Есть ли жизнь после зоны
Обновлено: 06.07.2024
Я вышел через 4 с половиной года. И даже после такого срока чуствую себя не очень. От чего то отвык, что то появилось за эти годы.
Я отбывал на строгом режиме и у нас там были люди с десяткой за спиной. Они жили на зоне. Жили а не отбывали наказание. Не думая о дате освобождения. Иначе с ума можно сойти если думать про освобождение через столько лет.
Психика необратимо меняется уже через пять лет зоны как говорил мне психолог. И чем дольше человек проводит на зоне тем тяжелее ему вернутся на волю.
По моим статьям я мог получить до 20ки. Дали ниже низшего предела но я думал как я буду себя вести если получу 15 (худшее что ждал). Решил что тогда я поеду жить на зону а не отбывать срок. Иначе можно свихнутся.
День сурка в тюрьме, ад — после
Социальная адаптация бывших заключенных крайне необходима, считает 65-летний Руслан из Краснодара — он отсидел 10 лет за убийство друга в 2001 году. «Типичная история, сидели, выпивали, а затем он начал оскорблять меня, это я могу стерпеть. Но дальше он начал говорить грубые вещи о моей семье: жене и матери. Ну я и не сдержался, белая горячка началась. Мне стыдно за это», — рассказывает мужчина.
Руслан сильно избил приятеля, а после несколько раз ударил ножом в живот. Лезвие задело аорту, и потерпевший скончался от внутреннего кровотечения. «Мне бы полицию вызвать, но я испугался и убежал, а его родственники нашли и по горячим следам меня повязали. Следствие долго не разбиралось, и буквально через пару месяцев я попал в тюрьму на целых 10 лет», — продолжает Руслан.
Самыми сложными в местах лишения свободы были первые три года — из-за «дедовщины», которую, по словам бывшего заключенного, практикуют другие осужденные по таким статьям и севшие раньше. При этом, отмечает он, сотрудники колонии никак этому не препятствуют.
«Когда ты уже осел и стал, скажем так, своим, то твоя жизнь превращается в день сурка. Ежедневно одно и то же по расписанию. Вот так и продлились мои 10 лет, в 2011 году я освободился, и начался ад», — вспоминает краснодарец.
Выйдя из тюрьмы, Руслан вернулся в Краснодар, за время заключения супруга развелась с ним, дети отказались общаться, а родители к этому времени скончались.
Многие знакомые отвернулись, устроиться на работу бывшему заключенному так и не удалось. После выхода на свободу мужчина обратился в центр занятости, однако там его сразу предупредили, что шансов найти вакансию мало из-за его криминального прошлого.
«В тюрьме научился шить и мебель делать, вот и шабашил потихоньку, о своем прошлом отчаянно молчал. Но сами понимаете, сложно перестроить свою жизнь, когда 10 лет одно и то же. Так и остался в этом распорядке: встаю рано, сразу заправляю постель, иду завтракать, общаться ни с кем не хочется. Единственное — завел собаку, о которой всегда мечтал», — рассказывает Руслан.
Наркоман — «горе в семье»
Жизнь 23-летнего Виктора из Челябинска изменилась в 2020 году после выхода из тюрьмы, где он провел два года за хранение наркотиков. Молодой человек говорит: единственный плюс в «отсидке» — это то, что он избавился от зависимости.
После выхода из тюрьмы от Виктора отвернулись родственники: наркоман — «горе в семье», поэтому его исключили из ее жизни. С работой тоже не ладилось — биржа труда не помогала, да и не получив психологической помощи в ИК, сложно вернуться к нормальной жизни, поясняет он.
По мнению челябинца, если бы во время заключения или после окончания срока власти или сама ФСИН предоставляли помощь, юридическую и социальную, то людям легче было бы вернуться к нормальной жизни.
«Ты же выходишь, и все: денег нет, из документов только паспорт, хорошо, если есть жилье, а дальше совсем непонятно, что делать», — рассуждает Виктор.
В итоге молодой человек решил создать свою частную организацию для помощи экс-осужденным. «Существуем мы на пожертвования неравнодушных граждан, помогают волонтеры. Устройство на работу, психологическая и юридическая помощь и так далее, то есть все, что нужно для начала нормальной жизни. Мы помогли сотням людей. Меня самого взяли в магазин работать, когда я рассказал о том, что помогаю бывшим зэкам. Правда, анализы на наркотики просят сдавать каждый месяц», — смеется Виктор.
46-летнего Петра из Владивостока впервые отправили в тюрьму в 2010 году за ограбление квартиры — мужчина вместе с приятелями проник в жилище к соседке.
«Это была моя первая ходка, дали четыре года. По выходу стал автомехаником, вроде рукастый всегда был, а криминальную историю никто не проверял. Но потом устал от такой жизни: денег не хватает, государство выкинуло тебя и забыло — ни восстановления психики, ни работы, ничего не дали. В итоге спустя где-то полтора года я снова сел за избиение недовольного клиента: у него вроде были сломаны ребра, челюсть и повреждения внутренних органов. У меня со времени тюрьмы копилась неимоверная агрессия», — рассказывает Петр.
Приморец подчеркивает: из-за того, что в тюрьме не предоставляют психологическую помощь, не проводят курсы по восстановлению и осознанию того, что преступать закон нельзя, бывшие сидельцы часто становятся агрессивными. Это происходит потому, что уровень стресса по выходу зашкаливает, а общество бывших заключенных не принимает.
«И у многих, как у меня, есть одно желание — вернуться туда, где тебя понимают — в тюрьму. По-другому никак. Там кормят, да, иногда обращаются хуже, чем с животными, но хотя бы есть компания, а внешний мир просто выкидывает таких, как я, на мусорку, и в итоге психика сильно нарушается», — сетует бывший заключенный.
Теперь, после двух сроков, отбытых в тюрьме, Петр работает частным мастером по дому — чинит мебель, сантехнику, делает ремонт. При этом, по его словам, иногда к нему возвращаются мысли вернуться в места лишения свободы — он добавляет, что страдает от депрессии и дальше жить ему не хочется. Пару раз он уже пытался покончить с собой: после первого срока и второго.
«Как жить дальше? Я не знаю ни семьи, ни детей. Помощи ждать не от кого, государство никак не помогает, даже скорее усугубляет ситуацию из-за того, что при устройстве на работу требуют справку о судимостях, даже если самостоятельно исправился. Честно говоря, по многим видно, если вернулся оттуда — это отпечаток на всю жизнь», — отмечает приморец.
В России не существует нет единой системы ресоциализации бывших заключенных, так же как и закона, который бы контролировал эту сферу. Поэтому НКО, общественные организации берут на себя эту функцию, помогая на этапе начала жизни на свободе. Все проекты помощи бывшим заключенным реализуются совместно и при поддержке ФСИН России и ее территориальных органов, поэтому есть возможность проводить мероприятия по психологическому и юридическому консультированию, обучению, профилактике заболеваний.
«Открыто уже 20 реабилитационных центров при исправительных учреждениях с целью повышения эффективности подготовки к освобождению женщин и несовершеннолетних. В 2021 году планируется открытие еще пяти подобных центров при поддержке Фонда президентских грантов», — говорит директор частного центра помощи экс-осужденных Маргарита Христова.
Также существуют центры социальной адаптации (ЦСА) — там занимаются всеми, кто нуждается в поддержке: предоставляют временное жилье бездомным, оказывают помощь в восстановлении документов, юридическую помощь, дают горячее питание, предметы первой необходимости. В отдельных регионах есть льготы для предприятий, которые трудоустраивают бывших осужденных.
Финансирование центров занятости и ЦСА осуществляется из средств региональных бюджетов. Некоторые НКО получают дотации из бюджета, а также гранты, например, президентский. Еще одним источником финансирования являются пожертвования граждан, в том числе в натуральном виде: люди приносят продукты и одежду.
О законе, который бы регулировал соцадаптацию заключенных, говорили давно.
В сентябре 2020 года в Общественной палате РФ состоялась всероссийская конференция «Ресоциализация и адаптация осужденных граждан как необходимое условие предупреждения и успешной профилактики рецидивной преступности в Российской Федерации».
Тогда председатель Комиссии ОП РФ по безопасности и взаимодействию с ОНК Александр Воронцов отметил, что проблема номер один — это отсутствие единой государственной программы ресоциализации людей, освободившихся из мест лишения свободы.
«Перекладывать ресоциализацию только на плечи общества неверно, нужна государственная поддержка. Вопросы ресоциализации требуют нормативно-правового регулирования, консолидации усилий государства и институтов гражданского общества. Предлагаем по инициативе и под эгидой Общественной палаты приступить к разработке данного федерального закона», — заключила в ходе обсуждения член аппарата уполномоченного по правам человека Российской Федерации Лариса Пертли.
13 марта 2021 года и директор ФСИН России Александр Калашников подчеркнул, что ресоциализация осужденных, их отказ от совершения новых преступлений, а также адаптация осужденных к нормальной жизни после освобождения являются одними из основных задач ведомства.
По словам Маргариты Христовой, общественники, которые запланировали разработку закона, уже обратились за рекомендациями к немногочисленным НКО, которые занимаются адаптацией и ресоциализацией. «Однако когда будет готов проект закона, никто не знает. Пока будем помогать сами», — подытожила она.
На начало 2018 года в местах лишения свободы находится почти полмиллиона россиян, еще 100 тысяч сидит в следственных изоляторах.
Только за первое полугодие 2017 года (последний период, за который есть официальные данные) российские суды приговорили к реальным срокам больше 90 тысяч человек, сроки больше 5 лет получили почти 16 тысяч россиян. Согласно статистике рецидивов, больше половины из них вернутся к криминалу после освобождения и снова попадут в колонию. Во ФСИН признают, что зачастую это происходит из-за того, что люди не могут адаптироваться к жизни на свободе и сами стремятся вернуться.
Помогает ли государство россиянам после освобождения, какие представления о заключении являются мифами и почему люди скучают по колонии на воле — в монологах петербуржцев, каждый из которых отсидел от 10 лет.
Жодино или Володарка? Нечего и сравнивать
— Путь в тюрьму начинается в «обезьяннике», куда тебя отвозят из дома. Там долго не держат — и хорошо, потому что это худшее место с точки зрения бытовых условий. Точно такие же условия в судах, куда привозят в 8:00 и без еды держат целый рабочий день в грязном темном «стакане» — это такая маленькая камера, где можно поместиться, только сидя на каменной скамейке. Наверное, это специальный психологический прием.
Дальше, пока ты в категории подследственных, везут чаще всего в Жодино (тюрьма №8. — Прим. Onliner.by). Ужасное место с точки зрения сохранения человеческого духа. «Ты, давай встал…» Чуть прилег — нарушение. Я не знаю, откуда эта система пошла и как именно в Жодино укоренилась, но больше нигде такого унизительного отношения не встречал.
Совсем другое дело — в изоляторе на улице Володарского. Там милиционер не утверждается за счет заключенных, а на шутку может ответить шуткой. Руки за спину — да. Но можно по-разному все это делать. Заключенного, прибывшего из Жодино, на Володарке видно сразу: он испуганный и забитый.
Главный минус Володарки — теснота. Еда тоже отличается. В Жодино вкуснее, но мало. В Минске — наоборот.
В этих тюрьмах, где ты ждешь приговора, страшно потому, что впереди неизвестность. Узнавая сроки, многие уже так напуганы попаданием в колонию, что остаются на хозработах — «баландерами» по канонам зоны. Это не есть почетная работа. Если с таким портфолио попадешь на зону второй раз, местное общество с уважением тебя, конечно, не примет. Мотать срок будет тяжело.
Меня приговорили к сроку в колонии общего режима. Время, проведенное в СИЗО, засчитывается как один к одному. Это неправильно, конечно. День в СИЗО надо считать за два.
Теоретически при выборе колонии может учитываться мнение родственников: Могилев, Шклов, Бобруйск, «Волчьи норы» (до того, как стали местом содержания бывших наркоманов и связанных с этим делом). Мне кажется, что все колонии примерно одинаковые.
После этого в «столыпинском» вагоне вас везут к месту отбывания наказания.
В «козлятне», но не «козел»
— Я попал в «козлятню».
— Сами себя туда определили?
— Я физически не огонь, поэтому драки не затеваю, но крепкий духом. Позвали «козлы», предложили приобщиться. Это непросто, нужно и руководить осужденными. И вопросы ко мне сразу были, конечно. Нельзя красть, крысятничать, доносить, вкидывать, сливаться. «Мужики» могут сами загнобить толпой, чаще всего по делу. Милиции останется только унести избитое тело. У осужденных вообще много святого: отношение к женщинам, матери, детям.
— Вас ни разу не били?
— По тюрьме кулак не ходит. А в колонии можно решать вопросы иначе. Аргументами. Интонацией. Четкими ответами. Надо оставаться человеком в поступках и словах. Можешь и хорошего ничего не делать, но важнее не делать никому плохого. Ко мне были вопросы: я ведь занимался «козлятней». Но это были вопросы, по которым не предъявишь. Фактов не было, чтобы я на кого доносил. Милиции же можно помогать и без ущерба для зэков. Знаете, сколько у них бюрократической писанины…
— Страшно было?
— Там страшно всегда, перед каждой сменой обстановки. Но страх — это наша иллюзия. Больше всего ты боишься своих фантазий. Да, рядом сидит убийца, но было и было у него в жизни. Кто хочет раскаиваться, идет в церковь. Но никому твой плач и раскаяние в камере не нужны, это твое личное дело. Раскаиваться нужно перед комиссией, когда рассматривают возможность замены наказания на более мягкое.
Вадим
Безработный. Провел в колонии 12 лет, освободился в 2017 году
— Это были 90-е годы, я просто попал под них. Тогда все жили как могли. Хорошо еще, что живым остался, потому что в криминал попал еще до совершеннолетия. Я не учился, а вместо этого вместе с друзьями грабил финнов. Они сами к нам приезжали, полгорода финнов было — ходи да воруй.
Первый раз меня посадили в 2000 году, мне было 23 года. У нас с женой родился ребенок, его нужно было как-то обеспечивать, и я продолжал воровать. Мне дали три года за попытку кражи, но отсидел я только два — из-за поправок в законе срок скостили на 11 месяцев. Освободился 8 января 2003 года, сразу после праздников. Попытался наладить жизнь, устроиться на работу. Но меня никуда не брали, только на временные подработки. Плюс, пока сидел, от меня ушла жена. В итоге в 2006 году я сел опять. За два эпизода краж и один грабеж получил 5,5 лет. Увезли на Север — в Мурманск.
Пока сидел на строгом режиме, у меня появилась заочница (девушка, с которой заключенный знакомится по переписке — прим. «Бумаги»). Она ездила ко мне на свидания, потом стала официальной женой — расписались мы в колонии. 31 августа 2011 года я вышел на свободу прямо из комнаты длительных свиданий. Поехал к жене; она местная была, из Мурманской области. Приехал и узнал, что у нее есть дочь. На следующий день после освобождения, 1 сентября, мы вдвоем отвели ее на линейку, всё было в порядке. Я пытался что-то решить с работой, но в итоге вляпался в одну историю: 10 января 2013 года меня осудили за хранение наркотиков. Дали четыре года и посадили в тот же лагерь, где сидел раньше. Последний раз освободился 10 января 2017 года и сразу уехал оттуда домой, в Петербург. С женой развелся.
В этом году всё повторилось еще раз. Государство, как и раньше, никак не помогло мне после освобождения. Купили билет до Питера и дали какую-то мелочь — реально железную мелочь, кажется, 27 рублей. Это в качестве моей недополученной зарплаты за работу на зоне. И живи как хочешь на эти 27 рублей.
На зоне я получил две профессии, два диплома: электромонтажника и автомеханика. Но это никак не помогает при поиске работы. Судимость очень мешает. Приходишь куда-нибудь устраиваться на работу, разговариваешь с человеком, всё хорошо, а потом говоришь, что у тебя судимость, и всё: «Мест нет, извините». Не берут даже на самые простые места — например, электрика. Боятся, наверно. А обманывать и не говорить о тюрьме не вариант. Если скроешь судимость, тебя просто уволят и заработанные деньги никто не заплатит. Я и через центр занятости пробовал, но всё то же самое; даже в ЖЭК не берут.
Я уже год на воле и никак не могу никуда устроиться. Сам не понимаю, как жив еще. Перебиваюсь как-то. То друзья помогут, то на один раз выйду куда-то подработать — например, грузчиком. Загрузили, деньги получили и всё. Но этого не хватает. Надо же за квартиру платить, на жопу что-то надеть, поесть. Караул, в такие рамки загоняют — не знаешь, что и думать. В социальной службе сказали, что никаких пособий мне не положено, но могут выдать какой-то набор продуктов. Набор продуктов! Хоть какие-то копейки бы давали на первое время. А в таких условиях, конечно, задумаешься о том, чтобы вернуться на тропу.
Кроме проблем с работой есть еще одна большая трудность: я не могу привыкнуть к разговорам на воле. Понимаете, на воле люди разговаривают не нормально. Слишком вольно, оскорбляют кого-то, не думают о последствиях. В тюрьме так нельзя, там за каждое слово нужно отвечать. Это сложно объяснить; чтобы понять это, нужно побывать в тюрьме. При этом в общении со мной у людей никаких проблем нет. Ну пока они не знают, что я сидел. Сразу после этого начинают шарахаться, как от черта.
В остальном у меня нет проблем с внешним миром, быстро адаптируюсь. Плюс лично я оба срока строгого режима провел с телефоном, хотя это не везде возможно. В нашей зоне можно было круглыми сутками сидеть в интернете. Но есть зоны, где все пишут домой письма — и на этом всё. А с телефоном можно и жену быстро себе найти, и передачу собрать. Дозвониться до знакомых, попросить денег на жизнь. В общем, жить можно — правда, в таких учреждениях всё начальство ворует по-черному. Но зато закрывают глаза на телефоны — и зэки в свою очередь тоже молчат.
Поэтому полностью я от мира не был отрезан, мы смотрели тот же баттл-рэп, новые фильмы и так далее. Конечно, сейчас приходится к чему-то привыкать, к новым технологиям, но пока всё идет хорошо. Я быстро адаптируюсь, тем более к тому, что стало лучше, чем раньше.
Зона всех меняет, но по-разному: это зависит от того, как ты жил в тюрьме. Мне еще предстоит понять, как она изменила меня. Пока надеюсь, что никак. Но уже заметил: то, что зэков тянет обратно (то, о чем много говорят), действительно есть. Обратно хочется, потому что знаешь, как там нужно жить, там у тебя всё есть, а здесь ничего. Хоть волком вой.
Я не понимаю, почему государство так поступает. Ведь ясно же, что сидевшие выходят с уже нарушенной психикой, но у нас нет никаких реально работающих центров реабилитации. Россия, одним словом. Хотя у нас полстраны судимые — и уж [государство] могло бы что-то придумать. Но нет. Складывается впечатление, что всё наоборот: делают всё, чтобы человек, выйдя из тюрьмы, опять пошел на преступление и сел.
Конечно, среди заключенных есть те, кто быстро вернулся к нормальной жизни. Им помогают родственники, сразу по блату на работу берут. Но мне, например, некому помочь. Cейчас поддерживаю связь с теми, с кем сидел. Многие в такой же ситуации. Я там провел очень много времени и общаюсь со всеми. Но, честно, очень хочу оборвать эти связи; не хочу вообще никого видеть из той жизни. Чтобы не вспоминать.
Как стать блатным
— Меня, как уже говорил, отправили в колонию общего режима. Сразу после поезда вас ждет карантин: заключенному объясняют законы жизни, и он подписывает правила добропорядочного поведения. Подписывают не все. Кому-то кажется, что блат начинается с отказа: это же круто. Боюсь, это уже не так — чаще всего человек просто увеличивает себе срок.
— А с чего начинается блат?
— Чтобы стать авторитетом, нужны годы: чтобы тебя уважали, чтобы ты поступками мог доказать, что человек порядочный, и так далее.
Да, зэки по-прежнему делятся на касты (масти).
Самая массовая — «мужики» — это те, которые спокойно отбывают свой срок и ходят на работу. Есть «козлы» — промежуточное звено между осужденными и милицией. Раньше было плохо «работать на ментов». Теперь к этому относятся проще, потому что при помощи «козлов» в конечном счете осужденные упрощают себе жизнь. Хотя и среди «козлов» есть настоящие козлы.
Есть каста «обиженных» (они же «петухи»), из которой не выйти. Попадают туда сексуальные меньшинства, насильники и все, кто может зарабатывать грязными делами и уборкой туалетов. Можно оказаться там по глупости: стоит поднять сигарету с пола в туалете — попадешь в категорию «обиженных». Про личную, интимную жизнь рассказывать нельзя, иначе можно наговорить лишнего безвозвратно. Есть даже весельчаки, которые атакуют новоприбывшего провокационными вопросами: «Что будешь делать, если часы уронил в туалете? А если золотые. » «Обиженные» неприкосновенны, они должны держаться в стороне, у них отдельные спальные места, их вещи нельзя трогать, а если придется бить — только ногами, чтобы не «испачкаться».
На другом полюсе (учитывая, что «воров» нет) — блатные, «бродяги». К ним можно обращаться для решения вопросов.
Еще есть «черти» — бомжи немытые. И «кони» — это, по сути, обслуживающий персонал. «Конь» может быть твой личный или твоей компании («семейников» — группы заключенных, которые делят быт, еду, сигареты, то есть тесно общаются). За уборку вне очереди или помощь при переноске тяжелых вещей вы платите «коню». Это нормально.
Местная валюта — это не деньги, а пачуха — условная валютная единица, равная стоимости пачки Winston. Если услуга оценивается дороже — две пачки Winston или одна Kent (две пачухи). За деньги можно пошить одежду, поменять их на еду, постель попросить поновее или организовать стирку. Покупать можно все. Наркотики, алкоголь, мобильную связь контролируют, конечно, жестко. Мало кто рискнет: хочется домой пораньше, а если поймают — все.
Многие правила после карантина объяснят уже сами осужденные. По сути, колония общего режима — та же армия с расписанием, казармой, тумбочкой у кровати и просмотром телевизора. Только увольнительной нет.
Андрей
Безработный. В колонии провел больше 9 лет, на свободе один месяц
— В тюрьму я попал довольно поздно — в 30 лет. Отучился в школе, потом сразу пошел на производство, где получал профессию. Стал слесарем, работал, но потом подсел на наркотики. А они нормально жить не дают. В итоге начал воровать. Я жил этим; конечно, иногда работал, но потом снова срывался.
Первый раз мне дали за кражу 6 лет, но я отсидел четыре и вышел по УДО. Всё это время меня на воле ждала семья: жена и маленькая дочь. Вернулся к ним, но ненадолго — всего на два года. Снова наркотики, начал воровать. Снова посадили, дали 5,5 лет. Жена опять осталась ждать и дождалась — спасибо ей большое; таких, как она, еще поискать.
Второй раз освободился месяц назад, в январе. Давно не употребляю, поэтому в этот раз легче. Сейчас пытаюсь найти работу, но пока безрезультатно. Из-за судимостей предлагают только то, за что нормальные люди не берутся. А мне семью кормить надо. Сами посчитайте: я освободился с заменой наказания на исправительно-трудовые работы и теперь должен перечислять государству 15 % своей зарплаты. А мне предлагают пойти дворником за 15–18 тыся. И как семья из трех человек может выжить на 10 тысяч рублей?
Буквально на днях обращался в службу социальной помощи. Мне сказали, что никаких пособий или программ помощи мне не положено, но пообещали, что в марте будут талоны на еду. Когда я спросил, что мне кушать до марта, в этой службе затруднились ответить.
В рубрике «Правда о работе» герои честно говорят о своей профессии. Официально «зэк» в списке профессий не числится. Но к тюрьме тоже нужно готовиться, а там — соблюдать правила. К тому же иногда за это платят зарплату — вот вам и работа. Пару лет назад Иван вышел из колонии, до этого прожив без свободы почти пять лет.
Иван вернулся к нормальной жизни. Близкие люди знают, где он был последние годы, остальные даже не догадываются. Поэтому по просьбе героя мы не называем ни адрес колонии, ни статью, по которой Иван нес ответственность. Он не убийца, не наркоман и не вор. В его компьютере нашли то, чего быть не должно. Итог — пять с половиной лет.
— Да и неважно, за что я сидел. Попасть в тюрьму сейчас легко. К нам приводили и доктора, которому дали четыре года за взятку в виде шоколадки, и старого заслуженного профессора за «двадцатку» на экзамене. Иногда сидишь и думаешь: все зависит от настроения судьи.
Меня оформили юридически красиво, хотя по-хорошему стоило бы шлепнуть разок по лбу и отпустить, чтобы больше не баловался. Так потом считала и милиция, охранявшая меня.
Руслан
Водитель. Провел в колонии около 10 лет, на свободе 5 лет
— Я трижды был в тюрьме: грабежи, кражи, порча имущества, угон. После первого раза провел на свободе всего пару месяцев, потом чуть больше, но каждый раз не больше полугода — и снова на этап. Человек боится тюрьмы, только не побывав там. Отбыв наказание, понимаешь, что это совсем не страшно. Да и привыкаешь. Там ты в родной стихии, поэтому тянет вернуться, ведь тебя оторвали от того, к чему привык. К режиму, содержанию; там все свои. Поэтому повторный рецидив очень большой. Сидят одни и те же — снова и снова. На общем режиме, на строгом, в разных лагерях — не важно.
Человек погружается в тюрьму постепенно. Сначала попадает в ИВС, СИЗО (изолятор временного содержания и следственный изолятор соответственно — прим. «Бумаги»). Там почти не общаются на фене или используют слова, которые и так привычны в обиходе: палево, мусора и так далее. Наоборот, общение обычно очень вежливое и непринужденное. Человек начинает присматриваться к окружающим и окружающему, пытается не депрессировать, не загоняться. Со временем тюремная культура общения плотно входит в обиход, человек ко всему привыкает. Но всё равно все стараются придерживаться общечеловеческих понятий, как и на свободе.
Я даже некоторые вещи положительные вынес из тюрьмы. Умнее стал, хитрее, общительнее. Вообще, позитив в тюрьме складывается из мелочей. Свидания, общение с противоположным полом, передачи, медперсонал.
По сути, многое о том, что люди знают о тюрьме, — это стереотипы, художественный вымысел. Жути нагнали, короче. Якобы там только по фене разговаривают и иначе не умеют. Кто-то думает, что в тюрьме процветает гомосексуализм, — мимо. То, что зэки лишены неких благ цивилизации, тоже. Там бывает и мобильная связь, и алкоголь, и наркотики. Еще мифы: все любят чифирь и шансон. Я вот шансон терпеть не могу, мне лучше клубняк или хаус.
Еще из полувымыслов — то, что сотрудники ИК (исправительной колонии — прим. «Бумаги») просто так издеваются над зэками. Это не совсем так. Зачем им тебя бить просто так? Действуют строго и по внутреннему распорядку. Даже если ты что-то нарушаешь, то зачем им тебя бить? Просто закроют в изолятор и всё. Но, конечно, иногда бьют. То, что ровно на бумаге, не всегда так на практике. Но всё равно я не считаю, что тюрьма исправляет людей. Это всего лишь заключение, изоляция от свободы.
Адаптации к воле после освобождения как таковой и не нужно. Человек ведь всё это время не в яме провел. В местах заключения есть и общение, и книги, и телефоны, интернет, телевидение и так далее. Человек не оторван от социума. Но когда освобождаешься, в первый день глаза, конечно, разбегаются. Ведь ты годы провел там, где нет такого количества машин и женщин. Для тебя сначала всё немного дико. Да и прогресс не стоит на месте — возможно, в колонии ты пользовался не таким телефоном, как сейчас у всех. Но основы не меняются: ты не встречаешь марсиан на улице после освобождения. Что может кардинально измениться за 10 лет? Ничего.
Действительно трудно привыкнуть к самой свободе — понять, что ты свободен. Но это первый день, может, первую неделю. Отвыкнуть от режима и повседневных занятий. Образно говоря, ты как щенок, у которого отобрали миску. Но с этим быстро справляешься. Труднее понять: нужна ли тебе свобода, зачем она тебе. В этом есть некий парадокс. Ты годами ждешь золотой свободы, а потом — уже на воле — утрачиваешь ее ценность, потому что не знаешь, что с ней делать.
Устроиться на работу довольно трудно, но сейчас много кто в частном секторе не смотрит на судимости. Было бы желание и специальность, в которой ты понимаешь. Легко берут на трудовые профессии вроде грузчика, разнорабочего. Да и при трудоустройстве порой необязательно упоминать о своих судимостях, если наколки не открыты и явно не говорят о том, что ты зэк. Плюс отказ в трудоустройстве по причине судимости — скользкая тема. Можно ведь и в суд подать на работодателя. Тут ситуация такая же, как с ВИЧ-инфицированными: им тоже часто необоснованно отказывают, если узнают.
Лично я 5 лет назад, после освобождения, начинал с того, что снег кидал, работал установщиком окон. О судимости не упоминал, а на лице у меня о тюрьме не написано. Тут, главное, желание: согласен ли ты выполнять такую работу. Постепенно я поднимался, сейчас работаю в сфере грузоперевозок в крупной фирме. Тружусь дальнобойщиком, иной раз вожу грузы на миллионы рублей — и всё в порядке.
В личном общении с малознакомыми людьми стараюсь избегать разговоров о тюрьме. Это мало кто понимает, да и есть много других вещей, о которых можно поговорить, если человек всесторонне развит. Но всё равно у меня почти все друзья тамошние. Либо сели по новой, либо еще не освободились, либо, наоборот, только вышли. Просто как-то так сложилось. Например, у меня недавно одноклассник — весь положительный, никогда на него не подумаешь — попал в тюрьму.
Конечно, после тюрьмы к нормальной жизни возвращаются немногие. Сам я сегодня на воле уже пять лет. Наверно, во мне что-то щелкнуло и изменилось, но сам не знаю, что и как будет завтра. Тяги назад, конечно, нет, но есть некое понимание: не зарекайся. Иногда тянет на приключения. Ведь бывает же такое, что у людей всё хорошо, а они одним взмахом всё перечеркивают — и снова там. Считаю, что есть некая зависимость от тюрьмы, привычка; и многие садятся вновь, просто чтобы не решать проблем на воле. В целом, если в голове дребедень, то ничто тебя на воле не удержит. Ни работа, ни любимая жена, ничего.
На данный момент для себя я вывел, что после выхода из тюрьмы, чтобы не вернуться, нужно выполнять несколько вещей. Не злоупотреблять алкоголем, не наркоманить, порой полезно поговорить с собой и анализировать свои поступки. Обязательно нужно к чему-то стремиться. К тому, чего ты действительно хочешь. Не искушаться легкими деньгами, которые быстро потратишь. Короче, составить некий кратковременный план и по нему жить. Довольствоваться тем, что есть, ведь могло быть и хуже. Обязательно помнить: хоть тебя уже и не пугает тюрьма как таковая, времени срока не вернешь. Наверно, нужно стараться не нарушать закон, уголовный кодекс, ведь всё равно рано или поздно попадешься. Короче, нужно понимать и помнить, что ты полноправный член общества, а не зэк!
Ничего не изменилось, просто мир перевернулся
— Я уже на свободе. Сокамерники и знакомые выходят потихонечку, мы пытаемся общаться, но…
— Вы сидели с теми, кого осудили на долгий срок. Когда журналисты пишут о громких приговорах, это для того, чтобы другим было неповадно. А есть надежда на то, что за 20 лет тюрьмы заключенный исправится сам?
— Боюсь, нет. В тюрьме вообще смысла для заключенных нет. Там люди теряют страх. Например, если вы никогда не сидели, то предпочтете вызвать милицию, а не сами будете разбираться в каком-нибудь физическом конфликте. А после тюрьмы… Если кто-то затронет мою честь или честь моей семьи, сразу получит в челюсть. Уже не страшно, хотя теперь я знаю цену свободы и дважды подумаю, стоит ли обращать внимание на мелкие обиды в принципе.
— А что с преступниками делать?
— Как наказывать? Не знаю. Но важнее социализация после выхода на свободу. Они же не знают, что такое банкомат. Смотрите, сколько молодых сейчас сажают на 15—20 лет. Представьте страну через этот срок, когда они, обозленные, ничего не умеющие, выйдут на волю. А это люди не с такой крепкой психикой, как у меня, взрослого.
Надо пугать тюрьмой, но как можно дольше оттягивать этот страх. Напугать и отпустить — так человек запомнит. А наркоман в тюрьме сидит и не скрывает: выйду, буду дальше колоться, курить и растить, не страшно уже.
— Что в вас осталось от зоны?
— Нет, никаких чифиров дома не варю. За рулем могу крепко выругаться. И понравилось просыпаться рано. А еще то, что раньше казалось неважным, на самом деле — главное в жизни.
Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!
Больше $20 заработать не удавалось
— Люди сидят самые разные. Половина отбывающих сейчас — по делам, связанным с наркотиками. Вторая половина — экономические. Попадают за взятки разные.
Часто люди не согласны с приговором. Но у меня много примеров, когда от жалоб и оспаривания становится только хуже. Одному мужику дали два года. Он стал жаловаться и сражаться — получил восемь лет. Кажется, проще признать вину, чем сопротивляться.
Тюрьма — это концентрированный мир.
Если на свободе вам наступили на ногу, захочется догнать и дать сдачи. А в тюрьме не нужно. Потому что механизмы, которые наказывают за плохие поступки, уже запущены.
Сидите и наблюдайте. Жизнь накажет обидчика. И все произойдет на твоих глазах. Мерзкие и гадкие люди там долго не выдерживают. Справедливость всегда наступит — там это заметнее.
Распорядок дня был армейский. В шесть утра подъем, зарядка, подготовка к завтраку. В семь идем в столовую. Там может быть, например, картошка. Иногда даже с мясом, но оно фрагментарно. Можно не ходить в столовую в принципе и жить за счет переданной еды. Можно в магазине что-то покупать.
Поддержка извне, кстати, очень сильно помогает. Для родных это большее наказание, чем для осужденных. Моя девушка вышла за меня замуж, пока я был в тюрьме, и ездила ко мне все годы. Три дня положенных свиданий были лучшим событием. Она, маленький хрупкий человечек, за сотни километров тащила сумки с вещами, едой, проходила досмотры, «сидела» со мной. Я ей очень благодарен за все это, она настоящая «декабристка» — низкий поклон таким героиням. До сих пор стыдно перед родными за все эти страдания.
Еще в колонии есть баня, клуб, библиотека, стадион и спортзал. То есть физически особо не страдаешь. С восьми утра до пяти вечера — работа с перерывом на обед. Как правило, это швейное, обувное производство, деревообработка. Зарплата в некоторых колониях может достигать $50 в эквиваленте, но в нашей, к сожалению, получать больше $20 никому не удавалось.
В шесть-семь вечера ужин, потом спорт, баня. Периодически разрешают минут 15 поговорить по телефону — для этого нужно купить карточку «Белтелекома».
Отбой в 22:00 — все, никакого движения и шума.
Читайте также: