Поймали два тайменя один с хрен другой помене мы

Обновлено: 05.07.2024

Набравши разгон на войне, еще не остудившейся в нас, все мы, в первую голову недавно бойцы, распалились, кричали, грозно потрясая дрекольем. Люди в ближних избах стали запираться на засовы. Не знаю, что бы мы натворили, скорее всего до цели не дошли бы, схватились бы с кем-нибудь другим, но бабы, наши российские бабы, твердо знающие свою задачу: хранить мужиков от бед, напастей и дури, стали боевым заслоном у речки и за водный рубеж нас не пускали, бесстрашно вырывая дреколье, расталкивали по сторонам. А мы, чем они нас больше унимали, тем шибче ярились. Какая-то из баб умывала инвалида в речке — он не удержал ходу, скатился с крутика, опрокинулся вверх колесами и разбил о камни нос. Какая-то, вроде бы Полина, щелкнула мужа по загривку, которая-то кричала; «Навязались на наши головы! Чтоб вы пропали, кровопивцы!» — «Упрись, Гаранька, в кутузку тащат!» — дурачился босой мужичонка с известкового поселка, понарошке оказывая сопротивление жене.

Которая-то из наших баб-песельниц, в обнимку уводя но тропе остывающих мужиков, направляла их на мирную рельсу, продолжала как бы не прерывавшуюся песню: «С та-а-аско-о-ой по р-ро-оди-ине-е-е-е-е дале-о-о-окой…»

Тут же все с готовностью подхватили песню и потащились по дороге в косогор. Лишь инвалид разорялся еще возле речки; «Смерть фашистам-оккупантам! Гр-р-рами захватчика н-на месте! Десантники пленных не бер-р-рут. »

Помню ясно еще один момент: кто-то подал мысль забраться на Караульный бык, чтобы обозреть с высоты родные просторы, за которые так люто все мы сражались, и чтоб я, как Стенька Разин, крикнул с утеса в честь Победы что-нибудь складное. Но бабы, опять же бабы! — разве они понимают воспарение мужицкой души?! — «Сорветесь ишшо к язвам с утеса-то!» — сказали и никуда нас не пустили.

Очнулся я на низенькой сарайке, в прошлогоднем ломком сене, под односкатной амбарной крышей, прогретой пуще русской печки. Всего меня сеном искололо, потому что с половика-подстилки, с подушки я скатился. В волосьях, совсем еще мало отросших, в ушах и в носу щекотало от сенной трухи, позывало на чих, каяться перед людьми и Богом хотелось, либо укрыться в леса навсегда, в крайности, хоть на ту сторону реки, спрятаться у бабушки Катерины Петровны — она даст хорошую баню, выволочку сделает и, глядишь, легче жить на свете станет.

И еще хотелось пить.

Я прислушался: внизу, под крутым яром, курлыкала, бурлила, плескалась как ни в чем не бывало речка Караулка. «Э-эх-хо-хо-о-о-о-о!» — вырвалось из моей груди многоступенчатым вздохом.

Я спустился вниз, на землю, по углу сарая, а спустившись, заметил лестницу, прислоненную к стене. «Допировался, — презирая себя, сказал я, — по углам уж лазить начал! Скоро по потолку пойду…»

Гряды в огороде истоптаны, спущены. Народу никакого не слышно и не видно. Я поплелся в распахнутую избушку.

Миша лежал на старой деревянной кровати, на голове его комком лепилось мокрое полотенце.

— Здорово живем! — сказал я, отыскивая взглядом Полину.

— Чё-а? — погибельно откликнулся Миша и пошевелил себя, тужась выдать шутку. —Плохо, Тереха, хило, Вавило, да?

— Мы чего-нибудь натворили?

— Да нет навроде. Гуляли! Хорошо гуляли. Драки не было.

«И то слава Богу!» Я смотрел на Мишу. Братан лежал, вытянув руки по швам. А я все смотрел, сам не знаю зачем? Надо было к речке идти, попить, умыться, но я сидел и смотрел. Миша вроде бы стоял по команде «смирно» и так вот, не меняя позы, упал на кровать спиной. За уши ему текло с мокрого полотенца. От полотенца падала тень на глубоко ввалившиеся, тускло мерцающие глаза. Кости скул, и без того крутые у нашей родовы, вовсе выперли наружу, щеки ввалились, под глазами, то и дело в бессилии закрывающимися, залегли желтые тени. Чахлая, засушливая бороденка взошла на лице братана. Заметил я: у пьяных людей борода скорее растет, и вообще лицо у человека во время пьянки быстро дичает, приходит в запустение.

Миша заглушенно стонал, Я не хотел воскрешать в памяти — кого он мне напоминает. Оно, воспоминание, само спазмою подкатывало к сердцу и оживало в моем оглушенном нутре. Миша походил на немца, убитого мною на войне! — вот отчего заранее болела память, от которой я открещивался, оттирал ее в сторону. Немца того, тотального, я по глупости лет, ходил глядеть после боя. «Отринь, отринь, Господи! — пытался я вспомнить одну из самых мощных бабушкиных молитв. Но где там! — голова тяжела и пуста. — И расточитесь врази Его. » — скорее подогнал я конец молитвы. Неточный конец-то, скомканный, однако он все равно маленько успокаивал. Не очень-то еще вобрала меня и мучила тогда глубь, точнее, бездонье вопроса о смерти, и оттого сразу мне удалось думать о другом: «Расточатся вот врази, вытянет бабушка по хребту батогом — и сразу все расточатся! Мише, как главному сомустителю, тоже перепадет».

— Пропадаю к язвам! — завел Миша. — О-о-о-ой, матушки-и мои! О-о-ой, голубоньки мои. Ты-то как?

— Живой, — малярийно просвистел я губами, — пока…

— Ниче-о, ниче-о-о-о, — Миша сунул ком полотенца в чашку с водой, стоявшую на полу, и шлепнул его обратно на лоб. — П-о-оль-ка. — контуженно пропел он. — По-о-олька баканы потушит… в деревню после опохмелиться… рас… рас.. старается… О-ох, матушки мои! О-ой, голубоньки мои! Кто это вино придумал?

— Оне, оне… Кы-ы-ышь, коршунье! — шмягнул он комом полотенца в куриц. Несушки беспечно разгуливали по избе, не считая за человека поверженного похмельем братана, раскрепощенно оправлялись где попало, нагло при этом кокотали, наращивая яйца. — Кы-ышь, — схватился Миша с кровати, забегал по избушке, замахал кулаками, На заду Мишиных кальсонишек цветочная заплата, давно не стриженные волосенки сосульками висели, уши сделались лопушистей и бледнее. Курицы базарно кудахтали, летая по избушке. Раздался звон, посыпались стекла лампового пузыря на стол, рухнула кринка с полки, заклубился крахмал или мука, луковая связка развязалась на печи, луковицы рассыпались по избушке, с окна упал цветок, обнажив клубком свитые коренья. Одна совсем уж шальная курица выхлестнула заслонку, в печь попала и закричала там человеческим голосом — в печи еще было горячо. Миша ринулся выручать курицу, но она сама из печи соколом вылетела, братана на пол опрокинула и приземлилась на угловик, где должна быть икона. Вместо иконы там стоял репродуктор и вазочка с древними своедельными цветочками, квитанции хранились, справки и всякие казенные бумаги. Репродуктор повис на проволоке, заговорил с испугу. Бумажки, сохлые вербы, три желтые рублевки и всякое добро разметала по избе курица, все продолжая орать панически. Другие хохлатки не отставали от нее, летали, разметая все, что можно разметать, базланили дружно, неуемно.

— Ну не курвы, а?! — чуть не плача, произнес Миша и, одним усилием преодолев удрученность, глянул на стену — ружья нет. Тогда он выхватил из подпечья кочергу, ринулся в схватку и одну курицу зацепил. — А-а, потаскушка! — издал вопль ликования братан. — Ты чё думала?! На меня уж какать можно, думала. — Голос Миши сошел на нет, укорным и несколько повинным сделался — курицу он не хотел убивать, он попугать ее хотел и вот такое дело получилось. Оплыл братан, кисет взялся искать, дрожащими руками цигарку крутил, но от первой же затяжки его замутило, он заплевал недокурок, прижал ладонь к груди и заполз обратно на кровать. — Поймали два тайменя, один с хрен, другой помене… — сглатывая воздух, толчками, будто рыба на берегу, молвил он. — Сдохнуть бы, токо разом.

Я хотел ему возразить — нечего, мол, попусту смерть намаливать, не предмет она для суесловия и шуточек, не видел ее близко, вот и брякаешь языком, но в это время появилась Полина.

— Вот дак нахозяевал хозяин! — обнаружив, какой разгром в избушке получается, всплеснула она руками. — Вот дак навел он порядок! — и мимоходом постукала Мишу кулаком по лбу: — Взяло кота поперек живота!

— А чё оне тут летают! — буркнул Миша. — Я их всех перестреляю! Похмелиться приплавила? — вздымая себя с кровати, будто со смертного одра, Мишка спускал ноги, стеная и ругаясь при этом, как пехотный генерал на позициях.

Без сомненья, каждый Толик - Стопpоцентный алкоголик.
По статистике, Андpей - Hикакой или евpей.
А y всякого Сеpежи Дypь написана на pоже.
Каждый встpеченный Виталий Состоит из аномалий.
У любого Миши Часто ездит кpыша.
Каждый встpеченный Олег - Амоpальный человек.
Пyсть наденyт юбкy Славы - Бyдyт лyчшие шалавы!
И, как водится, Валеpы Жpyт и пьют без всякой меpы.
Повстpечается Иван - Глyбже деньги пpячь в каpман.
В тpех словах любой Алеша Злобный, вpедный, нехоpоший.
А любой из встpечных Саш - Hеyдачливый тоpгаш.
Знают все, что всякий Владик - Мелочный и скользкий гадик.
У любого Игоpька Член не больше пyзыpька.
А, к пpимеpy, Юpы - Подлые натypы.
Каждый встpеченный Антон Hезатейлив, как гондон.
И всегда. повеpьте, Вовы Сексyально не готовы.
Пьяный или тpезвый Витя - Лyчше плюньте и yйдите!
Как всегда, yдачлив Дима - Что ни сделает, все мимо.
И только Женя лапочка)))
(С)

Биг-мен

девчонки в озере купались
но в этот день им не везло
нашли дырявую калошу
и ржавый трактор беларусь

татарский хан сурово крикнул
славяне заплатите мзду
ему ответили красиво
но рифма здесь запрещена

семен подарит ангелине
букет цветов и дырокол
цветы как символ преклоненья
а дырокол как дырокол

нас время закалило браком
и нас уже не запугать
непотопляемой какашкой
и утренним дыханием

маруся съезди к фудзияме
займись сумо расти бонсай
подай еще рулон бумаги
и суши больше не готовь

ну что же здесь вчера случилось
проснувшись огляделся я
гудел с укором холодильник
диван тактично промолчал

когда сопля совсем сухая
к стене не лепится она
отметил путин и вернулся
к делам текущим мыслями

MIRAG

Стихи уставшей деловой женщины:

Хочется дурой набитою стать,
Чтоб не уметь ни писать, ни читать,
Чтобы валяться круглые сутки.
Чтобы смеяться на глупые шутки.
Чтобы переться от розовой шмотки,
Чтобы подруги - одни идиотки,
Чтоб в ридикюле духи и жЫвачка,
Чтоб Петросян насмешил до усрачки.
Чтобы компьютер - большой калькулятор,
Чтобы с ашипкай писать "гиниратор",
Чтобы Дом 2 - "зашибись передача",
Кучу любовников и побогаче.
Чтобы в наушниках - "Шпильки" с Биланом,
Чтобы трусы - только "Дольче Габана",
Чтоб "кибернетика" - страшное слово,
Чтобы "политика - это не клёво".
В общем, хочу быть набитою дурой,
Брать не умом, а лицом и фигурой,
Всё достигать, обнажая коленки.
Стать бы такой. И убица ап стенку
Станешь такой - офигеешь от скуки!
Будут вокруг не подруги, а суки.
Все мужики будут гады и жмоты,
Отдых достанет ну просто до рвоты.
Будут в квартире не стены - застенки.
Будут скучать друг по другу коленки.
Так что ресницами глупо не хлопай.
Взгляд в монитор и работай-работай.

suhov_gv

Вот такая хрень с именами (все совпадения случайны)

MIRAG

Темнота друг молодежи!
В темноте не видно рожи.
Я люблю тебя, я тоже!
Я хочу тебя, я тоже!
Как зовут тебя? Серёжа
- Ух ты бля, меня ведь тоже!

Gridmax

К тем, кто курит сигареты
И дымит, как паровоз,
К тем приходит незаметно
Добрый Дедушка Склероз.

К тем, кто дринкает нехило
Водку, раку, кальвадос,
Ром, коньяк, вискарь, текилу
К тем приходит Дед Цирроз

К тем, кто гиподинамично
Мягким местом в кресло врос,
К тем приходит, как обычно,
Добрый Дедушка Артроз.

К тем, кто ест икру лопатой,
Оливье за возом воз,
Огурцы, кефир, купаты
К тем приходит Дед Понос.

К тем, кто зол и невоздержан,
И всегда бубнит под нос,
Может забрести, конечно,
Добрый Дедушка Психоз.

Тех, кто сексом занимался
Не на шутку, а всерьез
Тех, на радость педиатрам
Посещает Дед Прирост.

Всех с наступающим Новым годом. НХНЧ.

ЛетНаб

Пишу письмо директору Тырнета,
Поскольку боле некому писать –
Сан Саныч, председатель сельсовета,
Нам рассказал, что места лучше нету,
Где можно баб приличных отыскать.

«Живём мы в самой заднице России
(зачёркнуто)… в колхозе «Урожай»,
Нет наших мест привольней и красивей,
Ворчливей бабок и детей сопливей
(зачёркнуто)… не жизнь, а просто рай!

Село большое и живём богато
(сломалась ручка, дальше карандаш) -
Вот только баб в колхозе маловато,
А те, что есть (затёрто, было матом),
Не красят окружающий пейзаж.

Ну, вот, к примеру, Зинка-продавщица –
Кровь с коньяком, а толку ни на грош,
Сломала Ваське руку и ключицу
За то, что ущипнул за ягодицу.
Её погладь - костей не соберёшь!

Ничуть не лучше Танька Иванова
(Сидит в библиотеке, аки мышь).
Та как начнёт цитировать Толстого –
Повеситься охота, право слово,
С такою поневоле захрапишь.

А баба Клава, старая мартышка,
В халате женском местный аксакал?
Недавно кочергой огрела Мишку
За то, что пошутить хотел парнишка
И к заду ей мочалку привязал!

Её соседка, бабушка Полина,
Что варит первоклассный самогон,
Такая б… (зачёркнуто) скотина,
В долг не нальёт стакан (хоть половину!)…
Да разве енто жизнь, едрён батон?!

Мы просим вас, директора Тырнета -
Пришлите хоть на время тёлок (дам)!
Обидно, блин, к концу подходит лето,
Компутеров у нас в колхозе нету -
Что ж, пропадать достойным господам?!

Вон Генка, мужичок вполне приличный,
При волосах и прочем барахле,
Иван Кузьмич – местами симпатичный,
А у Санька - костюмчик заграничный,
И я - не из последних на селе.

Пришлите, просим (адресок чуть ниже):
Пижону Генке – Мэрилин Монру,
Саньку – Марину Влади из Парижу,
Ивану Кузьмичу (он любит рыжих) –
Николу Кидман, ну, а мне – Варум.

Не думайте, что хочем на халяву –
Вам яблоков наклали два мешка.
Примите нашу слёзную заяву!
Хоть бабы – подлость жизни и отрава,
Без них нам (перечёркнуто) тоска!»

… Пишу опять директору Тырнета
(Уже послал пять писем заказных.
«Заявок много, значицца, на лето» -
Сказал нам председатель сельсовета…
«Пришлите баб. (зачёркнуто)… Любых. »

У меня была комната с отдельным ходом,
Я был холост и жил один.
Всякий раз, как была охота,
В эту комнату знакомых водил.

Мои товарищи жили с тещами
И с женами, похожими на этих тещ, -
Слишком толстыми, слишком тощими,
Усталыми, привычными, как дождь.

Каждый год старея на год,
Рожая детей (сыновей, дочерей),
Жены становились символами тягот,
Статуями нехваток и очередей.

Мои товарищи любили жен.
Они вопрошали все чаще и чаще:
- Чего ты не женишься? Эх ты, пижон!
Что ты понимаешь в семейном счастье?

Мои товарищи не любили жен.
Им нравились девушки с молодыми руками,
С глазами,
в которые,
раз погружен,

Падаешь,
падаешь,
словно камень.

А я был брезглив (вы, конечно, помните),
Но глупых вопросов не задавал.
Я просто давал им ключ от комнаты.
Они просили, а я - давал.

MIRAG

Новогодняя басня Поздравление от правителей

РАССИЯНЕ дарагие, в этот славный Новый Год,
Расскажу Вам, не скрывая, хто чаво приобретёт.
Мы печёмся о народе, от забот уж нету сил,
60 часов в неделю, Вам тут Прохоров просил.
А ещё мы как обычно, вот не дрогнула рука,
Вам повысим и прилично, все тарифы ЖКХ.
На бензин поднимем цены, на продукты и жильё,
Чтоб обрадовать, конечно, депутатов и жульё.
А ещё вот мэр Собянин, рассмотреть просит пример,
За сто первый километр, чтоб ушёл пенсионер.
Резервации построим, с глаз долой из сердца вон,
Ведь одна от них морока, только жалобы и стон.
Да, ещё Чубайс с Христенко, наночип Вам создадут,
И тогда уж непременно, Вас менты всегда найдут.
А уж коли не согласный, выключатель под рукой,
Ведь ежу должно быть ясно, ни к чему народ такой.
Завезём мы и побольше, «узкоглазых Москвичей»,
Ведь от них мы не услышим, ни протестов, ни речей.
А ещё окно в Европу, коли вступим в ВТО,
Вас завалим суррогатом и отравим ГМО.
Веселись народ не бойся, водку пей, колись, кури,
Мы тебя пахать заставим, от зари и до зари.
Ну а если вдруг проспишься, и попросишь нас на нары,
Знай в пустую, облизнёшься, мы умчимся на Канары.
Мы скупили Куршавели, за галлоны и баррЕли,
И все деньги из бюджета в банках западных осели.
Так что радуйся народ, а коли что ОМОН заткнёт,
Будем дальше жить как прежде и никак наоборот.

MIRAG

В рождество вернулся муж,
пьян,укуренный как уж.
Грусть,усталость на лице
и помада на . (пусть будет там же)
Нет ключа от иномарки,
портмоне и зажигалки,
а жена:"Ходил к бл. м?"
-"Нет колядки пел людям!"

В рождество жена вернулась,
словно солнце улыбнулась.
Вся румяная с лица,
в новой шубе из песца,
крутит ключ от иномарки
и в багажнике подарки.
Муж:"Откуда? Бл. вала?"
-"Нет родной "Колядовала".

Алексей волков

(От Автора)
Я на ужин для начала
Съел капусты два кочана.
Опасаясь диареи,
Съел салат из сельдерея.
Чтоб предотвратить запор,
Съел китайский помидор.
Чтобы был стабильным стул,
Брюквы с редкой навернул.
Чтоб не досаждали газы,
Скушал киви с ананасом.
Чтобы был глубоким сон,
Съел болгарский патиссон.

(Далее от меня. )
Вдруг, живот приходит в чувства.
Это Подошла капуста.
Открывает в брюки дверь.
Давит сверху сельдерей.
Все. Бегу скорей к сортиру
В однокомнатной квартире.
Выбегаю в коридор
Чую лезет помидор.
Вот и дверь уже у глаз…
На подходе ананас.
Залетаю в туалет
Даже не включая свет.
Ребята, дальше "миль пардон"…
Пусть будет проклят патиссон.
В темноте нашел опору.
Значит, избежал позора.
Сижу и чувствую не то.
Нашел на ощупь решето.
Салазки, веник, упаковка……
О,Боже. Это же кладовка.
Киянка, лобзик и парик
А подо мной. рыбацкий ящик.
Друзья, понятно лишь одно,
Чтобы не лезть в это дерьмо.
Чтоб пищу вам переварить
Сходите лучше покурить.

razlam

Биг-мен

Alex7633

migud

К счастью не моя история)

Ну познакомился я с девахой по интернету, ну ощались общались где-то пол года, и решили наконец встретится. Я как истинный джентельмен предложил ей выбрать место, она выбрала суши-бар. Ну встретились посидели, я ел суши впервые, она подсказала в выборе.

Мне понравилось и я захавал несколько порций, ну просидели мы там час, полтора и пошли гулять. У меня начались странные звуки в животе, потом начало дико пучить и сильно заболел живот, я вида не подаю, идем болтаем веселимся и тут я не сдержался и смачно перданул, она виду не подала может и не услышала. Но к этим всем мукам добавилось очень сильное желание посрать.

И через некоторое время мне стало от этого всего неимоверно . во, я дико хочу срать, режет живот, вурчит в животе и . а как пучит. А телку кидать нехочу за. ельская такая, но лучше бы сь. В . е создалось такое давление, что запросто могло порвать кишки, и решил давление чуть приспустить и в городском шуме думал проканает. Я расслабился и чутка перданул вообще без шума, мне чуть полегчало, но результат был нечтожен и решил повторить этот трюк еще раз. контрольный так сказать.

В очередной раз я потихоньку расслабился и. нечего не получилось газы не пошли, я помог им и поднатужился и просто надристал себе в штаны под жестокий аккомпанимент своего пердежа. Незаметно не получилось и по ляжкам начало стекать жидкое дерьмо, телка поняла что что то не так. начало сильно вонять дерьмом. она это учуяла и сказала: ну что суши не прошли? хахаха! и ушла, а я остался стоять обосраный в центре города.

Ну я решил сильно не расстраиваться потому как у меня предстояло важное дело-попасть домой. На общ. транспорте ехать было не вариант, на такси тоже, пошел пешем. Иду себе иду на . е пятно дерьма, дермо сплывает вниз по ногам, жутко воняет да и вообще ощущение не очень. Пришел домой с уже местами засохшим дерьмом но попрежнему сильно вонючим, стал раздеваться прямо в коридоре перед ванной и тут входит домой мама, и сразу спрашивает откуда так воняет я неуспел ответить как она запалила мои обосраные ляжки.

стыдно пездец как, на телку почти по. хотя действительно могло что-то получится, а перед мамой ой как стыдно, ведь теперь каждый раз при случае подъёбывает, типа: ну что г. юк?

Поднялись с рассветом. Стараясь не шуметь, вышли на улицу. Солнце покидало своё ночное ложе. Сумерки, с неохотой, растворялись в духмянном настое воздушного молозива, постепенно открывая взору окрестное великолепие летнего буйства природы.
В кудлатых сосновых кронах, выдавали робкие коленца сибирские соловьи. В плачущем росой ивняке, роняли тревожно-грустные ноты иволги. В прибрежных зарослях дикой смородины, сварливо переругивались коростели. Небесный ультрамарин, слегка разбавленный перисто-белыми с огнистым окоёмом облачками, принимал пронзительно бирюзовый оттенок.
Перекатные струи жидкого хрусталя, беззвучно и мягко волновали преддверие тёмно-зелёного зеркала плёса, неспешно дышавшего полупрозрачным туманцем.

Вовка и Пашка, застыв на берегу, молчали, зачарованно внимая открывшейся перед ними божественной картине, написанной художником по имени природа.
Бабах! Длинное, тёмное тело, внезапно метнувшееся в воздух из-под малахитовой глади плёса, паруся карминовыми плавниками, яростно стебануло по воде красноогненным хвостом, в один миг, превратив царившую гармонию в хаос. От брызнувшей серебром в разные стороны рыбьей мелочи, спасавшейся в паническом бегстве, поверхность плёса вскипела ведьминым варевом. Из камышей, хлопая крыльями и заполошно крякая, запущенными петардами, взмыли утки.

- Оо-ох! Что за зверь?- Вздрогнув от неожиданности, прошептал Пашка. Его глаза приобрели размеры олимпийских медалей.
- Таймень наверно. Я, правда, лишь на картинках его видел,- осипшим голосом сказал Вовка, ещё не совсем оправившись от шока.
- Метра полтора в длину будет. Вот бы его словить,- Пашка критически оглядел своё хрупкое самодельное удилишко.
- На червячка такого не поймаешь. Спиннинг с блесной нужен. Да где ж его возьмёшь?- сокрушённо вздохнул Вовка.

- А что же вы удочки не закидываете, рыбаки?- раздался за их спинами ехидный голосок.
Обернувшись, Вовка увидел перед собой знакомые лица девиц. Те стояли поодаль, держа в руках бамбуковые удилища, и загадочно улыбались.
- Их рыба испугала,- съязвила Рита. Девчонки захихикали.
- Девочки, не надо сарказма. Мы не для этого сюда пришли,- Ленка-комиссарша, поигрывая бицепсами, подошла к Вовке:- Мы предлагаем вам посостязаться с нами. Кто больше поймает рыбы.
- Ну, ну! – возмутился Пашка: - Пятеро против двоих, не честно. Вы бы ещё двадцать оставшихся девок привели, чтобы они вас подменяли, как в хоккее.
- Паша! Не волнуйся так. Мы поддаваться будем!- засмеялась Софа, прикрывая ладошкой пещерку между зубами.

Ошарашенный Вовка, не знал, что ответить. Каким образом, они прознали о намечающейся рыбалке? Откуда у них настоящие удочки? Чего им вздумалось соревнования устраивать? Женщины, в принципе, не переваривают слово - «рыбалка», тем более сам процесс.
Решение за него принял Пашка. Он уже осмотрел удочки противниц и завозмущался:
- У вас по два крючка на леске?! Срезайте по одному. Вам на пять удочек, всего два крючка положено, чтобы было поровну с нами.
- Это что же получается? Двое ловят, а остальные, просто так, поплавками булькают?! Так не пойдёт!- в пику ему выступила Вероника.
- Ладно, Паша. Пусть всё остаётся, как есть. Давайте уже приступать к процессу,- завершил дискуссию Вовка, которому порядком надоели препирательства.

Рыбная ловля - дело святое, не терпит суеты и шума. Соревноваться он ни с кем не собирался.

- Будете ловить здесь,- Пашка указал девчонкам на перекат:- Там рыбы, как в садке и вся вот такая,- он развёл руки в стороны, состроив честную мину.
По-видимому, девицам было всё равно, где мочить крючки. Они, с удивительной лёгкостью, согласились на предложенный вариант.

Вовка с Пашкой расположились поодаль, у живописного заливчика.
- Посмотрим, что они там поймают,- хихикал Пашка: - Видать, те ещё рыбачки, если им без разницы, где ловить. На таком течении одни пескари и водятся. А для пескарей, леска на удочках толстовата. Для тайменя сгодилась бы.
- Может, это не таймень был? Может, это пескари здесь такие?- усмехнулся Вовка:
- Зря ты девчонкам перекат отдал.
- Как поймал я два тайменя: один с хрен, другой помене!- дурачился Пашка, делая, вслед за Вовкой, заброс.

Перьевые поплавки попрыгали в воде, будто прихорашиваясь, и застыли, как вкопанные. Сейчас же, словно этого и ждали, их оседлали нимфообразные лупатые стрекозки с фиолетовыми крыльями.

Как ни старался Вовка сосредоточить своё внимание исключительно на поплавке, не получалось. Поневоле, подмывало желание посмотреть, как идут дела у рыбачек. Выдавать свой интерес было не солидно, поэтому пришлось чуть повернуть голову и скосить глаза в их сторону, насколько это было возможно.
Пашка, наблюдая картину, внезапно случившегося у Вовки косоглазия, упал от хохота и долго катался по траве.
- Доктор…, ты, когда обзываешь себя имбицилом…, я, хотя, ни разу не видел, как они выглядят, думал - нет, не похож. А сейчас, посмотрел на тебя и … Пашка опять закатился.
- Паша, давай к станку, сейчас клёв начнётся. Хватит веселиться, девчонки уже поймали по одной,- Вовка сделал вид, что наблюдает за поплавком.
Но рыба упорно игнорировала предложенное ей меню.

Греющиеся на поплавках под утренним солнцем большеглазые стрекозы, напоминающие длинноногих пляжных «загоральщиц», сладко дремали, приспустив фиолетово-прозрачные крылышки.
Между тем, у девчонок дела шли неплохо. То одна, то другая, вытаскивали очередную добычу и захлёбываясь от восторга, голосили на всю округу.
- Смотрите,- визжала Вероника:- Я поймала рыбку в мелкий горошек и с усами, как у моего деда.
- А у меня синенькая попалась. Ух, как блестит, а усов, почему-то, нет. Это что, мутант?- пришепетывая, деланно возмущалась Софа.
- Какая прелесть. Зелёненькая, в чёрную полосочку. Ой, она ещё и колется,- басила Ленка-комиссарша.

Судя по возгласам, раздававшимся с переката, девицы держали в руках удочки в первый раз. С каждым победным девчоночьим воплем Вовка мрачнел всё больше.
- Везет же дурам! Штук двадцать уже поймали,- брюзжал Пашка, нервно бегая по берегу и перезабрасывая удочку с места на место, бульканьем разгоняя потенциальную добычу.
- Тише, у меня, кажется, клюёт,- Вовка подался вперёд, сосредоточенно наблюдая за слегка подрагивающим поплавком.

Как раз в тот момент, когда поплавок, по теории, должен был юркнуть под воду, и оставалось лишь сделать мастерскую подсечку, слева и справа раздалось радостно-утробное мычание, бульканье и хлюпанье. Невесть, откуда появившийся крупный рогатый скот ринулся на водопой.

- Рыбаки ловили рыбу, а поймали рака, целый день потом искали, где у рака срака, - раздался за спиной Вовки хрипловато-радостный голос Палтуса.
- Ты, ё… командарм первой коровьей армии, куда свою орду гонишь, не видишь, мы рыбачим! Тебе что, места другого нет - пасти жвачных? Всю рыбу распугал,- Вовка шагнул навстречу пастуху, выбирая на его физиономии место рукоприкладства.
- Я ни при чём. Скотина, она тупая, прёт куда ни попадя,- бормотнул Палтус, озадаченный неласково оказанным приёмом и вдруг истошно заорал:- Удочка поплыла, держи!

Торчащий из-под воды комель Вовкиного удилища, буксируемого неведомо, каким глубинным чудищем, беззвучно разрезая водную гладь, отчаливал от берега со скоростью морского ракетоносца.
Времени на размышления не было. Вовка, не раздеваясь, бухнулся в воду.
Догнать «орудие лова» удалось на середине плёса. Лишь, схватив удилище, и с трудом сдерживая рывки рыбины, он вспомнил, что плавучести в его костлявом теле немногим больше, чем в любом топоре.

- И кто кого поймал?- тоскливо думал Вовка, барахтаясь, словно муха в киселе, ясно ощущая каждую каплю силы, покидавшую его организм. Конечности сделались ватными. В глазах потемнело, а среди темноты, будто, запульсировала тревожно-красным светом лампочка.

- Бросай его на хрен, плыви обратно,- крикнул Пашка, стоявший по колено в воде с видом Цезаря, замышляющего перейти Рубикон.
- Как же, бросай! Такой "рыб" не каждый день попадается. Девчонки на берегу наблюдают. Как потом им в глаза смотреть.
С другой стороны, утонуть, тоже мало приятного,- думал Вовка, представляя, как его окоченело-скрюченное, синюшное тело будет долго крутить подводными струями по перекатам и омутам. Потом прибьёт к глинистому бережку или зацепит за выморенную корягу, а его длинные блондинистые волосы на, обглоданном водяными гадами, черепе, будут безвольно колыхаться течением, подобно речным водорослям.
Картина предстала настолько грустной, что разжалобила Вовку до слёз.
Он глядел в пронзительно голубое небо, щурясь от слепящего солнца, и понимал, что выбора у него, собственно, и нет. Здесь тебе не помогут ни партия, ни комсомол, ни запад.

- Господи! Сделай, пожалуйста, так, чтобы я вышел из этой передряги на своих ногах, не потеряв остатки самоуважения к самому себе,- хрипел он, выплёвывая вместе со словами, воду, заполняющую рот.
- Господи, яви чудо, всё равно какое: бревно ли, соломину ли, мимо плывущие. Боже, помо. Вовка замолк на середине слова, поскольку ноги внезапно упёрлись в речное дно.
- Спасибо Господи! Вовка выдохнул и перекрестился слева направо и на всякий случай, справа налево.
- Молиться, конечно, я не буду. Головой биться в пол, тоже. Попов я недолюбливаю. От церковно-византийского благолепия меня подташнивает. Но теперь я знаю, что ты на свете есть, и я твёрдо обещаю: еретики мне больше не друзья. Я думаю, этого достаточно?- Вовка вопросительно посмотрел на небо. Ответа не последовало. Лишь высоко пролетающая ворона, молча "бомбанула" Вовку, скинув обременяющий балласт, от которого он, с трудом, но увернулся.
- Ну вот, теперь «комкай» голову всю оставшуюся жизнь, то ли совпадение, то ли знак?- пригорюнился Вовка.

Рыба уже не тянула в глубину. Видимо, окончательно вымотавшись, она зависла в толще родной стихии чёрной субмариной, то ли, смирившись с ожидавшей её участью, то ли, набирая силы для дальнейшей битвы.
Сквозь, слепившие глаза, водные блики, размыто проступали контуры её мощного тела с багряными веслообразными плавниками. Красный хвост ритмично вспыхивал огнём в такт движению.
- Не тот ли это гуляка, с утра взбаламутивший здешнюю округу. Удивительно, как леска выдержала такого. Давай родной подаваться до берега,- Вовка пятясь, стал подтягивать исполина.

Таймень почти не сопротивлялся. Словно потерпевший крушение корабль, выброшенный злым роком на прибрежную отмель, он лежал на боку, обессилено хлопая жабрами и как, померещилось Вовке, обращался с последней просьбой к своему рыбьему богу.

- Тоже всевышнего вспомнил? Не переживай, отпущу я тебя, сам только что побывал в твоей шкуре,- Вовка выцепил крючок из пасти тайменя и подтолкнул его в родную стихию, но тот, не оправившись от шока, оставался на месте.

По мелководью, высоко закидывая ноги, поднимая в воздух тучи брызг, прискакал Палтус.
- Сорвался, что ли?! Ушёл?- завопил он, вытаращив похмельно-красные глаза и узрев тайменя, с ходу грохнулся на того, будто на амбразуру.
- Поймал! Я поймал! Тут жарёхи не на одну сковородку хватит, кило семь будет! - вопил он, достав рыбину из-под себя и прижав её к мокрой одежде обеими руками.
- Отпусти его Палтус. Не твоя добыча,- Вовка схватил его за отворот плаща.
Палтус искусно вывернулся, лягнул Вовку под коленную чашечку и потрусил к берегу.
- Счас, отпустил. Не умеешь ловить, не берись. Нашёлся, гуманист хренов. Вон, лучше девок гуманитарь,- орал он, выбравшись на сушу.
- Моя рыба! Ты упустил, я поймал. Всё по справедливости,- довольный Палтус вытянул губы трубочкой, намереваясь чмокнуть свою добычу в жабры, но не успел. Таймень, судорожно хватавший зубастой пастью воздух, намертво сомкнул челюсти на сливообразном носу бедолаги.
- С-уу-к-ааа! Нос! Цапнул! Порву! А-а-а,- гундосил, на весь берег, Палтус, растопырив руки. Он метался на полусогнутых ногах короткими перебежками то в одну, то в другую сторону, не зная, что предпринять. Покачивающийся маятником таймень и не думал отказываться от доставшейся, «на халяву», добычи.
Перепуганные коровы, задрав хвосты, уносили свои окорока, пластаясь над землей не хуже борзых псов.
Девчонки, не смотря на трагизм ситуации, рыдая от смеха, полегли на траву.
- Палтус, конец тебе пришёл, сейчас таймень тебя всосёт вместе с сапогами. Он тоже, прикинул твои килограммы и теперь считает, на сколько сковородок хватит! Надо было тебя сразу на крючок насаживать, вот клёв бы был!- веселился Пашка.

Одному Палтусу было не до смеха. Он добежал до Вовки. Из прокушенного, раздувшегося с теннисный мяч, носа, хлестала тёмная кровь, струившаяся по рыбьему телу и помечавшая в траве, его - Палтуса, неправедно-извилистый путь.

- Доктор! Владимир Николаич! Дорогой ты мой человечище! Спаси! Сними с меня эту тварину! Прости за всё, век не забуду, зуб даю,- зарыдал Палтус, черканув, по оскалено-окровавленным фиксам, жёлтым ногтем:- Терпежу нет, сейчас сдохну.
- А ведь правда, может кончиться от болевого шока, глаза уже закатываются,- Вовка оторопело смотрел на страдальца. Решение пришло неожиданно быстро. Он схватил Палтуса за руку, дёрнул в сторону, одновременно делая подсечку. Хрюкнув, пастух упал в воду, по закону «бутерброда» - рыбой вниз.
Через секунду, он был извлечён за шиворот из воды, но уже без довеска в виде семикилограммового тайменя.
Ни слова, ни говоря, Палтус дрожащими руками выхватил из своей котомки чекушку водки, с хрустом откусил горлышко и, не выплёвывая стекла, влил в себя содержимое.
- Глянь доктор, этот гад полностью нос отхватил или осталось чего?- скулил он, сплюнув стекло и жалобно глядя на Вовку: - Как же я без носа буду жить? Меня бабы будут стороной обегать и коровы не узнают! Какой нос был, греческого профиля, как у Аполлона!
- Не переживай ты так. Статуи почти все с отбитыми носами живут и ничего. Так, что твоё сходство с Аполлоном ещё круче стало,- Вовка осматривал распухающий, как на дрожжах, нос пастуха.
- Давай платок носовой и бутылку отдай, может, осталось чуток водки. Требуется обработать рану, иначе, без «шнобеля» останешься, да и сам, от гангрены «крякнешь».
- Какой платок?! Ты ещё бумагу туалетную «Ласка торчижопки» с меня спроси. У нас деревенских, на все случаи в жизни одно средство - лопух,- вяло огрызался Палтус.
- Вот и чудненько, лопух, так лопух,- бормотал Вовка, обрабатывая раны пастуха.
- Теперь быстро, коров по домам, а сам в районную поликлинику. Там тебя отреставрируют.
Палтус что-то хотел ответить, но лишь махнул рукой и молча, потрусил восвояси.

- Давай Паша, будем собираться. Рыбы мы не наловили, зато впечатлений поймали массу,- Вовка грустно улыбнулся, сматывая удочку.
- Рыболовы-спортсмены идут,- кивнул Пашка в сторону приближающихся девчонок:- Сейчас издеваться начнут.
- Я понимаю, вам похвастаться нечем. Наш скромный улов,- Ленка-комиссарша лукаво прищурив чёрные глазки, поставила перед Вовкой цинковое ведро с рыбой.
- Всю мелочь выловили, браконьеры!- завозмущался Пашка.
- Это же рыбьи дети. Как же у вас, рука поднялась на ребятишек. Их же, папы с мамами потеряли. Вон, смотрят на вас из реки, со слезами на глазах. Суп из них сварите, да?- Вовка сурово глянул рыбачкам в глаза.
- Они сначала, их резать будут. Ножом. Живых. Кишочки детские выпустят. Чешуйки лучезарные сдерут. Тельца невинных малюток в кипяток бросят. Сварят с картошкой и съедят, нахваливая,- Пашкин басок приобрёл нотки трагизма.
- И будут в бульоне вылавливать ложками и брезгливо стряхивать на пол, ставшие белыми, глаза несчастных созданий. И только, лежащие на столе кучкой, обглоданные скелетики, будут напоминать им о загубленных молодых жизнях,- Вовка еле сдерживал смех, наблюдая, как вытягиваются лица девчонок, уголки губ опускаются книзу, а глаза наполняются виной и слезами.
Ни слова, ни говоря, Ленка - комиссарша схватила ведро и выплеснула его обитателей в родную стихию.
- Мы бы всё равно их выпустили, хотели, только, показать вам,- плаксивым голоском прошепелявила Софа. Девочки согласно закивали головами и зашмыгали носами.
- Знаем мы вас, «захомячили» бы малолеток «за милу душу». Теперь другое дело. Поздравляю вас с заслуженной ничьёй, добытой в неравной борьбе с нами,- шутливо раскланялся перед девицами Пашка.
- Пойдёмте девочки, пора,- огорчённо вздохнула Ленка-комиссарша. Опечаленные девицы стали удаляться.
Только Карина, приотстав, подошла к Вовке. Вручила полиэтиленовый пакет с рыбой и, заговорщицки приложив палец к губам, поспешила за остальными.

Ах, какой изумительный пейзаж в вашем изображении, Влад!
"Вовка и Пашка, застыв на берегу, молчали, зачарованно внимая открывшейся перед ними божественной картине, написанной художником по имени природа".
Прекрасно написано: необычные сравнения и восхитительные эпитеты, несомненно, не только украшают текст, но и подчёркивают любовь автора к деревне.)
- Ах, это "преддверие тёмно-зелёного зеркала плёса, неспешно дышавшего полупрозрачным туманцем!"
- А какая дивная схватка с огромным тайменем!
Ну и ПАлтус, по оставленным впечатлениям,естественно, на первом месте!
Весё-о-олая глава! Развеселили!
С улыбкой,

Одна ошибочка бросилась в глаза, Влад:
- Как поймал я два тайменя: один с хрен, другой по мене /помене - пишем слитно, это же: поменьше/!- дурачился Пашка, делая, вслед за Вовкой, заброс.

Здравствуйте Элла!
Рад, что Вам понравилось!
Спасибо за то. что читаете, за указанную ошибку,- уже исправил. Читал же столько раз и не увидел. может ещё где есть.
С уважением и признательностью!

На это произведение написано 9 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.

Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Тут же все с готовностью подхватили песню и потащились по дороге в косогор. Лишь инвалид разорялся еще возле речки: "Смерть фашистам-оккупантам! Гр-р-рами захватчика н-на месте! Десантники пленных не бер-р-рут. "

Помню ясно еще один момент: кто-то подал мысль забраться на Караульный бык, чтобы обозреть с высоты родные просторы, за которые так люто все мы сражались, и чтоб я, как Стенька Разин, крикнул с утеса в честь Победы что-нибудь складное. Но бабы, опять же бабы! - разве они понимают воспарение мужицкой души?! - "Сорветесь ишшо к язвам с утеса-то!" - сказали и никуда нас не пустили.

Очнулся я на низенькой сарайке, в прошлогоднем ломком сене, под односкатной амбарной крышей, прогретой пуще русской печки. Всего меня сеном искололо, потому что с половика-подстилки, с подушки я скатился. В волосьях, совсем еще мало отросших, в ушах и в носу щекотало от сенной трухи, позывало на чих, каяться перед людьми и Богом хотелось, либо укрыться в леса навсегда, в крайности, хоть на ту сторону реки, спрятаться у бабушки Катерины Петровны - она даст хорошую баню, выволочку сделает и, глядишь, легче жить на свете станет.

И еще хотелось пить.

Я прислушался: внизу, под крутым яром, курлыкала, бурлила, плескалась как ни в чем не бывало речка Караулка. "Э-эх-хо-хо-о-о-о-о!" - вырвалось из моей груди многоступенчатым вздохом.

Я спустился вниз, на землю, по углу сарая, а спустившись, заметил лестницу, прислоненную к стене. "Допировался, - презирая себя, сказал я, - по углам уж лазить начал! Скоро по потолку пойду…"

Гряды в огороде истоптаны, спущены. Народу никакого не слышно и не видно. Я поплелся в распахнутую избушку.

Миша лежал на старой деревянной кровати, на голове его комком лепилось мокрое полотенце.

- Здорово живем! - сказал я, отыскивая взглядом Полину.

- Чё-а? - погибельно откликнулся Миша и пошевелил себя, тужась выдать шутку. -Плохо, Тереха, хило, Вавило, да?

- Мы чего-нибудь натворили?

- Да нет навроде. Гуляли! Хорошо гуляли. Драки не было.

"И то слава Богу!" Я смотрел на Мишу. Братан лежал, вытянув руки по швам. А я все смотрел, сам не знаю зачем? Надо было к речке идти, попить, умыться, но я сидел и смотрел. Миша вроде бы стоял по команде "смирно" и так вот, не меняя позы, упал на кровать спиной. За уши ему текло с мокрого полотенца. От полотенца падала тень на глубоко ввалившиеся, тускло мерцающие глаза. Кости скул, и без того крутые у нашей родовы, вовсе выперли наружу, щеки ввалились, под глазами, то и дело в бессилии закрывающимися, залегли желтые тени. Чахлая, засушливая бороденка взошла на лице братана. Заметил я: у пьяных людей борода скорее растет, и вообще лицо у человека во время пьянки быстро дичает, приходит в запустение.

Миша заглушенно стонал. Я не хотел воскрешать в памяти - кого он мне напоминает. Оно, воспоминание, само спазмою подкатывало к сердцу и оживало в моем оглушенном нутре. Миша походил на немца, убитого мною на войне! - вот отчего заранее болела память, от которой я открещивался, оттирал ее в сторону. Немца того, тотального, я по глупости лет, ходил глядеть после боя. "Отринь, отринь, Господи! - пытался я вспомнить одну из самых мощных бабушкиных молитв. Но где там! - голова тяжела и пуста. - И расточитесь врази Его. " - скорее подогнал я конец молитвы. Неточный конец-то, скомканный, однако он все равно маленько успокаивал. Не очень-то еще вобрала меня и мучила тогда глубь, точнее, бездонье вопроса о смерти, и оттого сразу мне удалось думать о другом: "Расточатся вот врази, вытянет бабушка по хребту батогом - и сразу все расточатся! Мише, как главному сомустителю, тоже перепадет".

- Пропадаю к язвам! - завел Миша. - О-о-о-ой, матушки-и мои! О-о-ой, голубоньки мои. Ты-то как?

- Живой, - малярийно просвистел я губами, - пока…

- Ниче-о, ниче-о-о-о, - Миша сунул ком полотенца в чашку с водой, стоявшую на полу, и шлепнул его обратно на лоб. - П-о-оль-ка. - контуженно пропел он. - По-о-олька баканы потушит… в деревню после опохмелиться… рас… рас… старается… О-ох, матушки мои! О-ой, голубоньки мои! Кто это вино придумал?

- Оне, оне… Кы-ы-ышь, коршунье! - шмягнул он комом полотенца в куриц. Несушки беспечно разгуливали по избе, не считая за человека поверженного похмельем братана, раскрепощенно оправлялись где попало, нагло при этом кокотали, наращивая яйца. - Кы-ышь, - схватился Миша с кровати, забегал по избушке, замахал кулаками. На заду Мишиных кальсонишек цветочная заплата, давно не стриженные волосенки сосульками висели, уши сделались лопушистей и бледнее. Курицы базарно кудахтали, летая по избушке. Раздался звон, посыпались стекла лампового пузыря на стол, рухнула кринка с полки, заклубился крахмал или мука, луковая связка развязалась на печи, луковицы рассыпались по избушке, с окна упал цветок, обнажив клубком свитые коренья. Одна совсем уж шальная курица выхлестнула заслонку, в печь попала и закричала там человеческим голосом - в печи еще было горячо. Миша ринулся выручать курицу, но она сама из печи соколом вылетела, братана на пол опрокинула и приземлилась на угловик, где должна быть икона. Вместо иконы там стоял репродуктор и вазочка с древними своедельными цветочками, квитанции хранились, справки и всякие казенные бумаги. Репродуктор повис на проволоке, заговорил с испугу. Бумажки, сохлые вербы, три желтые рублевки и всякое добро разметала по избе курица, все продолжая орать панически. Другие хохлатки не отставали от нее, летали, разметая все, что можно разметать, базланили дружно, неуемно.

- Ну не курвы, а?! - чуть не плача, произнес Миша и, одним усилием преодолев удрученность, глянул на стену - ружья нет. Тогда он выхватил из подпечья кочергу, ринулся в схватку и одну курицу зацепил. - А-а, потаскушка! - издал вопль ликования братан. - Ты чё думала?! На меня уж какать можно, думала. - Голос Миши сошел на нет, укорным и несколько повинным сделался - курицу он не хотел убивать, он попугать ее хотел и вот такое дело получилось. Оплыл братан, кисет взялся искать, дрожащими руками цигарку крутил, но от первой же затяжки его замутило, он заплевал недокурок, прижал ладонь к груди и заполз обратно на кровать. - Поймали два тайменя, один с хрен, другой помене… - сглатывая воздух, толчками, будто рыба на берегу, молвил он. - Сдохнуть бы, токо разом.

Я хотел ему возразить - нечего, мол, попусту смерть намаливать, не предмет она для суесловия и шуточек, не видел ее близко, вот и брякаешь языком, но в это время появилась Полина.

- Вот дак нахозяевал хозяин! - обнаружив, какой разгром в избушке получается, всплеснула она руками. - Вот дак навел он порядок! - и мимоходом постукала Мишу кулаком по лбу: - Взяло кота поперек живота!

- А чё оне тут летают! - буркнул Миша. - Я их всех перестреляю! Похмелиться приплавила? - вздымая себя с кровати, будто со смертного одра, Мишка спускал ноги, стеная и ругаясь при этом, как пехотный генерал на позициях.

- Охотник какой! Куриц по избам стрелять. Иди в лес да и понужай рябчиков, копалух ли… Эко, эко!… Курчонку на божницу загнал. Одну вроде и насовсем зашиб - глаза закатила! Щипать придется. Ну, бес! Ну, бес! Хуже дитя! Нельзя одного оставлять, чего-нибудь да нагрезит, - выкладывая чего-то из мочальной сумки, жучила мужа Полина.

- Опохмелиться, спрашиваю, привезла?

- Я тя опохмелю! Я тя опохмелю! - выставив на стол бутылку, заткнутую бумажной пробкой, погрозила Полина кулаком Мише, а мне сказала: - Тебя баушка Катерина уже потеряла. - И снова к Мише: - Болит башка-то, болит? Так тебе и надо! Моей башке вот и болеть нековды - нет радости вечной, как печали бесконечной. Я тоже опохмелюся. А тебе вот! - показала она Мише кукиш. - Этот квас не про вас!

Братан отвернулся, обиженно засопел, сучок из стены выковыривать принялся. Я спустился в речку, и, когда, немного освеженный, вернулся в избу, все в ней было угоено, подметено. Миша сидел за столом, все еще в кальсонах и босой, но уже с ополоснутым лицом, причесанный. Полина налила щей со старой, перекисшей капустой, наполнила две граненые стопки, подумала, поглядела на мужа, потрясла головой сокрушенно, налила и третью:

- На уж, враг! Ради гостя! Будем живы, мужики! - Полина подмигнула нам, сделала вдох и выпила рюмку до дна. Мы последовали ее примеру. Я поверх самогонки хлебнул капустного рассола, потом за щи принялся. Выпив рюмашку, братан ткнул в соль вехоткой свернутые стебли черемши, пожевал, еще одну выпил и затряс головой так, будто водворял на место раскатившиеся детали.

- Не пей больше, - предостерегала его Полина. - Человека плавить. Баушка Катерина костерит нас.

- Ей чё, нашей баушке? Ей покостерить внуков дорогих - праздник! - оживленно сказал Миша, после чего набрал воздуху в грудь, глаза на меня вытарищил и пронзительно закричал: "Ах, пое-еди-им, кра-а-асо-о-от-ка, ката-а-а-а-аться-а-а! Да-авно й-я тибя-а-а-а ажи-да-а-а-ал…"

Читайте также: