Сторона моя лесная каждый кустик мне родня я пути такие знаю что поди поймай меня
Обновлено: 05.07.2024
Заняла война полсвета,
Стон стоит второе лето.
Опоясал фронт страну.
Где-то Ладога. А где-то
Дон – и то же на Дону.
Где-то лошади в упряжке
В скалах зубы бьют об лед.
Где-то яблоня цветет,
И моряк в одной тельняшке
Тащит степью пулемет.
Где-то бомбы топчут город,
Тонут на море суда.
Где-то танки лезут в горы,
К Волге двинулась беда.
Где-то будто на задворке,
Будто знать про то не знал,
На своем участке Теркин
В обороне загорал.
У лесной глухой речушки,
Что катилась вдоль войны,
После доброй постирушки
Поразвесил для просушки
Гимнастерку и штаны.
На припеке обнял землю.
Руки выбросил вперед
И лежит и так-то дремлет,
Может быть, за целый год.
И речушка – неглубокий
Родниковый ручеек –
Шевелит травой-осокой
У его разутых ног.
И курлычет с тихой лаской,
Моет камушки на дне.
И выходит не то сказка,
Не то песенка во сне.
Я на речке ноги вымою.
Куда, реченька, течешь?
В сторону мою, родимую,
Может, где-нибудь свернешь.
Может, где-нибудь излучиной
По пути зайдешь туда,
И под проволокой колючею
Проберешься без труда,
Меж немецкими окопами,
Мимо вражеских постов,
Возле пушек, в землю вкопанных,
Промелькнешь из-за кустов.
И тропой своей исконною
Протечешь ты там, как тут,
И ни пешие, ни конные
На пути не переймут,
Дотечешь дорогой кружною
До родимого села.
На мосту солдаты с ружьями,–
Ты под мостиком прошла,
Там печаль свою великую,
Что без края и конца,
Над тобой, над речкой, выплакать,
Может, выйдет мать бойца.
Над тобой, над малой речкою,
Над водой, чей путь далек,
Послыхать бы хоть словечко ей,
Хоть одно, что цел сынок.
Помороженный, простуженный
Отдыхает он, герой,
Битый, раненый, контуженный,
Да здоровый и живой.
Теркин – много ли дремал он,
Землю-мать прижав к щеке,–
Слышит:
– Теркин, к генералу
На одной давай ноге.
Посмотрел, поднялся Теркин,
Тут связной стоит,
– Ну что ж,
Без штанов, без гимнастерки
К генералу не пойдешь.
Говорит, чудит, а все же
Сам, волнуясь и сопя,
Непросохшую одежу
Спешно пялит на себя.
Приросла к спине – не стронет..
– Теркин, сроку пять минут.
– Ничего. С земли не сгонят,
Дальше фронта не пошлют.
Подзаправился на славу,
И хоть знает наперед,
Что совсем не на расправу
Генерал его зовет,–
Все ж у главного порога
В генеральском блиндаже –
Был бы бог, так Теркин богу
Помолился бы в душе.
Шутка ль, если разобраться:
К генералу входишь вдруг,–
Генерал – один на двадцать,
Двадцать пять, а может статься,
И на сорок верст вокруг.
Генерал стоит над нами,–
Оробеть при нем не грех,–
Он не только что чинами,
Боевыми орденами,
Он годами старше всех.
Ты, обжегшись кашей, плакал,
Ты пешком ходил под стол,
Он тогда уж был воякой,
Он ходил уже в атаку,
Взвод, а то и роту вел.
И на этой половине –
У передних наших линий,
На войне – не кто как он
Твой ЦК и твой Калинин.
Суд. Отец. Глава. Закон.
Честью, друг, считай немалой,
Заработанной в бою,
Услыхать от генерала
Вдруг фамилию свою.
Знай: за дело, за заслугу
Жмет тебе он крепко руку
Боевой своей рукой.
– Вот, брат, значит, ты какой.
Богатырь. Орел. Ну, просто –
Воин!– скажет генерал.
И пускай ты даже ростом
И плечьми всего не взял,
И одет не для парада,–
Тут война – парад потом,–
Говорят: орел, так надо
И глядеть и быть орлом.
Стой, боец, с достойным видом,
Понимай, в душе имей:
Генерал награду выдал –
Как бы снял с груди своей –
И к бойцовской гимнастерке
Прикрепил немедля сам,
И ладонью:
– Вот, брат Теркин,–
По лихим провел усам.
В скобках надобно, пожалуй,
Здесь отметить, что усы,
Если есть у генерала,
То они не для красы.
На войне ли, на параде
Не пустяк, друзья, когда
Генерал усы погладил
И сказал хотя бы:
– Да.
Есть привычка боевая,
Есть минуты и часы.
И не зря еще Чапаев
Уважал свои усы.
Словом – дальше. Генералу
Показалось под конец,
Что своей награде мало
Почему-то рад боец.
Что ж, боец – душа живая,
На войне второй уж год.
И не каждый день сбивают
Из винтовки самолет.
Молодца и в самом деле
Отличить расчет прямой,
– Вот что, Теркин, на неделю
Можешь с орденом – домой.
Теркин – понял ли, не понял,
Иль не верит тем словам?
Только дрогнули ладони
Рук, протянутых по швам.
Про себя вздохнув глубоко,
Теркин тихо отвечал:
– На неделю мало сроку
Мне, товарищ генерал.
Генерал склонился строго;
– Как так мало? Почему?
– Потому – трудна дорога
Нынче к дому моему.
Дом-то вроде недалечко,
По прямой – пустяшный путь.
– Ну а что ж?
– Да я не речка;
Чтоб легко туда шмыгнуть.
Мне по крайности вначале
Днем соваться не с руки.
Мне идти туда ночами,
Ну, а ночи коротки.
Генерал кивнул:
– Понятно!
Дело с отпуском – табак.–
Пошутил:
– А как обратно
Ты пришел бы.
– Точно ж так.
Сторона моя лесная,
Каждый кустик мне – родня.
Я пути такие знаю,
Что поди поймай меня!
Мне там каждая знакома
Борозденка под межой.
Я – смоленский. Я там дома.
Я там – свой, а он – чужой.
– Погоди-ка. Ты без шуток.
Ты бы вот что мне сказал.
И как будто в ту минуту
Что-то вспомнил генерал.
На бойца взглянул душевней
И сказал, шагнув к стене:
– Ну-ка, где твоя деревня?
Покажи по карте мне.
Теркин дышит осторожно
У начальства за плечом.
– Можно, – молвит,– это можно.
Вот он Днепр, а вот мой дом.
Генерал отметил точку.
– Вот что, Теркин, в одиночку
Не резон тебе идти.
Потерпи уж, дай отсрочку,
Нам с тобою по пути.
Отпуск точно, аккуратно
За тобой прошу учесть.
И боец сказал:
– Понятно.–
И еще добавил:
– Есть.
Встал по форме у порога,
Призадумался немного,
На секунду на одну.
Генерал усы потрогал
И сказал, поднявшись:
– Ну.
Скольких он, над картой сидя,
Словом, подписью своей,
Перед тем в глаза не видя,
Посылал на смерть людей!
Что же, всех и не увидишь,
С каждым к росстаням не выйдешь,
На прощанье всем нельзя
Заглянуть тепло в глаза.
Заглянуть в глаза, как другу,
И пожать покрепче руку,
И по имени назвать,
И удачи пожелать,
И, помедливши минутку,
Ободрить старинной шуткой:
Мол, хотя и тяжело,
А, между прочим, ничего.
Нет, на всех тебя не хватит,
Хоть какой ты генерал.
Но с одним проститься кстати
Генерал не забывал.
Обнялись они, мужчины,
Генерал-майор с бойцом,–
Генерал – с любимым сыном,
А боец – с родным отцом.
И бойцу за тем порогом
Предстояла путь-дорога
На родную сторону,
Прямиком через войну.
Василий Тёркин. 15. Генерал (Александр Твардовский)
Где-то будто на задворке,
Будто знать про то не знал,
На своём участке Тёркин
В обороне загорал.
У лесной глухой речушки,
Что катилась вдоль войны,
После доброй постирушки
Поразвесил для просушки
Гимнастёрку и штаны.
На припёке обнял землю.
Руки выбросил вперёд
И лежит и так-то дремлет,
Может быть, за целый год.
И речушка — неглубокий
Родниковый ручеёк —
Шевелит травой-осокой
У его разутых ног.
И курлычет с тихой лаской,
Моет камушки на дне.
И выходит не то сказка,
Не то песенка во сне.
Тёркин — много ли дремал он,
Землю-мать прижав к щеке, —
Слышит:
— Тёркин, к генералу
На одной давай ноге.
Посмотрел, поднялся Тёркин,
Тут связной стоит,
— Ну что ж,
Без штанов, без гимнастёрки
К генералу не пойдёшь.
Говорит, чудит, а всё же
Сам, волнуясь и сопя,
Непросохшую одёжу
Спешно пялит на себя.
Приросла к спине — не стронет..
— Тёркин, сроку пять минут.
— Ничего. С земли не сгонят,
Дальше фронта не пошлют.
Подзаправился на славу,
И хоть знает наперёд,
Что совсем не на расправу
Генерал его зовёт, —
Всё ж у главного порога
В генеральском блиндаже —
Был бы бог, так Тёркин богу
Помолился бы в душе.
Шутка ль, если разобраться:
К генералу входишь вдруг, —
Генерал — один на двадцать,
Двадцать пять, а может статься,
И на сорок вёрст вокруг.
Генерал стоит над нами, —
Оробеть при нём не грех, —
Он не только что чинами,
Боевыми орденами,
Он годами старше всех.
Ты, обжегшись кашей, плакал,
Ты пешком ходил под стол,
Он тогда уж был воякой,
Он ходил уже в атаку,
Взвод, а то и роту вёл.
И на этой половине —
У передних наших линий,
На войне — не кто как он
Твой ЦК и твой Калинин.
Суд. Отец. Глава. Закон.
Честью, друг, считай немалой,
Заработанной в бою,
Услыхать от генерала
Вдруг фамилию свою.
Знай: за дело, за заслугу
Жмёт тебе он крепко руку
Боевой своей рукой.
— Вот, брат, значит, ты какой.
Богатырь. Орёл. Ну, просто —
Воин! — скажет генерал.
И пускай ты даже ростом
И плечьми всего не взял,
И одет не для парада, —
Тут война- парад потом, —
Говорят: орёл, так надо
И глядеть и быть орлом.
Стой, боец, с достойным видом,
Понимай, в душе имей:
Генерал награду выдал —
Как бы снял с груди своей —
И к бойцовской гимнастёрке
Прикрепил немедля сам,
И ладонью:
— Вот, брат Тёркин, —
По лихим провёл усам.
В скобках надобно, пожалуй,
Здесь отметить, что усы,
Если есть у генерала,
То они не для красы.
На войне ли, на параде
Не пустяк, друзья, когда
Генерал усы погладил
И сказал хотя бы:.
— Да…
Есть привычка боевая,
Есть минуты и часы…
И не зря ещё Чапаев
Уважал свои усы.
Словом — дальше. Генералу
Показалось под конец,
Что своей награде мало
Почему-то рад боец.
Что ж, боец — душа живая,
На войне второй уж год…
И не каждый день сбивают
Из винтовки самолёт.
Молодца и в самом деле
Отличить расчёт прямой,
— Вот что, Тёркин, на неделю
Можешь с орденом — домой…
Тёркин — понял ли, не понял,
Иль не верит тем словам?
Только дрогнули ладони
Рук, протянутых по швам.
Про себя вздохнув глубоко,
Тёркин тихо отвечал:
— На неделю мало сроку
Мне, товарищ генерал-
Генерал склонился строго;
— Как так мало? Почему?
— Потому — трудна дорога
Нынче к дому моему.
Дом-то вроде недалечко,
По прямой — пустяшный путь…
— Ну а что ж?
— Да я не речка;
Чтоб легко туда шмыгнуть.
Мне по крайности вначале
Днём соваться не с руки.
Мне идти туда ночами,
Ну, а ночи коротки…
Генерал кивнул:
— Понятно!
Дело с отпуском — табак. —
Пошутил:
— А как обратно
Ты пришёл бы.
— Точно ж так…
Сторона моя лесная,
Каждый кустик мне — родня.
Я пути такие знаю,
Что поди поймай меня!
Мне там каждая знакома
Борозденка под межой.
Я — смоленский. Я там дома.
Я там — свой, а о_н — чужой.
— Погоди-ка. Ты без шуток.
Ты бы вот что мне сказал…
И как будто в ту минуту
Что-то вспомнил генерал.
На бойца взглянул душевней
И сказал, шагнув к стене:
— Ну-ка, где твоя деревня?
Покажи по карте мне.
Тёркин дышит осторожно
У начальства за плечом.
— Можно, — молвит, — это можно.
Вот он Днепр, а вот мой дом.
Генерал отметил точку.
— Вот что, Тёркин, в одиночку
Не резон тебе идти.
Потерпи уж, дай отсрочку,
Нам с тобою по пути…
Отпуск точно, аккуратно
За тобой прошу учесть.
И боец сказал:
— Понятно.-
И ещё добавил:
— Есть.
Встал по форме у порога,
Призадумался немного,
На секунду на одну…
Генерал усы потрогал
И сказал, поднявшись:
— Ну.
Скольких он, над картой сидя,
Словом, подписью своей,
Перед тем в глаза не видя,
Посылал на смерть людей!
Что же, всех и не увидишь,
С каждым к росстаням не выйдешь,
На прощанье всем нельзя
Заглянуть тепло в глаза.
Заглянуть в глаза, как другу,
И пожать покрепче руку,
И по имени назвать,
И удачи пожелать,
И, помедливши минутку,
Ободрить старинной шуткой:
Мол, хотя и тяжело,
А, между прочим, ничего…
Нет, на всех тебя не хватит,
Хоть какой ты генерал.
Но с одним проститься кстати
Генерал не забывал.
Обнялись они, мужчины,
Генерал-майор с бойцом, —
Генерал — с любимым сыном,
А боец — с родным отцом.
И бойцу за тем порогом
Предстояла путь-дорога
На родную сторону,
Прямиком — через войну.
Сторона моя лесная каждый кустик мне родня я пути такие знаю что поди поймай меня
Василий Теркин. Стихотворения. Поэмы
. Петь, что от края и до края,
Во все концы, во все края,
Ты вся моя и вся родная,
Большая родина моя.
Верным быть народу,
Любить родную землю-мать,
Чтоб за нее в огонь и в воду.
То и жизнь отдать.
Эти строки могут быть эпиграфом в предлагаемой книге избранных стихотворений и поэм Твардовского. Последний из приведенных отрывков взят из стихотворения «На сеновале». Стихотворение представляет собой типичное для Твардовского слияние лирической зарисовки-воспоминания, характерной сценки давней юности и напряженного анализа-размышления, сегодняшнего переживания, напоминания, нравственного и гражданского обязательства. И, наконец, некоторого первого подведения итогов, результатов большого пройденного пути. Вспоминая главное — с чем они, два юных друга в деревенской глуши, «собирались в путь», шли в «поход»,— поэт добавляет:
«Завет начальных дней» на первый взгляд является чем-то самоочевидным. Но в своем конкретном жизненном осуществлении это многообразный и сложный путь, труд. С ним связана и целая система лейтмотивных образов, в том числе стихотворных «формул», проходящая от самых ранних до самых последних стихов. Многое оказалось сложнее, чем казалось вначале. Но «завет начальных дней» остается в целости. И сочетание этой простоты и сложности в высшей степени свойственно не только основному «завету» Твардовского, но и всему содержанию, и самой форме его творчества.
Обратим внимание и на еще одну характерную строку: «Все дни и дали в грудь вбирая». «Вобрать» в одну грудь «все» (заметим — все!) и «дни» и «дали», то есть и все текущее настоящее, в его непосредственной данности и в его подвижности, даже мгновенности, и то, что ведет из этой повседневности в дальние дали,— это стремление проходит через все творчество Твардовского.
Твардовский родился в 1910 году. В середине двадцатых годов появились в печати его первые стихи. Не будем здесь напоминать факты его биографии. Они общеизвестны. Отметим лишь, что Твардовский принадлежит к числу тех поэтов, для которых то, что было заложено в детстве, в ранней молодости, в родной местности, играет особенно большую роль. Сопоставление, противопоставление, связь с начальными основами жизни, их новое и новое переосмысление проходят через все его творчество. И, уже приближаясь к пятидесяти годам, Твардовский писал:
и далее, с годами
Путь Твардовского от «той избы» сам стал художественным образом времени, пути народа. В творчестве Твардовского время раскрывается и как его путь, как его личное переживание и достояние;
«Крутой и жесткий пот» жизни, знание ее «горбом п всей спиною» — это также программные строки. Твардовский сумел найти формы поэзии, адекватные именно самому труду, времени и жизни, их «поту». Отсюда и повышенное чувство ответственности за время и себя во времени.
И позже еще не раз подчеркивает:
Поэтому не мог миновать Твардовский разговора о том, что может подменить или исказить это чувство и реальность ответственности самого народа.
В числе тех, кто «обязан» смотреть вперед, должен находиться и сам поэт, и его герои — от Василия Теркина до тетки Дарьи: «Всего ценней ее ответ». Совсем недавно поэт вновь напоминает: «А ты самих послушай хлеборобов». И это — опять-таки ключевая из ключевых строчек. В движении, развитии такого чувства ответственности — суть пути Твардовского и его поэтической свободы.
Поэзия Твардовского своеобразная поэтическая энциклопедия времени, его эпическая и лирическая, отчасти и драматическая история. Почти все главнейшие события и тенденции жизни советских людей отразились в стихах Твардовского с небывалой прямотой и конкретностью — «всей спиной» и «горбом». Широта, многообразие, быстрота и оперативность поэтического отклика. И вместе с тем размах и глубина исторического обобщения. «Тоска неутомимая» поиска и движения вперед, как выразился Твардовский в одном из юношеских стихотворений.
Великие события отразились в творчестве Твардовского и в форме прямого их изображения, и в форме связанных с ними, хотя иной раз как бы и отдаленных, переживаний-размышлений. В этом смысле творчество Твардовского в высшей степени злободневно. Однако Твардовский избегает поспешного, газетного отклика на злобу дня. И его творчество, в своей энциклопедической летописности, дает обобщенный, целостный образ эпохи. Про все его творчество можно сказать то, что он сам сказал про «Василия Теркина»: «Летопись не летопись, хроника не хроника, а именно «книга», живая, подвижная, свободная по форме книга, неотрывная от реального дела». В этой книге эпоха выступает как единый новый поэтический мир — очень подвижный, «без начала, без конца», всегда в «середине», но в этом мире Твардовский находит ряд излюбленных, устойчиво возвращающихся сквозных тем и лейтмотивов, которые превращаются в многозначные метафоры, реалистические символы.
Противоречивое и крепкое единство самого текучего и самого устойчивого специфично и для содержания и для формы поэзии Твардовского, ее метода и структуры. Жизнь и поэзия, которая начинается с ее середины и кончается в середине и все же в самой этой своей «серединности» всегда имеет целостность, имеет вполне определенный смысл, русло н направление потока.
Сторона моя лесная каждый кустик мне родня я пути такие знаю что поди поймай меня
Заняла война полсвета, Стон стоит второе лето. Опоясал фронт страну. Где-то Ладога… А где-то Дон – и то же на Дону…
Где-то лошади в упряжке В скалах зубы бьют об лед… Где-то яблоня цветет, И моряк в одной тельняшке Тащит степью пулемет…
Где-то бомбы топчут город, Тонут на море суда… Где-то танки лезут в горы, К Волге двинулась беда…
Где-то будто на задворке, Будто знать про то не знал, На своем участке Теркин В обороне загорал.
У лесной глухой речушки, Что катилась вдоль войны, После доброй постирушки Поразвесил для просушки Гимнастерку и штаны.
На припеке обнял землю. Руки выбросил вперед И лежит и так-то дремлет, Может быть, за целый год.
И речушка – неглубокий Родниковый ручеек — Шевелит травой-осокой У его разутых ног.
И курлычет с тихой лаской, Моет камушки на дне. И выходит не то сказка, Не то песенка во сне.
Я на речке ноги вымою. Куда, реченька, течешь? В сторону мою, родимую, Может, где-нибудь свернешь.
Может, где-нибудь излучиной По пути зайдешь туда, И под проволокой колючею Проберешься без труда,
Меж немецкими окопами, Мимо вражеских постов, Возле пушек, в землю вкопанных, Промелькнешь из-за кустов.
И тропой своей исконною Протечешь ты там, как тут, И ни пешие, ни конные На пути не переймут,
Дотечешь дорогой кружною До родимого села. На мосту солдаты с ружьями, Ты под мостиком прошла,
Там печаль свою великую, Что без края и конца, Над тобой, над речкой, выплакать, Может, выйдет мать бойца.
Над тобой, над малой речкою, Над водой, чей путь далек, Послыхать бы хоть словечко ей, Хоть одно, что цел сынок.
Помороженный, простуженный Отдыхает он, герой, Битый, раненый, контуженный, Да здоровый и живой…
Теркин – много ли дремал он, Землю-мать прижав к щеке, — Слышит: – Теркин, к генералу На одной давай ноге.
Посмотрел, поднялся Теркин, Тут связной стоит. – Ну что ж, Без штанов, без гимнастерки К генералу не пойдешь.
Говорит, чудит, а все же Сам, волнуясь и сопя, Непросохшую одежу Спешно пялит на себя. Приросла к спине – не стронет..
– Теркин, сроку пять минут. – Ничего. С земли не сгонят, Дальше фронта не пошлют.
Подзаправился на славу, И хоть знает наперед, Что совсем не на расправу Генерал его зовет, — Все ж у главного порога В генеральском блиндаже — Был бы бог, так Теркин богу Помолился бы в душе.
Шутка ль, если разобраться: К генералу входишь вдруг, — Генерал – один на двадцать, Двадцать пять, а может статься, И на сорок верст вокруг.
Генерал стоит над нами, — Оробеть при нем не грех, — Он не только что чинами, Боевыми орденами, Он годами старше всех.
Ты, обжегшись кашей, плакал, Ты пешком ходил под стол, Он тогда уж был воякой, Он ходил уже в атаку, Взвод, а то и роту вел.
И на этой половине — У передних наших линий, На войне – не кто как он Твой ЦК и твой Калинин. Суд. Отец. Глава. Закон.
Честью, друг, считай немалой, Заработанной в бою, Услыхать от генерала Вдруг фамилию свою.
Знай: за дело, за заслугу Жмет тебе он крепко руку Боевой своей рукой.
– Вот, брат, значит, ты какой. Богатырь. Орел. Ну, просто — Воин! – скажет генерал.
И пускай ты даже ростом И плечьми всего не взял, И одет не для парада, — Тут война – парад потом, — Говорят: орел, так надо И глядеть и быть орлом. Стой, боец, с достойным видом, Понимай, в душе имей: Генерал награду выдал — Как бы снял с груди своей — И к бойцовской гимнастерке Прикрепил немедля сам. И ладонью: – Вот, брат Теркин, — По лихим провел усам.
В скобках надобно, пожалуй, Здесь отметить, что усы, Если есть у генерала, То они не для красы.
На войне ли, на параде Не пустяк, друзья, когда Генерал усы погладил И сказал хотя бы: – Да…
Есть привычка боевая, Есть минуты и часы… И не зря еще Чапаев Уважал свои усы.
Словом – дальше. Генералу Показалось под конец, Что своей награде мало Почему-то рад боец.
Теркин – понял ли, не понял, Иль не верит тем словам? Только дрогнули ладони Рук, протянутых по швам.
– На неделю мало сроку Мне, товарищ генерал… Генерал склонился строго: – Как так мало? Почему?
– Потому – трудна дорога Нынче к дому моему. Дом-то вроде недалечко, По прямой – пустяшный путь…
– Ну а что ж? – Да я не речка; Чтоб легко туда шмыгнуть. Мне по крайности вначале Днем соваться не с руки. Мне идти туда ночами, Ну, а ночи коротки…
Генерал кивнул: – Понятно! Дело с отпуском – табак. — Пошутил: – А как обратно Ты пришел бы. – Точно ж так…
Сторона моя лесная, Каждый кустик мне – родня. Я пути такие знаю, Что поди поймай меня! Мне там каждая знакома Борозденка под межой. Я – смоленский. Я там дома. Я там – свой, а он – чужой.
И как будто в ту минуту Что-то вспомнил генерал. На бойца взглянул душевней И сказал, шагнув к стене:
– Можно, – молвит, – это можно. Вот он Днепр, а вот мой дом. Генерал отметил точку. – Вот что, Теркин, в одиночку Не резон тебе идти. Потерпи уж, дай отсрочку, Нам с тобою по пути…
Встал по форме у порога, Призадумался немного, На секунду на одну…
Скольких он, над картой сидя, Словом, подписью своей, Перед тем в глаза не видя, Посылал на смерть людей!
Что же, всех и не увидишь, С каждым к росстаням не выйдешь, На прощанье всем нельзя Заглянуть тепло в глаза.
Заглянуть в глаза, как другу, И пожать покрепче руку, И по имени назвать, И удачи пожелать, И, помедливши минутку, Ободрить старинной шуткой: Мол, хотя и тяжело, А, между прочим, ничего…
Обнялись они, мужчины, Генерал-майор с бойцом, — Генерал – с любимым сыном, А боец – с родным отцом.
И бойцу за тем порогом Предстояла путь-дорога На родную сторону, Прямиком – через войну.
Читайте также: