Помню я петрашевского дело нас оно поразило как гром

Обновлено: 30.06.2024

В 1848 году европейские народы были подобны взрывающимся пороховым складам. Огонь революции прежде всего захватил города: Париж (в ночь с 23 на 24 февраля), Вену (13 марта), Будапешт (15 марта), Венецию (17 марта), Милан (18 марта). Баррикадные бои быстро превратились в настоящую войну. На протяжении нескольких месяцев вспыхнула вся Европа.

Взрыв был настолько мощным, что 3 апреля царь Николай в России спрашивал: «Что же устоит в Европе?» С этого времени этот хаотичный беспорядок в итальянском простонародье стали называть – «сорок восемь».

В этой главе, как и в других, не ставится задача дать полную характеристику истории Италии и Европы того времени, но следует вспомнить о главных событиях, происходивших в Турине и Пьемонте, так как они оказали большое влияние и на деятельность дона Боско.

ЗОЛОТАЯ ЛИХОРАДКА

ЗОЛОТАЯ ЛИХОРАДКА Но я не только разъезжал по тайге и по разным приискам, у меня хватало дел и в самом Енисейске.Помимо корреспондентских обязанностей, на меня была возложена также организация традиционной „воскресной литературной" полосы. Эта полоса заполнялась

Любовь-та же лихорадка

Любовь-та же лихорадка От Джона Генсло Чарлз получил письмо: он и Хэрриет собираются в Лондон и надеются посетить там Дарвинов. Не будучи знакомой с супругами Генсло, Эмма знала о той решающей роли, которую они сыграли в жизни её мужа.– Почему бы нам не пригласить их

ЛИХОРАДКА

ЛИХОРАДКА Документ прошел через его собственные руки…Естественно было, что столь ревностный папа, как Пий, ненавидел свободные нравы своей столицы. В каждой слабости видел он смертный грех, был недоступен никаким увещаниям, не знал иных средств, кроме безжалостной

Опиумная лихорадка

Опиумная лихорадка В 1970-м году под давлением международного сообщества Советский Союз прекратил производство опиума, потеряв на этом громадные суммы денег. Существовала договоренность выплачивать слабо развитым странам, отказавшимся от производства наркотиков,

День 1849-й. 8 января 1927 года. Первый раз в цирке

День 1849-й. 8 января 1927 года. Первый раз в цирке «Никогда не забудется тот день, — рассказывал много позднее уже состоявшийся артист, клоун Юрий Никулин, — когда меня, пятилетнего мальчика, отец повел в цирк».Это был сюрприз. Сначала отец просто сказал:— Юра, пошли

ЗОЛОТАЯ ЛИХОРАДКА

ЗОЛОТАЯ ЛИХОРАДКА В конце 70-х годов была раскрыта шайка фальшивомонетчиков, изготавливавшая царские золотые 5- и 10-рублевые монеты. Обосновалась она на Дулевском фарфоровом заводе (город Ликино-Дулево) в Московской области. Золото они «добывали» из так называемого

Золотая лихорадка

Золотая лихорадка 1— Пойдем на первый участок, наведем в санчасти порядок, — сказал мне Хабитов после завтрака. — Авдеев давно не звонил…После сходки я переселился на второй участок. Лебедева поставили на первый, подогнать работу в бакулинской бригаде, а Бакулина

ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ ДЕКАБРЯ 1849 ГОДА

ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ ДЕКАБРЯ 1849 ГОДА Помню я Петрашевского дело, Нас оно поразило, как гром. Даже старцы ходили несмело, Говорили негромко о нем. Н. А. Некрасов Бернадский был прав, к нему и к его друзьям-художникам следствие подобралось очень близко. Арестовали и

И. С. Тургенев – Полине Виардо (Париж, июнь 1849 года, воскресенье вечером)

И. С. Тургенев – Полине Виардо (Париж, июнь 1849 года, воскресенье вечером) Добрый вечер. Как вы поживаете в Куртавенеле? Держу тысячу против одного, что вы не угадаете того, что… Но хорош же я, держа тысячу против одного – потому что вы уже угадали при виде этого лоскутка

И. С. Тургенев – Полине Виардо (20 июня 1849 года, пятница, 10 часов вечера)

И. С. Тургенев – Полине Виардо (20 июня 1849 года, пятница, 10 часов вечера) Здравствуйте, что вы делаете сейчас? Я сижу перед круглым столом в большой гостиной… Глубочайшее молчание царствует в доме, слышится только шепот лампы.Я, право, очень хорошо работал сегодня; я был

VIII. Распределение садовых работ на осень 1848 года и весну 1849.

VIII. Распределение садовых работ на осень 1848 года и весну 1849. Осенние работы.Сентябрь.Начало сентября; копанье ям и гряд, начиная с последних чисел августа и до 10-го сентября.Средина сентября: сбор желудей я семян по лесам.Окончание сентября: сеянье семян; посылка за

Помню я петрашевского дело нас оно поразило как гром

"ЭТО БЫЛО НЕДАВНО, ЭТО БЫЛО ДАВНО" (РЕТРО) запись закреплена

Татьяна Ельчанинова

До сих пор достоверно не известно, когда и где она родилась, какого роду-звания. Сведения о ней самые разноречивые. Житель Карабихи П. Кошкин, хорошо знавший Некрасова и его жену, называл Зинаиду Николаевну обер-офицерской дочерью из Вышнего Волочка. Екатерина Жуковская в своих воспоминаниях о Некрасове называет его супругу дочерью военного писаря. Корней Чуковский утверждает с чьих-то слов, что Зинаида Николаевна — дочь солдатского барабанщика. Саратовские знакомые Некрасовой якобы с ее собственных слов сообщили, что ее мать была прачкой, а сам Некрасов в своем завещании назвал жену дочерью умершего рядового солдата.

Так же разнообразны мнения исследователей о возрасте Зинаиды Николаевны. Одни предполагают, что в год знакомства с Некрасовым ей было девятнадцать лет, другие считают — семнадцать, третьи — шестнадцать.

Достоверно одно: весной 1870 года сорокавосьмилетний поэт Некрасов, изнуренный работой, разочарованный в друзьях и с расстроенным здоровьем, встретился с молодой привлекательной девушкой Феклой Анисимовной Викторовой. Она очаровала Николая Алексеевича не столько красотой и статной фигурой (статных красавиц немало встречал он и до нее), сколько тихой лаской, застенчивостью и открытым добросердечием. Поначалу отношения их были легкие, поверхностные. Поэт поселил Феклу на отдельной квартире и в свободное время ненадолго заходил к ней. Однако привязанность Некрасова к новой знакомой быстро росла, и Викторова переселилась к Николаю Алексеевичу в квартиру на Литейном. Имя Фекла казалось Некрасову грубым, неблагозвучным. “Николай Алексеевич стал звать меня Зиной, прибавив свое отчество, — рассказывала позже Некрасова саратовскому журналисту Архангельскому. — Вслед за ним и все знакомые стали звать меня Зинаидой Николаевной, так что, в конце концов, я настолько освоилась с этим, что, кажется, забыла, что меня зовут Феклой Анисимовной”.

А знакомых и друзей к Некрасову заходило немало. Здесь бывал известный книгоиздатель А.С. Суворин, библиограф П.А. Ефремов, писатели М.Е. Салтыков-Щедрин, А.Н. Плещеев, А.А. Краевский, Я.П. Бутков. Всем им пришлась по нраву добрая, веселая Зиночка. В письмах к Некрасову знакомцы непременно передавали поклоны “милой Зинаиде Николаевне”, просили поцеловать ей ручку.

“Зиночке”, в избытке одаренной обаянием и радушием, недоставало образования, светского воспитания. Несмотря на свою постоянную занятость, Некрасов уделял много внимания своей гражданской жене, подолгу просиживал с ней за роялем или в беседах о литературе и истории. Усердно занимались они и русской орфографией. Поначалу Зинаида Николаевна писала медленно и с ошибками. Стесняясь своей неграмотности, она просила Николая Алексеевича писать "письма от ее имени. Но постепенно освоив правописание, Зинаида Николаевна даже иногда помогала мужу в его литературном труде. Случалось, она помогала в чтении корректур: следила по оригиналу, когда Николай Алексеевич правил оттиски. Иногда и сама сверяла оттиски с оригиналами, когда муж был занят неотложным делом.

Некрасов внимательно следил и за занятиями Зинаиды Николаевны французским языком со специально приглашенной для этой цели наставницей М.С. Наксарий. Вспоминая эти уроки, Наксарий писала: “Зинаида Николаевна была очень симпатичная, простенькая, типа модистки, но умная женщина. Некрасов очень ее любил. Французским языком Зинаида Николаевна занималась усердно и с большим успехом”. Первые годы совместной жизни Некрасова и Викторовой были беззаботны и веселы. Театры, концерты, выставки, магазины, множество покупок. Зинаида Николаевна любила и умела делать подарки, особенно детям. В доме у них не утихали песни, музыка, шутки.

Но вот болезнь Некрасова обострилась. Мучительные приступы терзали его, отзываясь болью и в душе Зинаиды Николаевны. После приступа Николай Алексеевич звал ее к себе, усаживал рядом и долго, как бы извиняясь за причиненные страдания, рассказывал о своей жизни, о нелегком детстве, о родителях. Уже после первого сильного приступа 18 мая 1876 года Некрасов написал стихотворение, открывшее цикл, посвященный Зинаиде Николаевне.

Ночью 4 декабря 1876 года поэт не спал, думал о быстро прогрессирующей болезни, о жене, ее бессонных ночах у постели больного:

“Сколько же дней длятся ее страдания? Впрочем, можно точно сосчитать. Восемнадцатого мая был первый сильный приступ, а сегодня 4 декабря. Выходит двести дней, ровно двести. ”

Николай Алексеевич взял бумагу, перо и стал писать.

Но Зинаида Николаевна почти не отдыхала. Навещавший больного Некрасова в эти тяжелые дни П. Ковалевский писал в своих воспоминаниях: “Неизлечимая болезнь (рак в кишках), мучительная, долгая, заживо похоронила его для всех, кроме двух, не оставлявших его ни на минуту женщин: этой самой Зиночки и родной сестры. Они соперничали в самоистязании, каждая не давала себе спать, чтобы услышать первый его стон и первой подбежать к постели. По истечении этих двухсот дней и ночей Зиночка из молодой, беленькой и краснощекой женщины превратилась в старуху с желтым лицом. ”

13 февраля 1877 года Некрасов вновь обращается со стихотворным посланием к жене.

Предчувствуя скорую кончину, Некрасов решил узаконить свои отношения с Зинаидой Николаевной церковным обрядом, чтобы хоть как-то обеспечить и облегчить ее жизнь после смерти мужа. Ходили слухи, будто Зинаида Николаевна безразлично отнеслась к предложению обвенчаться. Ей достаточно было любви Николая Алексеевича. Газета “Речь”, сообщая в 1915 году о смерти жены Некрасова, писала: “Некрасов нашел в Зинаиде Николаевне женщину, которая не прельстилась ни славою, ни богатством, а просто любила поэта и жалела в нем измученного жизнью бесконечно усталого человека. Она даже не хотела стать “законной” женой Некрасова, но он настоял на венчании, и Зинаида Николаевна вынуждена была уступить желанию умирающего”.

У больного Некрасова не было сил ехать в церковь для совершения установленного обряда. И тогда у его друзей появилась мысль исполнить венчание на дому. Друг Некрасова юрист А.М. Унковский по просьбе поэта поехал к митрополиту Исидору. Митрополит сослался на строгие церковные уставы и сказал, что помочь ничем не может. Между прочим, он заметил:
— Только военное духовенство имеет свои походные церкви. Поставил палатку, тут у него и церковь, где он всякое таинство совершить может.

“Унковский, вернувшись от митрополита, — пишет известный библиограф и библиофил П.А. Ефремов, — обратился к военному духовенству. Достали церковь-палатку, поместили ее в зале у Некрасова и здесь же, поддерживая его за руки, обвели его три раза вокруг налоя уже полумертвого от страданий. Он был при этом босой и в одной рубашке”.

Некрасов умер 27 декабря 1877 года в 8 часов 50 минут. До последней минуты Зинаида Николаевна находилась рядом с умирающим. Горю и слезам не было конца. Смерть великого поэта и гражданина оплакивали не только близкие и друзья поэта. В течение трех дней, пока гроб с телом покойного стоял в квартире, двери дома практически не закрывались. Шли дворяне и мещане, купцы и простой люд, шли с женами и детьми — все хотели проститься с любимым поэтом. “Кем был Некрасов для общества, для народа — для меня выяснилось только в дни его похорон, — вспоминала потом Зинаида Николаевна. — Тогда только, видя общую скорбь, я поняла, как он много сделал, как его любили”. На многолюдных, торжественных похоронах жена поэта внешне старалась быть спокойной. А в душе. “Я как сумасшедшая была”, — скажет она позже. Приятель Некрасова Холшевников, присутствовавший на похоронах, так описывал это горькое событие своему внуку: “Зинаида Николаевна держалась все время очень стойко и мужественно. Но при выносе гроба из квартиры ей стало плохо, я поддержал ее, а то бы она упала. Но она оправилась и пошла вслед за гробом. Я вел ее под руку. Хотел усадить ее в карету, но она не села и всю дорогу шла пешком вместе с народом за гробом мужа”.

Едва гроб был засыпан землей, Зинаида Николаевна обратилась к настоятельнице монастыря, на территории которого находилось кладбище, с просьбой продать ей место рядом с могилой мужа для своей будущей могилы. После несложной бумажной операции Некрасовой выдали следующий документ:

“Квитанция № 163
Дана сия от Санктпетербургского Воскресенского Первоклассного Девичьего монастыря в том, что полученные деньги от вдовы дворянина Феклы Анисимовны Некрасовой за одно место подле могилы мужа ее четыреста рублей записаны в книге монастырской 30-го декабря 1877 года. Сие место имеет в длину три с половиной аршина и в ширину два, и надобно оградить оное для сохранения своей собственности. Настоятельница монастыря игуменья Евсталия Сего же монастыря казначея монахиня Агния. 30 декабря 1877 г.”.

Сестра поэта Анна Алексеевна Буткевич хотела перекупить у Зинаиды Николаевны место на кладбище рядом с братом, но та ответила категорическим отказом. Зато Зинаида Николаевна безвозмездно передала А.А. Буткевич право на издание “Последних песен” Некрасова. И все остальное, предназначенное ей по завещанию, Зинаида Николаевна раздаривала без сожаления. На другой день после похорон она делает дарственную запись на завещанную ей землю при деревне Чудовская Лука брату покойного мужа Константину Алексеевичу. В феврале следующего года Некрасова подает заявление в Одесский окружной суд относительно имения А.А. Бирар, родной сестры матери поэта, в котором указала, что ". я от указанной своей части в означенном имении навсегда отказываюсь, о каковом отречении моем и прошу окружной суд поставить надлежащее определение”.

В 1898 году Зинаида Николаевна Некрасова поселилась в Саратове. Жила тихо, почти не заводя знакомств, не переписываясь, и, когда несколько лет спустя по Саратову прошел слух, что в городе живет вдова поэта Некрасова, многие приняли женщину за самозванку. Местный журналист Архангельский обратился к бывшему другу семьи Некрасовых писателю Н. К. Михайловскому.
— Где теперь живет жена Некрасова?
— Кажется, она умерла. Впрочем, не знаю точно, — ответил Николай Константинович.

Но Зинаида Николаевна была жива. Часть капитала, оставшегося от мужа, она тратила на скромную жизнь и на благотворительную помощь нуждающимся. Особую заботу проявляла она о детях, дарила им теплые вещи: носки, варежки, шарфики, — устраивала новогодние елки с гостинцами и маленькими концертами. Видно, помня свое безрадостное детство (без должного образования), Зинаида Николаевна усердно учила грамоте детей из малообеспеченных семей.

Некрасову нельзя было упрекнуть в необщительности характера. А людей, особенно газетчиков, она избегала потому, что не хотела отвечать на их многочисленные вопросы о жизни с Николаем Алексеевичем. Вспоминая мужа, Зинаида Николаевна всегда сильно волновалась, плакала и долго не могла успокоиться.

Единственным журналистом, удостоенным благосклонности вдовы поэта, был известный в Саратове Николай Михайлович Архангельский, да и то после того, как он принял искреннее участие в ее деле с баптистами. Архангельскому Зинаида Николаевна тоже понравилась. “Она как-то сразу располагала к себе, — записал Николай Михайлович в тетради воспоминаний, — приятной искренностью, необычайной деликатностью и щепетильностью в денежных делах, а также ясным, здравым умом”. Вскоре их отношения стали вполне дружескими. Зинаида Николаевна запросто приходила домой к Архангельским, много рассказывала о своей прежней жизни, о встречах с Салтыковым-Щедриным, Михайловским, Львом Толстым, Гончаровым, Плещеевым.

В 1911 году Некрасову посетил Корней Иванович Чуковский, в то время собиравший материал к биографии Н.А. Некрасова. В этот год Зинаида Николаевна жила на Малой Царицынской улице в доме №60 (теперь улица Слонова). Это первый известный адрес Некрасовой в Саратове. Хозяйка приняла гостя сухо, рассказывала мало и очень общо. Однако она показала Чуковскому несколько документов и черновых набросков некоторых стихотворений Некрасова, среди которых ему с большим трудом удалось разобрать строки широкоизвестного теперь отрывка из поэмы “Недавнее время”:

Помню я Петрашевского дело.
Нас оно поразило, как гром…

Несмотря на отказ Зинаиды Николаевны Евгеньев-Максимов все же поехал в Саратов. Первая его встреча с Некрасовой была недолгой. Владислав Евгеньевич подарил ей недавно вышедшую из печати свою книгу о Некрасове.
— Ваше посещение застало меня врасплох, — сказала Зинаида Николаевна. — Мне надо собраться с мыслями, прежде чем говорить с вами. Да и книжку вашу хотелось бы посмотреть. Сделаем так: приходите ко мне завтра в три часа, тогда и поговорим.

В назначенный час Зинаида Николаевна встретила гостя, усадила против себя.
— Просмотрела я вашу книгу. Очень она меня заинтересовала. Рада буду, чем могу, послужить вам: боюсь только, что ничего особенно ценного о муже вы от меня не услышите. Ведь вас больше всего, я думаю, его литературная деятельность, литературные знакомства интересуют. А эта-то сторона его жизни для меня, пока я жила с ним, меньше всего доступна была. Сошлась я с Николаем Алексеевичем 19-ти лет: молода, неразвита была в то время, многого не понимала, особенно того, что касалось литературной деятельности мужа. Николай Алексеевич любил меня очень, баловал. Хорошо жилось тогда потому, что молода, ветрена была.

Зинаида Николаевна показала томик сочинений Некрасова. На титульном листе пером было написано: “Милому и единственному моему другу Зине. 12 фев. 1874 г.”.

Использованные материалы:
- Мишин Г. "Милый и единственный друг". - Годы и люди. Вып.4. - Саратов

«Процессы века» на пустом месте. Дело «Сети» 2020 года — и «дело петрашевцев» 1849-го

Пока одни говорили, что «времени на раскачку нет», другие якобы готовились «раскачать народные массы для дальнейшей дестабилизации политической обстановки».

Никто почему-то не объединяется в боевые группы. Никто не нападает на органы власти, военкоматы, полицейские участки, склады с оружием и офисы «Единой России». Никто не устраивает вооружённых мятежей. Это, видимо, не на шутку обеспокоило российские спецслужбы, но они быстро нашли выход из положения. Вскоре обнаружились и «боевики», и их коварные планы. ФСБ «разоблачила» антифашистов, экологов и анархистов и назвала их «террористическое сообщество „Сеть“».

«Раскачать народные массы»

Следствие пришло к выводу, что «боевики» участвовали «в полевых выходах террористического сообщества» — якобы готовились «раскачать народные массы для дальнейшей дестабилизации политической обстановки в стране». Следователи не скупились на яркие краски. «Боевики» из Пензы, Петербурга и Москвы будто бы собирались атаковать те самые военкоматы, офисы «Единой России» и органы власти. Хотели захватить власть в России, стремились к «насильственному изменению конституционного строя, осуществлению террористической деятельности».

Трое судей Приволжского окружного военного суда 10 февраля 2020 года пришли к выводу, что так оно и было, приговорив «боевиков» к реальным срокам по тяжким статьям — вплоть до 18 лет строгого режима. Военный суд пришёл к выводу, что антифашисты, экологи и анархисты планировали теракты, чтобы на этой взрывной волне прийти к власти.

То, что произошло в Пензе, можно сравнить с одним из самых громких политических дел XIX века в России. Речь о «деле петрашевцев» и решении военного суда в 1849 году.

Тогда тоже почти на пустом месте раздули «процесс века», о котором даже некоторые яростные монархисты отзывались пренебрежительно. Слишком уж несерьёзно это выглядело. Глава жандармов Леонтий Дубельт написал в дневнике о петрашевцах: «Всего бы лучше и проще выслать их за границу. Пусть их там пируют с такими же дураками, как они сами… А то крепость и Сибирь — сколько ни употребляют эти средства, все никого не исправляют; только станут на этих людей смотреть, как на жертвы, станут сожалеть об них, а от сожаления до подражания недалеко». Однако закончилось тогда всё смертными приговорами, в последний момент заменёнными каторгой.

Сейчас сочувствующие приговорённым в Пензе пишут: «Сами сфабриковали дело, сами написали приговор». Полтора века назад звучало почти то же самое. Причём в советское время о «деле петрашевцев» тоже предпочитали не говорить, а недоговаривать. Советская власть здесь солидаризировалась с царской. Петрашевцы в советских учебниках выглядели как революционеры, хотя в действительности они были вполне мирными людьми. Теоретиками и романтиками.

Кружок был вполне безобиден. Молодые люди того же возраста, что и фигуранты «пензенского дела», собирались и обсуждали ситуацию в России: цензуру, крепостное право, продажность чиновников. Читали книги — Шарля Фурье, Пьера-Жозефа Прудона, Этьена Кабе, письмо Белинского к Гоголю.

В любви к российской власти их действительно заподозрить было трудно. Но это были люди очень далёкие от террора. К тому же влияние в обществе у них было нулевое. Однако охранители стремились непременно обнаружить крупный заговор. Желательно, чтобы это был бы масштаб заговорщиков-декабристов.

«В деле петрашевцев в полной мере проявились черты, присущие симбиозу «верховная власть — руководитель сыска — секретный агент»: агент сообщает лишь то, что выгодно ему, его руководителю и чего ждут от него в верхах (три эти цели совпадали всегда), — говорится в книге Феликса Лурье «Полицейские и провокаторы: Политический сыск в России. 1649–1917». — Агент и его руководитель озабочены не тем, чтобы раскрыть истинное положение дел в «обследуемой среде», а обнаружить или создать те доказательства виновности её членов, которые ждут в верхах».

В верхах при Николае I ждали разоблачения внутренних врагов. Царь опасался революционных настроений (в Европе было неспокойно). Руководители сыска и секретные агенты примерно представляли, что требуется верховной власти.

Успешное разоблачение заговора, с одной стороны, сулило повышение по служебной лестнице. С другой стороны, охранители считали, что превентивные меры испугают других вольнодумцев. Показательное жесткое наказание давало понять, что тяжкое государственное преступление — не только военный мятеж, но и просто собрание вольнодумцев, критикующих существующие порядки.

Хотя даже высокопоставленные следователи считали:

«Затруднительно уличать в мыслях, когда они не осуществились ещё никаким проявлением».

Затруднительно. Но если очень хочется, то можно.

«Дело привило вкус к провокации»

Исследователи «дела петрашевцев» пришли к выводу, что «политическому сыску дело Петрашевского привило вкус к провокации и опыт, использованный им впоследствии».

Это был первый подобный опыт такого масштаба. А к началу ХХ века уже трудно было понять, кто есть кто. Провокации в Российской империи стали нормой. Впрочем, как и террор. Двойные агенты набирали силу. Власть от этого становилась только слабее, пока не рухнула совсем.

Чекисты продолжили то, что начали их предшественники. Фабрикация такого рода дел была поставлена на поток. Так что нынешний пензенский процесс продолжает этот список политических дел.

Нынешние «заговорщики-террористы» тоже не взрывали бомбы и не имели ни малейших шансов прийти к власти. Но зато читали книги. Некоторые книги решением пензенского суда решено было уничтожить: шесть справочников по анатомии, книгу «Серёга рокер. Выпуск 2», «Наёмный труд и капитал» Карла Маркса и Введение к этой брошюре, написанное Фридрихом Энгельсом…

А началось всё с того, что 17 сентября 2017 года сотрудники УФСБ по Пензенской области задержали с наркотиками некоего Егора Зорина — местного студента. Он дал нужные показания, написав целых две явки с повинной, которые потом признали одной в двух экземплярах. Дело о создании террористического сообщества в отношении Зорина было прекращено, а по наркотической статье его приговорили к трём годам условно. Зато следственная машина завертелась в полную силу.

В итоге родилась целая книга поломанных судеб. Такое впечатление, что её сочиняли графоманы в погонах. В ней есть связист, стрелок, инженер-сапёр, разведчик-вербовщик, координатор и, конечно, идеолог — типа Петрашевского (в данном случае это Дмитрий Пчелинцев). Армана Сагынбаева назначили инженером-сапёром, Илью Шакурского — тактиком. Пытки, голодовки, подтасовки вещдоков. Об этом немало написано. Здесь тот редкий случай, когда информация довольно быстро попала в СМИ.

По информации членов Общественной наблюдательной комиссии (ОНК), новоявленные «террористы» подвергались многочасовым истязаниям с помощью динамо-машины и электрошокера.

Задержанных подвешивали вниз головой. Они утверждают, что в истязаниях принимали участие сотрудники ФСБ, следившие за состоянием подозреваемых (измеряли пульс и так далее).

Необходимые показания были выбиты, хотя вскоре от них все отказались. А когда дошло до суда, то стало понятно: дело выглядит как сфабрикованное от начала до конца.

«У нас не было никакого организованного общества»

Обвинители полтора века назад говорили: наказали вольнодумцев «за гнусные разговоры», которые велись «с целью произвести переворот в России…». Говорилось, что

«горсть людей совершенно ничтожных, большей частью молодых и безнравственных, мечтала о возможности попрать священнейшие права религии, закона и собственности».

«Пензенских террористов», по сути, тоже засудили за «гнусные разговоры». Дмитрий Пчелинцев получил 18 лет строгого режима, Илья Шакурский — 16 лет строгого режима и штраф 50 тысяч рублей, Андрей Чернов — 14 лет строгого режима, Максим Иванкин — 13 лет строгого режима, Михаил Кульков — 10 лет строгого режима, Василий Куксов — 9 лет общего режима, Арман Сангынбаев — 6 лет общего режима.

В историю вошёл судья Приволжского окружного военного суда Юрий Клубков. Но надо помнить, что приговором дело не заканчивается. Того же Ахшарумова, служившего в министерстве иностранных дел, отправили в арестантские роты, а потом рядовым на Кавказ. Но он выжил и уже при новом императоре закончил Медико-хирургическую академию, став уважаемым врачом-гигиенистом и общественным деятелем.

Петрашевцы, среди которых был и приговорённый к смертной казни 27-летний Фёдор Достоевский, выступали против крепостного права, мечтали о судебной реформе, то есть вели разговоры, схожие с теми, что уже несколько десятилетий велись в царских покоях. Разница была в том, что одним такие разговоры вести позволялось, а другим нет. В конце концов, подавление инакомыслия дорого обошлось России. Бесславно закончили многие из охранителей.

Помню я Петрашевского дело,
Нас оно поразило, как гром,
Даже старцы ходили несмело,
Говорили негромко о нём.

Это Николай Некрасов, поэма «Недавнее время» (1863–1873 год).

Сейчас тоже одни жалеют молодёжь, другие злорадствуют, предчувствуя, что это только начало.

Пензенский приговор действительно похож на начало. Некоторые старцы и без того уже ходили несмело, а сейчас совсем замрут. Но других это только разозлит. «Крепость и Сибирь — сколько ни употребляют эти средства, все никого не исправляют», — как писал многолетний глава тайной полиции и шеф жандармов Дубельт.

ДВЕ ЗИМЫ В ПРОВИНЦИИ И ДЕРЕВНЕ С генваря 1849 по август 1851 года

2.03 ЛАГЕРЬ В ДЕРЕВНЕ ТАБОЛА В ДЕЛЬТЕ ВОЛГИ (июнь–октябрь 1943 года)

2.03 ЛАГЕРЬ В ДЕРЕВНЕ ТАБОЛА В ДЕЛЬТЕ ВОЛГИ (июнь–октябрь 1943 года) Это была не школа, а госпиталь. Нам отвели постели с матрацами, простынями и одеялами. В большом зале с сотней кроватей находилось не более 10 человек. На нас смотрели с недоверием. Откуда такие здоровые люди в

Глава 3: Лагерь в деревне Табалла в дельте Волги. Июнь–октябрь 1943 года

Глава 3: Лагерь в деревне Табалла в дельте Волги. Июнь–октябрь 1943 года Это была не школа, а госпиталь. Нам отвели постели с матрацами, простынями и одеялами. В большом зале с сотней кроватей находилось не более 10 человек. На нас смотрели с недоверием. Откуда такие здоровые

ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ ДЕКАБРЯ 1849 ГОДА

29 генваря 1837

29 генваря 1837 Сюртук мальчика С модной вытачкой, Тоньше пальчика В фалде дырочка. В эту дырочку Мы глядим на свет — Нам на выручку Кто идет иль нет? Жил один Сверчок… Господи, прости! Наступил молчок На всея

И. С. Тургенев – Полине Виардо (Париж, июнь 1849 года, воскресенье вечером)

И. С. Тургенев – Полине Виардо (20 июня 1849 года, пятница, 10 часов вечера)

Четыре времени года в деревне

Четыре времени года в деревне Из всех четырёх времен года я, как охотник, любил больше всего осень — сезон скитаний и бродяжничества. К Покрову в нашей Курской губернии сады уже насквозь пропитывались запахом спелых яблок. У шалашей сторожей, на свежей соломе они лежали

VIII. Распределение садовых работ на осень 1848 года и весну 1849.

22. Лихорадка 1849 года

22. Лихорадка 1849 года В 1848 году европейские народы были подобны взрывающимся пороховым складам. Огонь революции прежде всего захватил города: Париж (в ночь с 23 на 24 февраля), Вену (13 марта), Будапешт (15 марта), Венецию (17 марта), Милан (18 марта). Баррикадные бои быстро

Читайте также: