Луна плывет как круглый щит давно убитого героя анализ
Обновлено: 07.07.2024
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.
Николай Степанович Гумилев – русский поэт. В 1910 годы он был одним из ведущих представителей акмеизма. Для его стихов характерны апология сильного человека, воина и поэта, декоративность, изысканность поэтического языка.
Когда меня отправят под арест
Без выкупа, залога и отсрочки
Не глыба камня, не могильный крест,
Мне памятником будут эти строчки…
Шекспировские строки полностью раскрывают особенности творчества поэта Н.Гумилева. Почти семь десятилетий читателя испытывали Гумилевым. Читатель испытание выдержал. Многолетние запреты на поэзию и на самого поэта сняты. И вовсе не Гумилев возвращается к нам. Это мы возвращаемся к нему, к самим себе и к великой русской поэзии Серебряного века – нерукотворному свидетельству подлинности бытия, не случайности мира и человека.
Стихи Гумилева – “высокое косноязычье” самой судьбы. В длинной череде законных и скучных “противостояний – поэзия и правда”, “поэт” и “эпоха”, “поэт” и “общество” – лишь “поэзия и судьба” обладает магическим присутствием истины. Общество можно любить, ненавидеть или бежать от него; “эпоха и правда” преодолимы для поэзии. Но “от судеб защиты нет” – потому в трудах и днях Гумилева столь высоки притязания и надежды, так властно-мужествен выбор жребия, ясен удел, непоколебима вера:
Не спасешься от доли кровавой
Что земным предназначена твердь
Но молчи: несравненное право-
Самому выбирать свою смерть
“Прекрасные стихотворения, как живые существа, входят в круг нашей жизни; они то учат, то зовут, то благословляют; среди них есть ангелы-хранители, мудрые вожди, искусители-демоны и милые друзья. Под их влиянием люди любят, враждуют и умирают. Для многих отношений они являются высшими судьями, вроде тотемов…”
Луна плывет, как круглый щит
Давно убитого героя,
А сердце ноет и стучит,
Уныло чуя роковое.
(“Одержимый”, 1910 г.)
В статье “Какие должны быть стихи?” Г.Адамович дал определение, какими же должны быть “настоящие” стихи.
Стань нынче вещью, богом бывши,
И слово веще возгласи,
Чтоб шар земной, тебя родивший,
Вдруг дрогнул на свое оси…–
такими должны быть стихи! Чтобы каждое слово значило то, что значит, а все вместе слегка двоилось, чтобы нечего было добавить, некуда было уйти, чтобы за душу взяло…” Эти, чарующие “последней правдой”, строки Г.Адамовича невольно припоминаются, когда читаешь стихи Гумилева. Они вот такой природы. Как, впрочем, вся поэзия, Слово поэта.
Я не прожил, я протомился
Половину жизни земной
И.Господь, вот Ты мне явился
Невозможной такой мечтой.
(“Я не прожил, я протомился”, 1915 г.)
В пору, когда Николай Степанович лишь начинал, В.Брюсов догадливо отметил: “Гумилев…. принадлежит к числу писателей, вырабатывающихся медленно, а потому встающих высоко”.
Время, прошедшее с рождения поэта, свидетельствует – суждение Брюсова было пророческим указанием. Русская литература первой четверти двадцатого века непредставима без содеянного Гумилевым.
Всю жизнь Н.Гумилев был предан трезвому энтузиазму, вдохновенной и разнообразной деятельности, но без восторженности.
Еще царскосельским гимназистом он издает свою первую книгу”Путь конквистадоров” (1905г.). При неизбежной для юного поэта подражательности в книге было нечто “свое-гумилевское”: твердость, уверенность, картинная живость…
В 1908г. (в Париже) на свои средства поэт издает вторую книгу “Романтические цветы”. Книга имела посвящение Анне Андреевне Ахматовой.
“Жемчуга” – третья поэтическая книга Гумилева. Вышла в свет в 1910 г. с посвящением В.Брюсову. Второй и третий сборники поэта поощрительно оцениваются И.Анненским, В.Брюсовым, Вяч. Ивановым.
В 1912 г. вышла книга стихов “Чужое небо”. В сборник вошли оригинальные стихотворения, поэмы и переводы из Теофиля Готье, пьеса в стихах, абиссинские песни… Положительные рецензии книге дали Брюсов и Ходасевич.
“Колчан” (1916 г.) – сборник стихов, посвященный Татьяне Викторовне Адамович, сестре поэта и литературного критика Г.Адамовича.
С 1918 по 1921 гг. выходят лучшие стихотворные книги Н.С.Гумилева. “Костер” (1918г.) – книга стихов, названная одним из критиков “прекрасной и волнующей…” Книга свидетельствовала о зрелости и мощи дарования поэта.
“Шатер”, “Фарфоровый павильон”, “Огненный столп”– эти сборники вышли в свет в 1921 г. “Огненный столп” считается критиками и современниками “высшим художественным достижением поэта и одним из значительных явлений русской поэзии двадцатого века…” (Сборник имел посвящение второй жене поэта Анне Николаевне Гумилевой, урожденной Энгельгардт).
В 1906 г. Н.Гумилев уехал в Париж, где посещал лекции в Сорбонне, изучал французскую литературу, поэзию, живопись, театр… Завел многочисленные знакомства: М.Волошиным, О.Мандельштамом, Н.К.Рерихом, Е.С.Кругликовой, А.Н.Толстым. В Париже выпустил три номера журнала “Сириус”.
Ушла надежда, и мечты бежали,
Глаза мои открылись от волненья
И я читал на призрачной скрижали
Свои слова, дела и помышленья.
В 1908 г. Н.Гумилев путешествовал по Египту, позднее трижды ездил в Африку в 1909, 1910, 1913 гг., собирал песни, образцы изобразительного искусства, этнографические материалы…
Здравствуй, Красное море, акулья уха,
Негритянская ванна, песчаный котел!
На утесах твоих, вместо влажного мха,
Известняк, словно каменный кактус, расцвел.
(“Красное море”, 1918г.)
“Существенные оценки” Н.С.Гумилев дал А.Блоку, И.Анненскому, Ф.Сологубу, К.Бальмонту, В.Брюсову, Вяч. Иванову, Н.Клюеву, В.Хлебникову, М.Цветаевой, А.Ахматовой, Г.Иванову, М.Кузмину, В.Ходасевичу. Он высказал свое отношение к поэтической форме и ремеслу стихотворца. “Поэзия есть мысль, а мысль прежде всего движение и движение вперед”, писал Н.Гумилев в 1910 г.
Желание обновить русский Стихотворный лиризм приводит Н.С.Гумилева к созданию “Цеха поэтов”, в который вошли А.Ахматова, С.Городецкий, О.Мандельштам, М.Зенкевич, Г.Адамович, Г.Иванов и др. Они объявили о рождении нового направления– акмеизма. В своей статье “Наследие символизма и акмеизм” (1913г.) Гумилев призывал поэтов вернуться к “вечности” окружающего мира. По словам поэта, “акмеизм имеет собственные духовно-эстетические основания: верность живописно-зрительному миру, повышенное внимание к стихотворной технике, строгий вкус, цветущая праздничность жизни…”
Летящей горою за мною несется Вчера,
А Завтра меня впереди ожидает, как бездна,
Иду…Но когда-нибудь в Бездну сорвется Гора.
Я знаю, я знаю, дорога моя бесполезна.
(“Я верил, я думал. ”, 1911г.)
На жизнь Гумилева выпала Первая война. Поэт поступил добровольцем в уланский полк. За отвагу и мужество был награжден двумя Георгиевскими крестами… По словам сослуживцев, его всегда влекло к опасности.
Как могли мы прежде жить в покое
И не ждать ни радостей, ни бед,
Не мечтать об огнезарном бое,
О рокочущей трубе побед…
(“Солнце духа”. к. 1914 – нач. 1915 г.)
Получив в 1916 г. чин прапорщика Н.Гумилев отправляется в русский экспедиционный корпус на Салоникский фронт, но до начала 1918 г. задерживается в Париже. Творчество поэта времени отмечено критиками, как “творчество высокого класса…”
И умру я не на постели,
При нотариусе и враче
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей диком плюще
В 1918 г. Н.Гумилев снова на родине – в России, в городе Петрограде. Он сотрудничает в горьковском издательстве “Всемирная литература”, читает лекции в многочисленных студиях и художественных объединениях. Он – учитель и любимец тогдашней поэтической молодежи…
Но “смерть остановила эту жизнь в высшем звуке” (Баратынский).
У Н.С. Гумилева ощущение роковой своей поэтической и человеческой судьбы было отражением общей атмосферы эпохи, проникнутой настроениями надвигающейся катастрофы. 3 августа 1921 г. Н.Гумилев был арестован Петроградской Комиссией…
ВЫПИСКА из протокола заседания Президиума Петрогуб. ЧК от 24.08.21года: “Гумилев Николай Степанович, 35 лет, б. дворянин, филолог, член коллегии издательства “Всемирная литература”, женат, беспартийный, б. офицер, участник Петроградской боевой контрреволюционной организации, активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, кадровых офицеров, которые активно примут участие в восстании, получил от организации деньги на технические надобности”.
Верно: (справа приписка) Приговорить к высшей мере наказания – расстрелу.
24 августа был вынесен смертный приговор Н.С.Гумилеву, а ночью 25 августа 1921 года он был расстрелян на окраине Петрограда…
Н.С.Гумилев ввел в русскую поэзию “мужественный романтизм”, создал собственную традицию, опирающуюся на принцип аскетически строгого отбора поэтических средств, сочетание напряженного лиризма и патетики с мягкой иронией.
В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города…
aСтихи Гумилева полны смятения и веры, отчаяния и надежды, интимности и божественного гула… Нет повторения чувств, а есть обязанность всегда чувствовать себя в ответе за тех, кто будет читать его поэзию. За что хочется выразить Поэту с большой буквы свою благодарность словами М.Цветаевой: “Дорогой Гумилев, услышьте мою, от лица всей Поэзии, благодарность за двойной урок: поэтам – как писать стихи, историкам– как писать историю…”
Николай Гумилёв — Луна плывет, как круглый щит ( Одержимый )
Луна плывет, как круглый щит
Давно убитого героя,
А сердце ноет и стучит,
№ 4 Уныло чуя роковое.
Чрез дымный луг и хмурый лес,
И угрожающее море
Бредет с копьем наперевес
№ 8 Мое чудовищное горе.
Напрасно я спешу к коню,
Хватаю с трепетом поводья
И, обезумевший, гоню
№ 12 Его в ночные половодья.
В болоте темном дикий бой
Для всех останется неведом,
И верх одержит надо мной
№ 16 Привыкший к сумрачным победам:
Мне сразу в очи хлынет мгла.
На полном, бешеном галопе
Я буду выбит из седла
№ 20 И покачусь в ночные топи.
Как будет страшен этот час!
Я буду сжат доспехом тесным,
И, как всегда, о coup de grace
№ 24 Я возоплю пред неизвестным.
Я угадаю шаг глухой
В неверной мгле ночного дыма,
Но, как всегда, передо мной
№ 28 Пройдет неведомое мимо.
И утром встану я один,
А девы, рады играм вешним,
Шепнут: «Вот странный паладин
№ 32 С душой, измученной нездешним».
Luna plyvet, kak krugly shchit
Davno ubitogo geroya,
A serdtse noyet i stuchit,
Unylo chuya rokovoye.
Chrez dymny lug i khmury les,
I ugrozhayushcheye more
Bredet s kopyem napereves
Moye chudovishchnoye gore.
Naprasno ya speshu k konyu,
Khvatayu s trepetom povodya
I, obezumevshy, gonyu
Yego v nochnye polovodya.
V bolote temnom diky boy
Dlya vsekh ostanetsya nevedom,
I verkh oderzhit nado mnoy
Privykshy k sumrachnym pobedam:
Mne srazu v ochi khlynet mgla.
Na polnom, beshenom galope
Ya budu vybit iz sedla
I pokachus v nochnye topi.
Kak budet strashen etot chas!
Ya budu szhat dospekhom tesnym,
I, kak vsegda, o coup de grace
Ya vozoplyu pred neizvestnym.
Ya ugadayu shag glukhoy
V nevernoy mgle nochnogo dyma,
No, kak vsegda, peredo mnoy
Proydet nevedomoye mimo.
I utrom vstanu ya odin,
A devy, rady igram veshnim,
Shepnut: «Vot stranny paladin
S dushoy, izmuchennoy nezdeshnim».
Keyf gksdtn, rfr rheuksq obn
Lfdyj e,bnjuj uthjz,
F cthlwt yjtn b cnexbn,
Eyskj xez hjrjdjt/
Xhtp lsvysq keu b [vehsq ktc,
B euhj;f/ott vjht
,htltn c rjgmtv yfgthtdtc
Vjt xeljdboyjt ujht/
Yfghfcyj z cgtie r rjy/,
[dfnf/ c nhtgtnjv gjdjlmz
B, j,tpevtdibq, ujy/
Tuj d yjxyst gjkjdjlmz/
D ,jkjnt ntvyjv lbrbq ,jq
Lkz dct[ jcnfytncz ytdtljv,
B dth[ jlth;bn yflj vyjq
Ghbdsribq r cevhfxysv gj,tlfv:
Vyt chfpe d jxb [ksytn vukf///
Yf gjkyjv, ,tityjv ufkjgt
Z ,ele ds,bn bp ctlkf
B gjrfxecm d yjxyst njgb/
Rfr ,eltn cnhfity 'njn xfc!
Z ,ele c;fn ljcgt[jv ntcysv,
B, rfr dctulf, j coup de grace
Z djpjgk/ ghtl ytbpdtcnysv/
Z euflf/ ifu uke[jq
D ytdthyjq vukt yjxyjuj lsvf,
Yj, rfr dctulf, gthtlj vyjq
Ghjqltn ytdtljvjt vbvj///
B enhjv dcnfye z jlby,
F ltds, hfls buhfv dtiybv,
Itgyen: «Djn cnhfyysq gfkflby
C leijq, bpvextyyjq ytpltiybv»/
Луна плывет, как круглый щит
Давно убитого героя,
А сердце ноет и стучит,
Уныло чуя роковое.
Чрез дымный луг и хмурый лес,
И угрожающее море
Бредет с копьем наперевес
Мое чудовищное горе.
Напрасно я спешу к коню,
Хватаю с трепетом поводья
И, обезумевший, гоню
Его в ночные половодья.
В болоте темном дикий бой
Для всех останется неведом,
И верх одержит надо мной
Привыкший к сумрачным победам:
Мне сразу в очи хлынет мгла…
На полном, бешеном галопе
Я буду выбит из седла
И покачусь в ночные топи.
Как будет страшен этот час!
Я буду сжат доспехом тесным,
И, как всегда, о coup de grâce
Я возоплю пред неизвестным.
Я угадаю шаг глухой
В неверной мгле ночного дыма,
Но, как всегда, передо мной
Пройдет неведомое мимо…
И утром встану я один,
А девы, рады играм вешним,
Шепнут: «Вот странный паладин
С душой, измученной нездешним».
«Одна, в плаще весенней мглы»: «Поединок» Гумилева
Мы предлагаем связать стихотворение «Поединок», хотя и появившееся в печати в начале 1909 года, с событиями, предположительно имевшими место за год до того, в 1908 году, в Париже. При сравнении этого стихотворения со стихотворением «Одержимый», написанным в марте 1908 года, создается впечатление, что это две вариации на одну тему: общий размер, лишь соотношение мужских и женских рифм разное; общая трубадурско-рыцарская атмосфера («щиты»), общая и тематика метафорического «желанного и губительного поединка»: в одном случае иносказание, в обычном для эпохи мазохистском ключе, подхватывая мифологическую, а потом куртуазную традицию, описывает любовь как смертельную битву и убийство мужчины женщиной, в другом — обозначает все ускользающую битву с неведомым и по всей видимости относится к гумилевской попытке самоубийства. Схож и рисунок «сюжета»: в обоих стихотворениях побежденный и умирающий герой ожидает последней встречи с противником и молит его о coup de grace; в «Поединке» такая встреча реализована, а в «Одержимом» — нет. Обоим текстам присущ общий «дымный», туманный пейзаж, обволакивающий таинственные ночные дела, в сочетании с мотивом весны: «весенняя мгла» в «Поединке», «неверная мгла» и упоминание о весне в «Одержимом»: «А девы, рады играм вешним».
«Одержимый»
Луна плывет, как круглый щит
Давно убитого героя,
А сердце ноет и стучит,
Уныло чуя роковое.
Чрез дымный луч, и хмурый лес,
И угрожающее море
Бредет с копьем наперевес
Мое чудовищное горе.
Напрасно я спешу к коню,
Хватаю с трепетом поводья
И, обезумевший, гоню
Его в ночные половодья.
В болоте темном дикий бой
Для всех останется неведом,
И верх одержит надо мной
Привыкший к сумрачным победам.
Мне сразу в очи хлынет мгла…
На полном, бешенном галопе
Я буду выбит из седла
И покачусь в ночные топи.
Как будет страшен этот час!
Я буду сжат доспехом тесным,
И, как всегда, о coup de grace
Я возоплю пред неизвестным.
Я угадаю шаг глухой
В неверной мгле ночного дыма,
Но, как всегда, передо мной
Пройдет неведомое мимо…
И утром встану я один,
А девы, рады играм вешним,
Шепнут — «Вот странный паладин
«Поединок»
В твоем гербе — невинность лилий,
В моем — багряные цветы,
И близок бой, рога завыли,
Сверкнули золотом щиты.
Идем, и каждый взгляд упорен,
И ухо ловит каждый звук,
И серебром жемчужных зерен
Блистают перевязи рук.
Я вызван был на поединок
Под звуки бубнов и литавр,
Среди смеющихся тропинок,
Как тигр в саду — угрюмый мавр.
Страшна борьба меж днем и ночью,
Но Богом нам она дана,
Чтоб люди видели воочию,
Кому победа суждена.
Вот мы схватились и застыли,
И войско с трепетом глядит,
Кто побеждает: я ли, ты ли,
Иль гибкость стали, иль гранит.
Меня слепит твой взгляд упорный,
Твои сомкнутые уста,
Я задыхаюсь в муке черной,
И побеждает красота.
Я пал, и молнии победней,
Сверкнул и в тело впился нож.
Тебе восторг — мне стон последний,
Моя прерывистая дрожь.
И ты уходишь в славе ратной,
Толпа поет тебе хвалы,
Но ты воротишься обратно,
Одна, в плаще весенней мглы.
И, над равниной дымно-белой
Мерцая шлемом золотым,
Найдешь мой труп окоченелый
И снова склонишься над ним:
Люблю! О, помни это слово,
Я сохраню его всегда,
Тебя убила я живого,
Но не забуду никогда.
Лучи, сокройтеся назад вы…
Но заалела пена рек.
Уходишь ты, с тобою клятвы,
Оба стихотворения — плоды гумилевских библиотечных штудий, оба окрашены в тона депрессии, изображенной им в письмах Брюсову. Если верна наша гипотеза, то «Поединок» был задуман или набросан приблизительно тогда же, когда и «Одержимый» (посланный Брюсову в письме от 12/25 марта 1908 года и напечатанный в подборке с двумя другими в «Весах» № 6, 1908). «Поединок» же в этот момент то ли не дописывался, то ли «придерживался».
Включая стихотворение «Поединок» в сборник «Жемчуга» (1910), Гумилев снял посвящение и вставил новую четвертую строфу с характеристикой героини:
Ты — дева-воин песен давних,
Тобой гордятся короли,
Твое копье не знает равных
В пределах моря и земли.
Кроме того, в пятой строфе первая строка заменена на «Клинки столкнулись, — отскочили»; по всему тексту сделаны незначительные исправления. Но самое главное — последняя строфа с мотивом мандрагор заменяется другой:
«Поединок» «ЖЛТХО» (1909)
И злые злаки мандрагора
Старинной тесностию уз,
Печатью вечного позора
Запечатлели наш союз.
«Поединок» «Жемчугов» (1910)
Еще не умер звук рыданий,
Еще шуршит твой белый шелк,
А уж ко мне ползет в тумане
Первая редакция «Поединка» подробнее разворачивает метафору войны-любви, завершающуюся поразительной сценой последнего любовного прощания, с легендарной этиологической концовкой: по средневековому поверью, человекоподобные корни мандрагоры зарождаются из спермы висельников; в стихотворении они служат уликой посмертного союза «красоты» с мертвецом. Во второй редакции некрофильская тема удалена. Образ противницы уточнен. Если в первом варианте это просто женщина, а поединок — вечный бой между мужским и женским, между днем и ночью, то во втором варианте появляется эпическая «дева-воин песен давних», вооруженная копьем — то ли амазонка, то ли Жанна д’Арк, — и именно она делается носителем рыцарской темы, что снимает ноту душного эротизма. Во втором варианте уходящая женщина подменяется волком. Эта тема корреспондирует с зооморфными обликами садистических «цариц» раннего Гумилева и повторяет общие места в изобразительном искусстве Art Nouveau (воспроизведенные в тот же период, вслед за Бердсли, и в работах художника М. В. Фармаковского, сотрудника Гумилева по «Сириусу»).
Тема волка связывает второй вариант «Поединка» со стихотворением «После смерти» (посланным Брюсову 7 февраля 1908 года), где, как и в «Поединке» и в «Одержимом», говорится о смертном опыте:
Но, сжимая руками виски,
Я лицом упаду в тишину.
Следует оккультное описание бытия после смерти: в этом «втором бытии» нет терзающих внешнего человека низких страстей, канонический символ которых, волк, подан отчасти через негатив:
Гибких трав вечереющий шелк
И второе мое бытие…
Да, сюда не прокрадется волк,
Там вцепившийся в горло мое.
В позднем «Поединке» волк так же реален, как в этой последней строке. Куртуазная цепочка антитез соединена с точной и скупой «де-лилевской»[56] деталью: «И над равниной дымно-белой, / Мерцая шлемом золотым», что дает современный живописный эффект.
Итак, перед нами шокирующее и прекрасное стихотворение, как-то связанное через «Одержимого» с парижским циклом. Гипотетический сюжетный эпизод прикреплялся к парижским впечатлениям, общим для определенного круга культурной элиты. Снабдив стихотворение прозрачным посвящением жене ближайшего приятеля и коллеги, Гумилев начал лукавую и двусмысленную игру с реальностью. Мандрагоры можно было понять как подробность любовного эпизода, что для нее было и комплиментарно, и обидно, а для Толстого оскорбительно. Не приходится удивляться, что и этот мотив оказался в версии «Жемчугов» снятым.
По весенней земле. Из раннего
По весенней земле. Из раннего Дерево… Большое и нахмуренное… Спокойное, как мудрец, которому уже ничего не надо. Дышит, стоит… И совсем не думает. Ему и не надо думать. Оно просто знает, что надо только одно: Быть.Оно даже не знает этого. Ему и не надо знать… А может быть,
«Средь мглы томительной и нудной…»
«Средь мглы томительной и нудной…» Средь мглы томительной и нудной, Навстречу первому лучу Я вышел в путь прямой и трудный, Затеплив скромную свечу. Пусть слева ветер лицемерный, Меняя дважды голос свой, Меня сбивал с дороги верной, Толкая в омут головой. Пускай
«Одна новинка; да всего одна…»
«Одна новинка; да всего одна…» Одна новинка; да всего одна разыскана за книжными рядами, смущается, обласканная вами, и отрицает то, что есть она, и жребий свой. Но книгами, вещами вещает нам желанная страна, их счастьем будничность окружена, они смягчают грани между
Георгий Адамович Памяти Гумилева
Георгий Адамович Памяти Гумилева Обыкновенно говорят: «время летит». О далеких событиях, врезавшихся в память, с удовольствием замечают, что они были «как будто вчера». Но в наши годы даже и это изменилось. Вспомните начало войны, — ведь это было всего лишь пятнадцать
Хроника жизни Л. Н. Гумилёва
ГИБЕЛЬ ГУМИЛЁВА. ПОСЛЕДНИЙ ГОД В РОССИИ
ГИБЕЛЬ ГУМИЛЁВА. ПОСЛЕДНИЙ ГОД В РОССИИ Во вторник 9 августа на улице, там, где обычно расклеивали газеты, Георгий Иванов увидел зеленоватую афишку: Дом искусств, Дом ученых, Дом литераторов, Большой драматический театр, издательство «Всемирная литература» извещают…О
Переписка Рейснер и Гумилёва
Переписка Рейснер и Гумилёва В бумагах Ларисы Рейснер сохранился необычный документ – мобилизационное предписание петроградского коменданта, в конце октября 1916 года отправившего Гумилёва на фронт.Впервые переписка Гумилёва и Рейснер была опубликована в 1980 году в
Последняя открытка Николая Гумилёва
Последняя открытка Николая Гумилёва Павел Лукницкий записывал: «После выписки из лазарета Гумилёв какое-то время жил у Михаила Лозинского, потом недолго в меблированных комнатах „Ира“ до своего отъезда 17 мая морем через Англию во Францию. Он через знакомых добился
«Болдинская осень» Гумилёва
«Болдинская осень» Гумилёва У Николая Гумилёва началась его «Болдинская осень». Даже затворничество на природе предоставила ему судьба – на правом берегу Невы, в «Первом доме Отдыха». В восьмом номере журнала «Вестник литературы» за 1920 год отмечено, что во время отдыха
ДРУЗЬЯ ГУМИЛЕВА
ДРУЗЬЯ ГУМИЛЕВА Ахматова и в самом деле была дворянкой, но Лев Гумилев, живи он в царской России, не принадлежал бы к дворянскому сословию. Личное дворянство (за службу) было у его деда Степана Яковлевича, ни сын, ни внук его унаследовать не могли.В январе 1912 года старший
Хроника жизни и творчества Н. С. Гумилева[1]
Хроника жизни и творчества Н. С. Гумилева[1] 1886Ночь со 2-го на 3-е апреля. В Кронштадте, в доме Григорьевой по Екатерининской ул., у старшего Экипажного врача 6-го флотского экипажа коллежского советника Степана Яковлевича Гумилева и его жены Анны Ивановны родился третий
Глава тринадцатая В БЕЛОМ ПЛАЩЕ С КРОВАВЫМ ПОДБОЕМ
Глава тринадцатая В БЕЛОМ ПЛАЩЕ С КРОВАВЫМ ПОДБОЕМ В Брюсселе Дюма жил с сыном и лакеем Алексисом в отеле «Европа». Но сын 9 января 1852 года уехал обратно: в театре «Водевиль» начинались репетиции «Дамы с камелиями». Четыре года назад, когда он написал роман, отец сказал, что
Мать Анна Ивановна Гумилева
Мать Анна Ивановна Гумилева Орест Николаевич Высотский:Анне Ивановне было 22 года. Трудно сказать, что побудило богатую и красивую девушку выйти за корабельного врача, сорокадвухлетнего вдовца, имевшего семилетнюю дочь. В самом деле, Анна Ивановна была хороша собой:
«Период Адамович» в жизни Гумилёва
«Период Адамович» в жизни Гумилёва С конца декабря 1913 года начинающий поэт Георгий Иванов, расставшись к тому времени с Осипом Мандельштамом, стал появляться в ночном литературно-артистическом кафе «Бродячая собака» на Михайловской площади Петербурга с новым другом —
Первая ученица Гумилева
Первая ученица Гумилева В конце 1918 года она записалась на занятия в «Институт живого слова». На первую лекцию Николая Гумилева шла с замиранием сердца: герой, охотник на львов, муж Анны Ахматовой. И застыла: как он некрасив, как не похож на поэта! Гумилев сидел прямой, как
Читайте также: