Ночной дозор всем выйти из сумрака фраза
Обновлено: 01.07.2024
А жизнь, она одна! Ты помни это. Все будет в ней, потерь не избежать. Ты просто наберись терпенья, И научись ее, как данность принимать. Встречай рассвет и провожай закат, И если грустно, можно и всплакнуть. Иди вперед, преодолев свой страх, Возможно, что тебя не все поймут. Все делай, как велит душа, Все кроме зла, оно вернется. А солнца луч пробьется из-за туч, И пусть удача от тебя не отвернется! Татьяна Юлова 17.10.2019 г. © Copyright: Татьяна Юлова, 2019 Свидетельство о публикац
Дорогие , участники и гости группы , хотелось бы напомнить , что наша группа - это группа : поэзии и прозы . Поэтому очень просим , Вас, не выставлять просто : картинки , плакаты , фото , гифки и просто - видео. Темы - обязательно должны содержать : стихи или прозу . Просим отнестись к этому с понимаем ! С уважением к вам - администрация группы !
Всё сбудется , всё непременно сбудется. Ты только веры в счастье не теряй. Печаль уйдёт ,а горе позабудется. Не падай духом и не унывай. А по другому и нельзя иначе. Иначе сердце перестанет жить. А трудно?! - Пусть оно поплачет. Но только не разучится любить! Всё сбудется ,всё непременно сбудется. Плохое всё когда-нибудь пройдёт. Ты верь в себя и в жизни всё получится. И счастье будет , и любовь придёт. А по другому просто быть не может. Нам в жизни каждому был дан судьбой. Тот чел
Душевную женскую тайну, Увы, никому не понять, Когда вдруг услышат случайно Себе она шепчет: «Стоять!». «Стоять!» - улыбаясь невзгодам, «Стоять!» - слёзы щиплют глаза, «Стоять!» - вопреки непогодам, «Стоять!» - когда в сердце гроза. Вот так и стоит улыбаясь, Держа независимый вид, Сомненьем душевным терзаясь И спрятав от всех «что болит». Подумают: «Ей-то, что нужно? При ней все – не дать и не взять, Судьба ей, похоже, послушна, Не жизнь, а одна благодать». Но только лишь Богу известно, О чём она ночью не спит, Для всех остальных – «Всё чудесно!» – На том вот она и стоит. Н. Морозова-Мавроди
Доброе утро! Живите с миром! Радуйтесь, любите. Дарите счастье, доброту и свет, Своих родных и близких берегите. Добра вам, счастья, жизни долгих лет!
Есть что-то очень успокаивающее в ритуале варки варенья. Он всегда связан с мыслью о кладовой, полной припасов, об аккуратных рядах банок на полках, которые так приятно доставать зимним утром, в самое тёмное время года, когда чашка горячего chocolat au lait с толстым ломтем свежего хлеба, намазанным прошлогодним персиковым джемом, воспринимается, как обещание солнечного света. Мысли о полной припасов кладовой — это всегда мысли о доме, о четырёх каменных стенах и крыше, и о том, что времена года всегда следуют друг за другом, всегда возвращаются с очаровательной привычностью. Вкус персикового джема — это и есть вкус дома. © Джоанн Харрис "Персики для месье кюре"
Как сложно, порой, ничего не сказать, Особенно, если осталось полслова. Полшага вперед, чтоб тебя потерять, Полшага назад, чтоб вернуть тебя снова! И не отступить, просто молча уйти Возможно потом я сумею, я знаю! Но если осталось полдня впереди, То эти полшага меня не спасают И больно минуты стучат по глазам, Как будто должно еще что то случиться, Но ты слишком много уже не сказал Для сердца, которое может разбиться. И я промолчала, мне трудно дышать, Осталось полмира, полжизни, пол счасть
Легендарный роман отечественного фантаста номер один, переведенный на два десятка языков. «Ночной дозор». История вечного противостояния Светлых и темных магов. Тайные боевые операции, жестокие интриги и высокая политика, белое пламя любви и ненависти, где плавятся судьбы людей и иных, отстаивающих свою истину…
Наверное, это неизбежно. Того, кто любит тебя, обмануть очень просто. А того, кого любишь сам, — почти невозможно. Каждая улыбка, каждая уверенная фраза выйдут наигранными и ненастоящими. Словно ты, говоря вполголоса одно, выкрикиваешь при этом другое. Когда любишь, даришь частичку себя. А себя не обманешь.
— А кто вы такие?
— Он что, нас видит?
— Он нас видит. Он Иной.
— Мам, а вампиры есть?
— Есть, Егор, это трусливые мальчишки, которые пьют кровь своих родителей.
— Мы ничуть не лучше их. Мы сами выдаем им лицензии, а потом ловим их на живца.
— Ночной дозор. Всем выйти из сумрака.
— На живца ловите, легавые?
— На хлебушек.
— Наши с вашими заключили договор типа «все можно, только по очереди».
— Ой, какой симпатичный вампирчик.
— Он никого не трогает.
— Это сейчас он никого не трогает.
— Он для нее теперь как надкушенный бутерброд, вынутый изо рта в последний момент.
— Он обладает нечеловеческими силами.
— Почему?
— Потому что ему в жизни пришлось пройти через нечеловеческие испытания и приложить к этому нечеловеческие усилия.
— Понимаешь, нас осталось мало. И когда кто-то из нас уходит, мы все это чувствуем.
— Я о таких наказаниях даже и не слышал.
— Ты и о преступлениях таких не слышал.
Кому суждено утонуть, тот утонет. Кому суждено упасть с крыши, тот упадёт.
Содержание
Данный текст одобрен к распространению как способствующий делу Света.
Данный текст одобрен к распространению как способствующий делу Тьмы.
Единственное, за что люблю зиму: быстро темнеет, и людей на улицах мало.
Слух мне не нужен совершенно, а вот скука — враг неумолимый.
Уж очень доброе и хорошее лицо, усталость есть, а озлобленности нет. Рядом с такой девушкой чувствуешь себя не таким, каков ты есть на самом деле. Пытаешься быть лучше, а это тяготит. С такими предпочитают дружить, чуть-чуть флиртовать, делится откровениями. В таких редко влюбляются, но зато все таких любят. — о Светлане
Меня шеф заживо сожрал бы… может быть, даже не фигурально выражаясь…
Почему человеческие стражи порядка всегда появляются в неподходящий момент?
Жалость — штука опасная.
«Благо общее и благо конкретное редко встречаются вместе…»
Да, я понимаю. Это правда. Но, наверное, есть такая правда, которая хуже лжи.
Она сейчас была невменяема, как наркоман в ломке, у которого выдернули из вены едва вколотый шприц, как нимфоманка, с которой слезли за миг до оргазма. — про вампиршу на охоте
Не будет тебе человеческого погребения, ты не человек… — засыпал остатки праха убитого вампира снегом
Я всегда считал, что непродуманные, но благие поступки приносят больше пользы, чем продуманные, но жестокие.
Я понимаю, что произвел не лучшее впечатление. И скажу честно, у меня это хроническое.
Интеллигенту без пролетариата не выжить. — Геннадий помог Антону с ремонтом
Каково это — быть отверженным? Быть наказанным не за преступление, а за потенциальную возможность его совершить? — вампиры считаются изгоями
Я вёл свою охоту. На меня вели свою. Точнее — караулили в засаде, ожидая, что охотник превратиться в зверя. — Антон почти перешел на Тёмную сторону в ходе охоты на вампиршу
Если кому-то для жизни… для существования нужна кровь — это ещё не беда. И куда она пойдёт, в вены или в желудок, тоже дело десятое. Вопрос в том, как ты её добудешь.
Если парень вдруг бросит заниматься мелким жульничеством, то его жизнь неизбежно ухудшится. Более моральный, но более несчастный. Согласно комментариям к соглашению о балансе сил — это не считается нарушением баланса.
Я уже приготовился сказать что-нибудь вроде «я тихий безобидный псих». Это очень хорошо лечит излишнее любопытство.
Хорошее дело. Локальная сетка. Приличные деньги. И никто не требует ловить ночами вампиров, пить кровь и вынюхивать следы по морозным улицам…
Антон Городецкий: Судьбы нет. Это доказано.
Водитель: Кем?
Антон Городецкий: У меня на работе.
Один в поле воин, если знает, что он один.
— У тебя есть коньяк? — спросила Ольга.
— Коньяк… что? Есть.
— Хороший?
— А он плохим не бывает. Если это коньяк.
Смыть копоть для меня куда важнее… чем смущать симпатичного юношу.
— В таком доме хорошо убивать, — сказал я. — Или сходить с ума.
— Займемся и тем, и другим, — согласилась Ольга. — Знаешь, у меня в этом большой опыт.
Были вещи, которых можно и нужно бояться: шпана, маньяки, террористы, катастрофы, пожары, войны, смертельные болезни. Все в одной куче — и все одинаково далеко. Все это реально существовало, и в то же время оставалось за гранью повседневного. Соблюдай простые правила, не броди по ночам, не лезь в чужие районы, мой руки перед едой, не прыгай на рельсы. Можно бояться неприятностей, и в то же время понимать, что шанс в них влипнуть — весьма невелик.
Нельзя смотреть сквозь людей и не замечать их!
Как легко умирает истина, как живуча ложь…
— Что есть лучшее? — спросил я. — Мы вышли из людей. Мы научились ходить в сумрак, научились менять природу вещей и людей. Что изменилось, Ольга?
— Хотя бы то, что вампиры не охотятся без лицензий.
— Скажи это человеку, у которого пьют кровь…
Жизнь против смерти, любовь против ненависти… и сила против силы, потому что сила не имеет моральных категорий.
Антон Городецкий: А еще во всех фильмах хорошие парни побеждают плохих. Мальчик, суеверия опасны, они внушают лживые надежды.
Егор: А надежды бывают правдивыми?
Антон Городецкий: Нет. По сути своей.
Антон Городецкий: Это по меньшей мере глупо, защищать одну лишь шею. На человеческом теле есть пять точек, куда может укусить вампир.
Егор: Да ну?
Антон Городецкий: Ну да. Разумеется, я имею в виду мужское тело.
К сожалению, Егор, Зло сильнее по своей природе. Зло — деструктивно. Оно разрушает куда легче, чем Добро созидает.
Только дикарь способен убить слона, чтобы позавтракать кусочком мяса.
Количество людей, которые ужаснутся произошедшему, прольют слезы и посочувствуют горю, будет велико. Но больше, неизмеримо больше окажется тех, кто жадно прильнет к экрану телевизора, кто будет наслаждаться чужой бедой, радоваться, что она миновала их город, сострит по поводу Третьего Рима, который постигло наказание… наказание свыше. Ты знаешь это, враг мой. — Гесеру
Когда мы признаём право выбора за людьми, мы отнимаем его у себя.
Пять врагов в двадцать пять лет — можно лишь гордиться.
Книжный ребенок, замкнутая и закомплексованная, с кучей смешных идеалов и детской верой в прекрасного принца, который её ищет и непременно найдёт. Работа врачом, несколько подруг, несколько друзей, и очень-очень много одиночества. Добросовестный труд, напоминающий кодекс строителя коммунизма, редкие походы в кафе и редкие влюбленности. И вечера, похожие один на другой, на диване, с книжкой, с валяющимся рядом телефоном, бормочущим что-нибудь мыльно-успокоительное телевизором.
Как много вас до сих пор, девочек и мальчиков неопределённого возраста, воспитанных родителями-шестидесятниками. Как много вас, несчастных, и не умеющих быть счастливыми. Как хочется вас пожалеть, как хочется вам помочь. Коснуться сквозь сумрак — чуточку, совсем несильно. Добавить немножко уверенности в себе, капельку оптимизма, грамм воли, зёрнышко иронии. Помочь вам — чтобы вы смогли помочь другим.
Нельзя.
Что я делаю правильно?
Этот вопрос — он пострашнее, чем «что я делаю неправильно». Если ты ошибаешься — достаточно резко сменить линию поведения. Вот если попал в цель, сам того не понимая, — кричи караул. Тяжело быть плохим стрелком, случайно угодившим в яблочко, пытающимся вспомнить движение рук и прищур глаз, силу пальца, давящего спуск… и не признавая, что пулю направил в цель порыв безалаберного ветра.
Безумное чаепитие. Куда там Кэрроллу! Самые безумные чаепития творятся не в кроличьей норе, за столом с безумным шляпником, ореховой соней и мартовским зайцем. Маленькая кухня маленькой квартиры, утренний чай, долитый кипяточком, малиновое варенье из трехлитровой банки — вот она, сцена, на которой непризнанные актёры играют настоящие безумные чаепития. Здесь, и только здесь, говорят слова, которые иначе не скажут никогда. Здесь жестом фокусника извлекают из темноты маленькие гнусные тайны, достают из буфета фамильные скелеты, находят в сахарнице пригоршню-другую цианистого калия. И никогда не найдётся повода встать и уйти — потому что тебе вовремя подольют чая, предложат варенья, и пододвинут поближе открытую сахарницу…
Дарить надежду — это ведь ответственность.
Смерть — только лишь смерть. Вечная смерть — страшнее.
Если нет этически правильного выхода, поступай неразумно.
Нельзя загонять врага в угол. Особенно, если идёшь убивать.
Самое страшное в войне — понять врага. Понять — значит простить. А мы не имеем на это права… с сотворения мира не имеем.
Чужое предательство — не оправдание собственного.
Ох, как мне это не понравилось. Плевок вслед — не смертельно, но всегда неприятно.
Он поймёт, что Свет не может бороться с Тьмой, не беря на вооружение любые доступные средства…
Хотел бы я такого. Никакую ауру. Свою судьбу.
Гесер: Ты бывал в Самарканде?
Антон Городецкий: Нет.
Гесер: Ничего хорошего, если честно. Особенно сейчас. Ничего там нет хорошего, кроме воспоминаний… Но они только для меня.
Жизнь приятна сама по себе, а не теми благами, до которых удастся дотянуться. В этом жизнь прямая противоположность деньгам, которые сами по себе — ничто.
Иногда очень хорошо быть человеком.
За что я люблю весну: слабеет ощущение тоскливого бессилия. И меньше искусов…
Антон, вся прелесть нашей работы состоит в том, что я могу дать тебе такое задание. И ты его выполнишь. Невзирая на личности.
Убивать нарисованную нечисть интересно, пока не встретил ее воочию.
Мы не врём. Только иногда лукавим и недоговариваем…
Странное ощущение: стоять, касаясь женщины, только что занимавшейся любовью… любовью не с тобой.
Ольга: Тебе ещё очень повезло, Антон.
Антон Городецкий: В чём?
Ольга: На недельку позже — и пришлось бы учить тебя пользоваться прокладками.
Антон Городецкий: Как любой нормальный мужчина, смотрящий телевизор, я умею это делать в совершенстве. Прокладку надо облить ядовито-синей жидкостью, а потом сильно сжать в кулаке.
В конце концов, нелепо ведь отказываться от спасительного лечения на основании болезненности уколов.
В некоторых книгах слишком много правды. В других — слишком мало лжи. Людям это читать не стоит, причём для их же собственного спокойствия. Пусть живут с той историей, к которой привыкли.
Сказки врут не меньше, чем статистика! Но иногда в них можно найти капельку правды.
Антон Городецкий: Света, ты слышала такую аналогию: любовь — это цветок?
Светлана: Да.
Антон Городецкий: Цветок можно вырастить. Света. А можно купить. Или его подарят.
Светлана: Антон — купил?
Антон Городецкий: Нет, — сказал я, слишком резко, пожалуй, сказал. — Получил в подарок. От судьбы.
Светлана: И что с того? Если это — любовь?
Антон Городецкий: Света, срезанные цветы красивы. Но они живут недолго. Они уже умирают, даже заботливо поставленные в хрустальную вазу со свежей водой. — Светлана не знает, что в теле Ольги, с которой она разговаривает, находится Антон
Любовь — счастье, но лишь когда веришь, что она будет вечной. И пусть это каждый раз оказывается ложью, но только вера дает любви силу и радость.
Многие знания — многие печали. Как бы я хотел не знать неизбежного будущего! Не знать — и любить, без оглядки, как простой, смертный человек.
Это тоже часть правды. Света, нам не дано выбрать абсолютную истину. Она всегда двулика. Все, что у нас есть, — право отказаться от той лжи, которая более неприятна. Знаешь, что я в первый раз говорю новичкам о сумраке? Мы входим в него, чтобы получить силы. И плата за вход — отказ от части правды, которую мы не хотим принимать. Людям — проще. В миллион раз проще, со всеми их бедами, проблемами, заботами, которые для Иных вообще не существуют. Перед людьми не вставал выбор: они могут быть и добрыми и злыми, все зависит от минуты, от окружения, от прочитанной накануне книги, от съеденного на обед бифштекса. Вот почему ими так просто управлять, даже самого злобного негодяя легко повернуть к Свету, а самого доброго и благородного человека — подтолкнуть во Тьму. Мы же — сделали выбор.
Светлана: Я выбрала то, что хотела.
Антон Городецкий: Знаю. И потому — терпи.
Светлана: Всю жизнь?
Антон Городецкий: Да. Она будет долгой, но ты все равно никогда не привыкнешь. Никогда не избавишься от вопроса: насколько правилен каждый сделанный шаг.
Вся жизнь состоит из исключений.
В мире много случайностей, но, помимо этого, есть ещё и предопределённость.
Самые дешевые трюки производят на людей наибольшее впечатление.
Настоящее предвидение по заказу не делается.
Как хочется иметь руки чистыми, сердце горячим, а голову холодной. Но почему-то эти три фактора не уживаются вместе.
Это отбросы Тьмы, неудачники, лохи, либо лишённые перспектив, либо имеющие слишком много недостатков.
Людей так легко повернуть к Свету или Тьме — но наиболее всего они счастливы, когда им позволяют быть самими собой.
Правде лучше смотреть в глаза.
Если бы в мире и впрямь было лишь два цвета — чёрный и белый.
Как часто мы объясняем себе самим, что у свободы есть границы.
Все мы — часть капкана. Все мы статисты, одному велено сказать «кушать подано», другому изобразить падение, третьему — с гордо поднятой головой ступить на эшафот.
Любая война хуже мира.
Очень мало людей, у которых всё определено заранее. Как правило идёт борьба.
Я хочу с ними подружиться. Иначе у меня останется скрытый психологический комплекс, который неизбежно отразиться на характере и сексуальных предпочтениях. — собаки Тигрёнка испугали Юлю
Интересно, вот почему фетишем всегда становятся недоступные способности?
Чего стоят крепкие стены, если это стены тюрьмы?
Что стоит моя правда, если я готов защищать весь мир, но не тех, кто рядом?
Светлана: Зачем строить барьеры, если живешь один?
Антон Городецкий: А зачем их ставить, когда ты не один?
Не знаете, что для истеричек лучшее лекарство — пятьдесят граммов коньяка?
— Ольга, мы же по одну сторону баррикад, — прошептал я.
— Тогда не толкай соратников локтями!
Мы и не умеем желать зла. Вот только наше Добро порой ничуть не отличается от Зла.
Хотелось что-то делать. Так сильно, будто я был джинном, выпущенным из бутылки после тысячелетнего заточения. Всё что угодно: возводить дворцы, разрушать города, программировать на Бейсике или вышивать крестиком.
Тигрёнок: Ты говоришь, как Тёмные, — фыркнула девушка.
Антон Городецкий: Я предпочитаю думать, что это они говорят, как я.
Там, где начинается любовь, кончаются Свет и Тьма.
Семён: Товарищу очень понравилось. Он сказал, что понял, в чём заключается настоящее русское пьянство.
Антон Городецкий: И в чем же?
Семён: Это когда просыпаешься утром, и всё вокруг серое. Небо серое, солнце серое, город серый, люди серые, мысли серые. И единственный выход — снова выпить. Тогда легче. Тогда возвращаются краски.
Наша правда, какая бы большая и Светлая она ни была, состоит из множества маленьких правдочек.
Наконец-то весь мир поделился на черное и белое! Сбылась мечта человечества, стало ясно, кто хороший, а кто плохой.
Тёмная свобода, она ведь не тем плоха, что свобода от других. Это, опять же, для детей объяснение. Тёмная свобода — в первую очередь от себя свобода, от своей совести и души. Почувствуешь, что ничего в груди не болит — тогда кричи караул. Правда, поздно уже будет.
Она не тому завидует, что ею несделанное может Светлана совершить. Не тому, что у Светки впереди всё, а у Ольги, если уж откровенно, позади. Она завидует, что ты есть рядом и хотел бы любимую остановить. Пусть даже и не можешь ничего сделать. Гесер мог, но не хотел. Ты не можешь, но хочешь. В итоге, может быть, и нет никакой разницы. А что-то всё равно цепляет. Душу рвёт, сколько бы ей лет ни было. — в адрес Ольги
… переключилась мгновенно от работы на сон. Так умеют только дети и компьютеры.
На войне слишком остро чувствуешь вкус жизни.
И не думать, никогда не думать о том, что победить невозможно.
Стоит так подумать — и ты уже проиграл.
Если моя любовь меньше, чем ваша счастливая жизнь, я не желаю вам счастья!
Они могут и должны стать лучше, они наши корни, они наше будущее, они наши подопечные. Маленькие и большие люди, дворники и президенты, преступники и полицейские. В них теплится Свет, что может разгореться животворящим теплом или смертоносным пламенем…
Не верю!
Я видел вас всех. Дворников и президентов, бандитов и ментов. Видел, как матери избивают сыновей, а отцы насилуют дочерей. Видел, как сыновья выгоняют матерей из дома, а дочери подсыпают отцам мышьяк. Видел, как едва закрывая за гостями дверь, не прекращающий улыбаться муж бьёт по лицу беременную жену. Видел, как закрывая дверь за пьяненьким мужем, выбежавшим в магазин за добавкой, жена обнимает и жадно целует его лучшего друга. Это очень просто — видеть. Надо лишь уметь смотреть. Потому нас и учат раньше, чем учить смотреть сквозь сумрак, — нас учат не смотреть.
Но мы всё равно смотрим.
Они слабые, они мало живут, они всего боятся. Их нельзя презирать и преступно ненавидеть. Их можно только любить, жалеть и оберегать. Это наша работа и долг. Мы — Дозор.
Не верю!
Никого не заставишь совершить подлость. В грязь нельзя столкнуть, в грязь ступают лишь сами. Какой бы ни была жизнь вокруг, оправданий нет и не предвидится. Но оправдания ищут и находят. Всех людей так учили, и все они оказались прилежными учениками.
А мы, наверное, лишь лучшие из лучших.
Я одного хочу: чтобы женщину, которую люблю, не заставляли жертвовать собой.
Ты просишь слишком много, Алишер. Ты просишь, чтобы я подарил тебе твою смерть.
Одиночки не выживают.
У каждого свои рамки, которые не переступить, даже если тысячу лет проживешь.
Хорошо иметь в жизни такие простые и ясные мечты: пиво, экстази на дискотеке, заводную подружку и «харлей» под задницей.
Ну почему Свет действует через ложь, а Тьма — через правду? Почему наша правда оказывается беспомощной, тогда как ложь — действенной? И почему Тьма прекрасно обходится правдой, чтобы творить Зло? В чьей это природе, в человеческой или нашей?
Поверь, я с удовольствием уничтожу тебя как-нибудь потом. Но сейчас желаю удачи. От души, которой у меня всё равно нет.
Правда может быть злой и лживой во многих случаях. Например, если сказать лишь половину правды. Сказать, что не хочешь разговаривать, и не объяснить — почему.
Я не должен ничего и никому. Только Свету во мне.
Нельзя вечно сидеть в окопах: это убивает армию вернее, чем вражеские пули.
Пусть сердце будет чистым, руки горячими, но голова всё равно должна быть холодной.
На каждого президента находится свой киллер. На каждого пророка — тысяча толкователей, что извратят суть религии, заменят светлый огонь жаром инквизиторских костров. Каждая книга когда-нибудь полетит в огонь, из симфонии сделают шлягер и станут играть по кабакам. Под любую гадость подведут прочный философский базис.
Читайте также: