалиями, а моделями и символами. Иными словами, если вы мечтаете о кабаньем царстве, Летящем По Небу Гитлере, русском социализме, чтобы все ходили в чёрном, а бабы без лифчика, то вы, разумеется, утопист. Мангейм далее очень лаконичен: «Утопия - трансцендентная по отношению к реальности ориентация, которая, преобразуясь в действие, взрывает существующий порядок».
Взорвать порядок – это настоящая утопия. Само существование человека предопределяет тягу к взрыву, потому что человек существо активное, разделённое, несовершенное, поедающее, ересь, часто берущая и редко отдающая. Мечта об утопии может существовать только среди руин и отбросов. Она и нужна для руин и отбросов. Слово неподражаемому румыну Эмилю Чорану: «Тем более человек: если соотносить его с жизнью, он - ересь в квадрате, победа индивидуальности, прихоти, явление возмутительное, существо, несущее раскол. Общество, эта совокупность до поры до времени спящих чудовищ, стремится наставить человека на истинный путь».
Отлично! То есть человек – это сжатая пружина, которая пытается разогнуться и раздвинуть историю. Так можно ли говорить о смерти утопии, если она коренится не в смене производственных отношений, а в разделённой природе человека, которая жаждет целостности, поступка, того самого взрыва? Будьте уверены, что утопия в сто раз больше открывается в выстрелах, чем на самой высокой горе Тянь-Шаня. Так полагали социологи вроде Льюиса Мамфорда или Бертрана де Жувенеля. Утопия не в запылённых сапогах, а, нравится или не нравится, в автомате Калашникова.
Будем откровенны: скучна юридическая утопия Мора и женское обобществление Кампанеллы. Их раскритиковало ещё «Мы» Замятина. Также наивны Бэкон с прогрессистской верой в силу науки и лунные приключения Бержерака. Если западные авторы подробно расписывают идеальную систему, самые лучшие законы, великолепную инфраструктуру потаённых обществ, то русские источники об этом практически не говорят. Русские мечтали найти в Беловодье не идеальную систему, а отсутствие системы вообще. В знаменитом «Путешественнике Марка Топозёрского», описывающем Беловодье, нет даже светского суда. Чувствуете кардинальную разницу? Вот же она… вот! Отсутствие суда, отсутствие начальника, государства, палки, вилки – это часть нашей утопии. Если кто-то хочет идеальной работы, то мы не хотим работы вообще. Мы требуем общества духа, а не тела, которому, впрочем, в утопии тоже будет хорошо. Опять же, удивительно, но Беловодье вовсе не обладает гостеприимным климатом, наоборот, жизнь там несладка, в отличие от западных утопий.
Поиски обетованной русской земли продолжаются до сих пор.
А значит Федор Кузьмич всё ещё бродит по России. Китеж-град, как похоронная кутья, по-прежнему утоплен в Светлояре. Молочные реки Беловодья до сих пор не пересохли, а в расщелинах Жигулёвских гор живут седобородые старцы. Утопия жива покуда существует те, кто её оккупировал. Утопия имеет смысл лишь при несправедливом, злом, гадком порядке, так как невозможно мечтать об утопии находясь в Эдеме. Поэтому мечта об утопии неминуемо приводит человека на поле боя. За утопию надо сражаться, мыслить, радеть, чувствовать. Без стёртых в кровь мозолей заветное место так и не откроется. И, конечно же, оно не в Опоньском царстве или в горах Алтая. Нет, утопия расположена где-то около правого предсердия и лёгочной вены.
Утопия – место прекрасное и существующее.
Необходимость утопии
Главный антиутопический аргумент заключается в том, что утопия, исходя из самой этимологии слова, это что-то невозможное, несуществующее и фантомное. Соответственно, любое увлечение утопическим является просто милым «хобби», юношеским мечтанием и побегом от реальности. То есть антиутопичность – это черта мышления взрослых, серьёзных, успешных людей, которые верят не в бедняцкую страну Кокань, а в правильное перераспределение товаров и услуг.
Здесь происходит слияние марксистов и либералов, которые одинаково уверены, что человеческое счастье заключаются в сфере экономики, производстве, товарах, эксплуатации, отчего свобода у тех и других становится лишь производной функцией, инструментарием, вытекающим из определённых социальных отношений. Есть они – есть свобода, нет – и свободы нет. Гуру рыночного общества Милтон Фридман писал: «Капитализм есть обязательное условие политической свободы». Абсолютно верно, если рассматривать свободу как утилитарную экономическую функцию, как возможность выбирать, чем именно наполнить потребительскую корзину. То есть вы можете стать свободным только и исключительно в рамках экономических отношений. Парадокс капитализма (да и социализма): чтобы стать свободным, нужно отчуждать свою свободу! Но что, если я вообще не хочу работать, не хочу продавать и покупать, не хочу пахать на цивилизованный мир? Что мне тогда остаётся?
Сладкое слово утопия.
Упомянутая страна Кокань (Кукканья, Кокэйн) была «отрыта» французской беднотой в середине XIII века. В ней шёл дождь из кровяной колбасы, текли пивные реки, а дома были сложены из сельди и карасей. Тот, кто больше всех спал, тот больше всех и зарабатывал, но и это было ни к чему: все нужные предметы раздавались коканцам бесплатно. Классическая бедняцкая утопия, вроде Любберланда, Эль Бигуди, Помоны, Шалараффенланда, Сахарной горы и т.п., неслучайно возникла в воображении голодающих средневековых крестьян. Если вы чувствуете, что мир отчуждает у вас труд, хлеб, саму жизнь, то нужно противопоставить ему воображаемую единицу. Желаемое пространство Кокани было расположено на острове западнее Испании, чьё существование обосновывалось прекрасными местоимениями «там», «туда», «оттуда». Отдалённость утопии от границ реальной жизни неминуемое условие её правдивости.
Ну и что, спросите вы. Мечтали европейские босяки о вымышленной стране, чтобы жить было не так плохо, это всё понятно… дальше-то что? Ну, отправился кто-то на её поиски, и? Обычный фольклор.
А ничего! Снова вспомним Карла Маннгейма, который утверждал, что утопическим является любое сознание, которое руководствуется идеалами. Следовательно, утопия из фантазии сразу становится историческим, социологическим, духовным актором. Более того, революционным актором. Ведь утопия – это всегда надежда на изменение. В отличие от идеологии, которая подпитывается господствующей системой и господствующими политическими идеями, утопия подвергает систему критике. Хотя бы тем, что утверждает наличие где-то идеального общества, отчего становится ясно, что существующий режим далеко неидеальный. За борьбу с системой, кстати, поплатился жизнью Томас Мор и многие другие проповедники утопического: «Утопия превосходит реальность и, определяя поведение человека, направлена на частичное или полное разрушение господствующего порядка вещей».
В утопиях воплощаются скрытые народные чаяния, коллективные мечтания, литература, вымысел, бредни, слухи, что вместе образует иную картину иного общества, которое неминуемо противопоставляется существующему порядку. Что совсем удивительно, воображариум может достичь такой величины, что реальность начнёт превосходить вымысел. Утопия начнёт осуществляться и станет смелей любых умствований. Достаточно вспомнить русские революции начала ХХ века, которые подпитывались сильнейшими хилиастическими, сектантскими и утопическими настроениями, как народа, так и интеллигенции. То, что крестьяне поддержали сначала эсеров, а потом большевиков, говорит не только об их беспрекословной вере в мужицкую утопию, но и о вере эсеров и большевиков в построение дивного, нового мира.
Впрочем, утопия – это далеко не всегда кровь. Это открытие, путешествия, приключения, поиск. Само пространство Северной и Южной Америки осваивалось европейцами именно как топос утопии. Начиная с Платона мыслители располагали «место прекрасное, но несуществующее» где-то на западе, за морем-океаном, и когда мореплаватели наконец-то открыли новые земли, то они были восприняты, как потерянный рай. Во многом именно утопическое двигало европейцев в дальние страны, которые, конечно же, воспринимались не как джунгли или пустыни, а как золотая страна Эльдорадо. Знаменитый фильм «Агирре, гнев божий» как раз про это. Америка мыслилась как ещё неструктурированное, неосвоенное пространство, которое пока лишено даже границ. Но утопия всегда существует не здесь, а чуть в отдалении, вон за теми холмами, за рекой или за морем. По мере освоения человеком terra incognita граница отодвигалась не просто на следующий континент, но уже на другие планеты. Ведь научная фантастика тоже выросла из утопии. Космос стал для неё бесконечным пространством возможностей, которое можно населить миллионом воображаемых миров. Вроде бы наука, телескопы, космические корабли… но чем научная фантастика отличается от утопического царства пресвитера Иоанна? Чем его каннибалы, люди с ртами на груди, страшные животные, физиологически отличаются от тех, кого мы мыслим инопланетянами? Ничем. Перед нами снова древний утопический принцип, который после открытия Земли устремился в космос.
Утопия не просто нужна, а необходима. Утопия революционна и огненна. Утопия тысячелетиями толкала людей на путешествия и приключения, а теперь влечёт их к неизведанным звёздам. Без утопии невозможно помыслить реальную жизнь, потому что утопия связана не столько с экономическими и социальными отношениями, но с выбором, действием, настоящим. «Место прекрасное, но несуществующее» нужно для того, чтобы искать его на протяжении всей жизни.
Начнём с самой большой «рыбы» в этом океане поражений. В 1516 году Томас Мор написал свой хрестоматийный труд «Утопия», задав вектор всему этому жанру и сделав нарицательным само понятие. Утопия у Мора — название острова, на котором обитает якобы идеальное процветающее общество.
Утопианцы не знают частной собственности, работают сами на себя и используют золото только для тюремных решёток и рабских оков. Да, на Утопии были рабы — ими становились иностранцы или преступники из числа самих утопианцев. Получается какая-то анархо-социалистическая коммуна с примесью рабовладельческого строя.
Но и это ещё не всё. Добрачный секс на Утопии считается преступлением, а жены обязаны раз в месяц раскаиваться перед мужьями за свои грехи. Не нужно и объяснять, почему эта концепция не дожила до своей реализации.
Бонус. Лошадиный остров из «Путешествий Гулливера»
Если вы помните героя Джонатана Свифта только в компании великанов и лилипутов, то вы читали лишь урезанную версию из школьной программы. Возьмите полное издание и зацените — там есть штуки поинтересней. В своём последнем трипе Гулливер попадает на остров разумных лошадей гуигнгнмов (попробуйте это произнести) и начинает изучать их общество.
Остров гуигнгнмов — царство разума, где нет места эмоциям, религии и политике. В их языке даже нет слова, обозначающего «ложь» — оно им без надобности. Свифт описывает это общество как идеальное, но многие вещи в нём действительно пугают. И речь не только о нечеловеческом отсутствии эмоций.
Помимо суперлошадей, остров населён людьми-животными еху, которых гуигнгнмы используют в качестве рабов и дичи. Они представляют собой худшее воплощение человеческих пороков и недалёкости. Даже лодка, которую строит Гулливер, чтобы уплыть оттуда, сделана из кожи еху. По этому эпизоду любому станет понятно — такова цена строительства утопии, а человек, будучи неидеальным, не может построить идеальное общество по определению. Даже если Свифт и не задумывал эту часть книги как сатиру на Томаса Мора.
Итак, приступим. Я люблю всякие научные штуки. Особенно если они относятся к миру молекул и атомов. Но тут взбрело в голову поразмышлять немного над таким явлением макроуровня, как утопии. Под утопией здесь понимается идеальное государство или общество, построенное по определённой системе правил (потому что, будем честны, без иерархии люди долго не протянут). Итак, докажем невозможность существования такого явления.
Энтропия - мера неупорядоченности систему (упрощённо). Для неё сформулирован закон неубывания энтропии: в изолированных системах энтропия не убывает. Напомню, что изолированная система не обменивается с внешней средой ни веществом, ни энергией.
Понятие энтропии вполне универсально и применимо практически ко всему: даже вечный бардак в комнате является следствием законов термодинамики. Естественно, энтропию можно понизить, но для этого нужна энергия. Чтобы привести комнату в порядок, придётся в ней убраться, чтобы поддерживать её в таком состоянии - постоянно тратить на это энергию, класть вещи на место, протирать пыль.
Даже жизнь вполне можно определить через термодинамику: живой назовём систему, которая понижает энтропию внутри себя за счёт притока энергии из внешней среды. Тогда общество - весьма сложная система, поскольку состоит из множества сложнейших элементов - живых людей. Человек на порядки сложнее, скажем, атома или иона в кристалле, его не получится описать десятком-другим функций. Более того, люди - разные, что ещё больше усложняет итоговую систему.
Возвращаясь к концепции глобальной утопии в свете всего выше сказанного стоит понимать, что мы говорим о системе из 7,3 миллиардов различных элементов, которую необходимо каким-то образом полностью структурировать, подчинить определённой системе и поддерживать в таком состоянии. Очевидно, считать энтропию здесь бессмысленно. Возьмём в первом приближении показатель преступности как показатель "беспорядка", отступления от предполагаемой системы. Немного цифр: по данным МВД за 2016 год было совершено около 2,16 миллионов преступлений. При этом бюджет государства на поддержание всей системы (статьи социальной политики и правоохранительной сферы) составили 5,7 триллионов рублей, что составляет почти четверть годового бюджета. Иными словами, даже тратя 25% государственных денег на поддержание структуры государства, мы очень далеки от утопии. А если вспомнить, что общество с его ресурсами - система изолированная (говоря об обществе как обо всём населении земли), и мы не можем взять ресурсы или рабочую силу извне, то и значительно снизить уровень "социальной энтропии", отклонения от задуманной структуры, не сможем - не хватит энергии.
Иными словами, существование утопии на земле технически невозможно, так как не хватит ресурсов человечества на то, чтобы установить и поддерживать идеальную структуру общества, подчинённую единой системе правил.
Фазенда Пенедо. Как финны привезли в Бразилию сауны и умерли от голода
Новый Свет всегда противопоставлялся Старому. Очень многие утопии строились именно в Америке. В начале XX века очередное суперобщество пытались создать финские вегетарианцы. В 1929 году группа финнов под предводительством харизматичного, но ушлого господина по имени Тойво Уускаллио, выкупила фазенду Пенедо в юго-восточной Бразилии для реализации своего утопического видения.
Идея основывалась на очень простых принципах — вегетарианское общество, единство с природой, отсутствие частной собственности. К сожалению, земля, которую они купили, ранее была кофейной плантацией. Почва была истощена настолько, что построить успешную ферму на этом месте оказалось невозможно.
Бедные финны пережили несколько лесных пожаров, атаки бразильских муравьёв, голод и ещё целую кучу бедствий, пока не разбежались окончательно к 1940 году. Сам Тайво умер от голода в возрасте шестидесяти лет. Один из последователей вспоминает: «Он ел много бананов. Но одни лишь бананы не могут долго поддерживать жизнь в человеке». Зато бразильцы познакомились с финскими саунами, а фазенда Пенедо является туристическим объектом и по сей день.
Дилан Эванс. Мягкотелые горцы
Утопический эксперимент Дилана Эванса — на редкость практичная штука. Особенно как наглядное доказательство несостоятельности утопий. Одна из задач его проекта была в симуляции условий выживания в наступившем апокалипсисе. Это вам не коммуна ради коммуны. В 2006 году Эванс оставил свою должность в лаборатории робототехники, чтобы в компании добровольцев основать маленькую колонию выживальщиков в горах Шотландии.
Коммуна должна была простоять восемнадцать месяцев и построить за это время модель гармоничного общества. В книге Эванса The Utopia Experiment этот опыт описан очень подробно. Как самодельные хижины новых горцев не выдерживали напора шотландского дождя, как поселенцы постоянно ругались из-за религии или политики, или как некто пошёл рубить дрова и попал себе по пальцу так, что приходилось срочно транспортировать члена группы в настоящую больницу.
Возможно, проблема в том, что современные люди уже просто не готовы строить общество с нуля. Так или иначе, книга Эванса начинается с того, что он просыпается в три часа дня в психиатрической лечебнице. Теперь же он спокойно признаёт свой эксперимент неудачным. «Назвать что-то Утопией. это не обязательно хорошо. Коннотации идеального общества отторгаются тем, что является безнадёжно непрактичной концепцией».
Капиталистическая утопия Пуллмана. Корпорация в миниатюре
Общее место многих утопий — околокоммунистические идеи. Отказ от денег и частной собственности, жизнь за счет фермерства и так далее. Но бывает и иначе. В пятнадцати километрах южнее Чикаго находится городок Пуллман, основанный миллионером-железнодорожником Джорджем Пуллманом в конце 1880-х. Тут родилось нечто вроде маленькой капиталистической секты.
Пуллман создал поселение, каждый житель которого был его наёмным работником. Идея в том, чтобы научить поселенцев обеспечивать себя за счёт капитализма. В городе была самая современная инфраструктура, доступная только руководителям и самым скилловым работникам. Чернорабочим приходилось платить за аренду и всё остальное, постепенно развиваясь за счёт своего труда и высокой культуры города.
Город-корпорация прогорел в 1893 году, когда наступил экономический кризис. Пуллман урезал зарплаты и потребовал больше денег за аренду. В конце концов, рабочие восстали и федеральным властям пришлось вводить войска в Пуллман и Чикаго.
К тому же, поселение не получало приток новой крови — приезжие могли останавливаться только в специальной гостинице и им запрещались немногие доступные развлечения — например, употребление алкоголя. Презрение к иностранцам — ещё одно качество, доставшееся наследникам от оригинальной «Утопии» Томаса Мора.
Вперёд — к победе коммунизма!
Самым масштабным утопическим экспериментом многие культурологи считают создание СССР. Многовековое заигрывание с социалистическими идеями привело к тому, что на карте мира появилось государство, пропагандирующее отказ от частной собственности и полное равенство. На очереди была новая вершина — коммунизм.
Штурмовать эту вершину принялись советские писатели-утописты. Так, Георгий Мартынов написал романы «Каллисто» и «Каллистяне», главными героями которых стали инопланетяне, прибывшие из цивилизации победившего коммунизма. Романы написаны с использованием всех штампов жанра. Жители Каллисто абсолютно счастливы, потому что смогли отринуть всё лишнее: люди заботятся о благе общества, а оно — о благе каждого человека.
Одну из самых ярких утопий советской эпохи создал фантаст Иван Ефремов. В своём романе «Туманность Андромеды» он описывает коммунистический рай с особыми системами воспитания и учёта уровня счастья населения.
Однако, как мы знаем, воплотить коммунистические утопии в жизнь не удалось.
Пантисократия. Как ненадолго разочароваться в монархии
Английский поэт-романтик Сэмюэл Кольридж известен не только как классик «озёрной школы», но и очень наивной попыткой построить новое общество. В 1794 году, в Оксфорде, он познакомился с литератором Робертом Саути, «заразившим» Кольриджа утопическими идеями. Они собирались уехать из прогнившей Европы в Новый Свет, чтобы «вернуться к природе» и отречься от монархии. Новое учение они назвали пантисократией.
Почтенные джентльмены даже выбрали место поселения у берегов реки Саскуэханна. Там должны были поселиться двенадцать избранных семей. Но хрущёвская идея о голодном художнике работала и в XVIII веке. Оказалось, что у Кольриджа и Саути не хватает денег даже чтобы добраться до Пенсильвании. А ещё Саути собирался взять с собой слуг, чтобы выполнять тяжёлую работу — поэтому ни о какой самостоятельной свободной жизни речи ни шло. Зато идеалы Мора не были забыты.
В итоге Саути обосновался на ферме в Уэльсе, а спустя восемнадцать лет занял государственную должность поэта-лауреата — то есть, писал эксклюзивно для монархии, в которой они с Кольриджем когда-то разочаровались. Так умерли мечты пантисократиков.
Родом из Древней Греции
Структуру своего идеального государственного устройства Мор и Кампанелла позаимствовали из работы, которую древнегреческий философ Платон написал ещё в IV веке до н. э. Его знаменитое «Государство» на многие столетия предопределило развитие жанра утопий. Именно Платон ввёл в интеллектуальную моду отказ от частной собственности и общинную жизнь.
Государством Платона управляли философы. Остальные граждане были заняты на воинской службе и в сельском хозяйстве. В утопии Платона всё было общим, включая женщин и детей. При этом Платон требовал равенства полов. Искусству в его государстве отводилась скромная утилитарная роль: философ считал, что достаточно ограничиться маршами, которые поднимали бы боевой дух воинов.
Для претворения в жизнь своей утопии Платон отправился в Сиракузы. Однако создать «идеальное государство» ему не удалось. Правитель Сиракуз не пожелал поступиться властью ради утопических идей — и великому философу указали на дверь.
Читайте также: