Кто выжил после рмж
Обновлено: 19.05.2024
Нина, 41 год: Врачи сказали выбирать: или выписывают, или отрежут грудь
«Началось с того, что банально заболела грудь. По ощущениям сразу поняла: что‑то не то, а куда идти – непонятно. Пошла к участковому, он отправил к хирургу, а тот на УЗИ. Никто не говорил про онкологию. Я и самая была уверена: «Со мной такого быть не может! Я ж молодая, красивая, да и грудь маленькая, там нечему появиться». Началось хождение по врачам. Никто не произносил слово «рак», меня просто отправляли на обследования, брали пункцию, делали биопсию. Я прошла три врачебные комиссии, несколько раз сдавала анализы, некоторые из них действительны только три дня. Не попал с ними к врачу – сдаёшь заново. Одни платные, другие бесплатные. Все результаты говорили о том, что опухоль доброкачественная. И всё‑таки через три месяца я оказалась в операционной онкодиспансера.
Белгородских медиков обучат специалисты ведущего онкоцентра России 03 Сен 2021 15:42 В онкодиспансер Белгорода поступил новый магнитно-резонансный томограф 03 Сен 2021 09:04 Белгородский онкодиспансер меняет старые установки на современные излучатели 15 Июл 2021 09:41 Нужно говорить и слушать. Правила работы корочанского врача-онколога Нелли Осиповой 20 Июн 2021 09:47Проснулась после операции – сразу за грудь: ага, на месте. Отлегло. Полученный материал отправили на анализ, чтобы понять, достаточно этого вмешательства или придётся удалить полностью. Я была в неведении 10 дней. Сменились все женщины в палате, а я всё жду. Свои 39 лет я отметила в онкодиспансере, подружки принесли шарики и вкусняшки. С пациентками мы развлекались тем, что делали маски на лицо. И тут пришли анализы: рак молочной железы первой степени. Врачи сказали, выбирай: или мы тебя сегодня выписываем, или завтра отрежем грудь.
Как тут можно выбрать?! Я не была готова к такому. Для врачей это будни, а я‑то такого не ожидала. Никто со мной не поговорил, психолога не было. День я просто ревела и не могла принять решение. Сказала мужу: забирай меня, хочу помыться, пиво и шашлыки. Меня выписали, я была в отчаянии. Меня попытался успокоить по телефону друг моей подруги, человек мне совершенно незнакомый. Он меня просто выбесил, зато после разговора я поняла, что делать.
Поехала в Москву, где в экспресс-лаборатории подтвердили диагноз. На семейном совете решили: надо резать. В конце концов, ребёнок вырос, других не планируем, муж любит. На вторую операцию я вернулась примерно через месяц. Отрезали быстро, а вот послеоперационный период был ужасен. Вместе с грудью удалили лимфоузлы, рука не поднималась, её чувствительность снизилась. Шов, кстати, отвратительный.
С той операции прошло больше двух лет. Купила себе протез, но мне не подошёл даже самый маленький размер, поэтому выкручиваюсь иначе. Внешне ничего не заметно, но я изменилась, другим стал гардероб: никаких глубоких вырезов и обычных купальников, специальное бельё.
Лекарств я не пью, но каждые три месяца сдаю анализы в онкодиспансере и постоянно наблюдаю за всем, я всегда на стрёме. Пройдя через всё это, я поняла, что, кроме самой себя, я нигде никому не нужна. Иногда случаются приступы жалости к себе. Посижу, пореву, и всё нормально. Я живу, и это главное!»
«Я живу, и это главное». Истории трёх белгородок, победивших рак груди
На первом месте среди женских онкологических заболеваний – рак молочной железы. Онкоцентр имени Н. Н. Блохина констатирует, что ежегодно в России выявляют около 50 тыс. новых случаев, при этом более 40 % – на поздних стадиях. За год болезнь уносит 20 тыс. жизней.
К сожалению, мало кто задумывается о профилактике и ежегодных осмотрах, а зря. Болезнь, выявленная на первой стадии, даёт 98 % шансов на выздоровление. Своими историями поделились те, кто попал в хорошую статистику.
Полина, 51 год: Шмяк-шмяк – и через 40 минут ты уже в палате
«Диагноз выявили случайно. Я два месяца пыталась попасть к хирургу по совершенно другому вопросу. Устав, пошла на платный приём, оказалось, что врач – хирург-онколог. Проконсультировав по моему вопросу, предложил заодно осмотреть и грудь. Я подумала: почему нет, раз уже заплатила за приём. «А вот это мне не нравится» – и у меня сердце ушло в пятки. Два месяца назад я делала маммографию – всё в порядке! Он отправил меня на УЗИ и на анализы и сказал сразу, что почти уверен в онкологии. Спасибо, позвонил в онкодиспансер и попросил принять меня поскорее. Сама я пробивалась бы туда месяца три, а он сказал, что нужна операция, и чем быстрее, тем лучше.
— А вы знаете, что у вас рак?
— Вам нужна будет операция.
— Я хочу сразу решить вопрос радикально.
— Ну, радикально в вашем случае не панацея…
Вот такую «поддержку» я получила от одного из врачей онкоцентра. Был февраль, метель воет, и я иду вою. Оказалась вторая стадия. Несколько дней я была в абсолютной прострации.
Уходя на больничный, сложила на работе все вещи, готовилась к тому, что могу не вернуться, потому что не выживу, ведь никого из моих знакомых, заболевших раком, в живых уже нет.
Я сделала грубую ошибку, начав копать в Интернете. Самая полезная информация – как развивается болезнь, остального читать не следовало. Пока я погружалась, поняла, что вообще не хочу никакого негатива! Даже слова «смерть» я не переносила, говорила: «Я погибаю».
На операционном столе я оказалась через месяц после первого приёма. Всё быстро: шмяк-шмяк, рубец 20 см – и через 40 минут ты уже в палате – слава богу, сделали! Послеоперационный период был самый лёгкий из всего, через что я прошла. Мы постоянно смеялись. Врачи ничего не рассказывали, они вообще с пациентами не разговаривают. С нами лежала женщина, у которой через три года случился рецидив. Она рассказала, как переносить химию, какие лекарства, на что обращать внимание. Мы всё записывали в блокноты, потом мне эти записи очень помогли. О том, что рука потеряет чувствительность, что её надо разрабатывать и как разрабатывать, я узнала от другой пациентки – у неё рецидив случился через 7 лет. Рука после операции почти не шевелилась, и, если сразу не начать разрабатывать, такой и останется.
Первую химию сделали после операции. Я знала, что будет набор веса, облысение, но поставила себе установку: по фигу, я выживу! Понимала, что начала марафон со смертью, в котором не могу прийти второй. А когда волосы начали лезть клочьями, у меня началась истерика. Муж приехал в больницу с машинкой, давай, говорит, садись. И только машинка зажужжала, я в слёзы. Я реву, а он меня стрижёт.
После второй химии началась такая жесть! Я собрала все побочные эффекты. У меня был низкий гемоглобин, а надо высокий. Ела красную икру, грибы шиитаке, креветки, но на деликатесы смотрела как на лекарства, есть ничего не хотелось, никаких желаний не было, сил не было.
Потом назначили гормоны, и начались дикие истерики, причём из‑за всего: умер Кобзон – истерика, не поглажен пододеяльник – слёзы. Ломка капитальная. Химия так ломает организм, что какой‑то запах можно возненавидеть на всю оставшуюся жизнь. У меня так получилось с копчёной колбасой.
На работу вышла через два месяца после операции. Морально это отвлекает, но физически было очень тяжело: сил не было совершенно. Утром глаза открыла и уже устала.
Волосы начали расти месяца через три после второй химии. Я ходила в шапочке и каждый день проверяла, измеряла и радовалась: пушок, кудряшки. После операции прошло больше двух лет, я до сих пор на таблетках».
Умные пациентки
— В 2020 году в вашем отделении провели более 500 операций по поводу новообразований в молочной железе. Вы работаете хирургом-онкологом 34 года и можете точно сказать – больных стало больше?
— Я бы сказала, что благодаря УЗИ, маммографии намного лучше стала диагностика, поэтому и кажется, что больных прибавилось. Очень изменились наши пациентки. Они много читают, самостоятельно выявляют проблемы и приходят к врачам. Поэтому в 75 % онкологию диагностируют на ранней стадии, а это совсем иной прогноз лечения.
— Сейчас много говорят о наследственности онкозаболеваний, о том, что вероятность недуга больше, если болели мама, бабушка, тёти. Как узнать, находишься ли ты в группе риска?
— Женщины могут сдать анализ для выявления наследственной предрасположенности к раку молочной железы. Мутация определённых генов говорит о возможной опухолевой трансформации клеток. При мутациях в генах вероятность рака молочной железы вырастает в разы.
— И что делать с этой информацией?
— Наличие генетической мутации не означает, что женщина обязательно заболеет раком. Но она должна тщательно контролировать ситуацию: делать УЗИ молочной железы не реже, чем раз в полгода, при необходимости и чаще, а после 40 лет проверять состояние здоровья с помощью маммографии.
— А если плохой наследственности нет?
— Тогда до 40 лет – УЗИ раз в год, после 40 – раз в два года маммография. И, конечно, самостоятельный осмотр молочных желёз в первую фазу цикла или в один и тот же день менопаузы: не появились ли изменения – уплотнения, шишки, втянутости, покраснения кожи, выделения из сосков? Осматривать себя нужно в разных положениях – стоя, с поднятыми руками, лёжа.
Цена и срок давности
— Я помню, как знакомой, лишившейся груди, друзья собирали деньги на реконструкцию удалённого органа. До недавнего времени это было дорого, поэтому для многих недоступно. Да и обращаться за помощью приходилось в столичные клиники…
— Сейчас для пациенток реконструкция груди проводится бесплатно, главное – желание. Все необходимые расходы, включая стоимость имплантатов, оплачиваются за счёт средств обязательного медицинского страхования. Хирурги нашего отделения прошли обучение в специализированных федеральных центрах, и опыт последних лет показывает, что операции проходят с хорошими результатами.
— Если молочная железа удалена лет 10–15 назад, можно ли помочь женщине?
— Да, ограничений из‑за давности сделанной операции нет, нет их и по возрасту. Недавно я проводила реконструкцию груди у больной, давно перешагнувшей 60-летний рубеж. Женщины в любые годы хотят хорошо выглядеть, быть любимыми, и мы им в этом помогаем. Кроме того, операция необходима, чтобы предупредить деформацию тела, нередко возникающую из‑за весового дисбаланса после мастэктомии.
— Какое время занимает очередь на операцию?
— Её нет, мы, наоборот, как можно больше стараемся донести информации о возможности реконструкции молочной железы до врачей в районных центрах, пациентов. Решив восстановить грудь, женщина должна обратиться в поликлинику областного онкологического диспансера. Если онколог даёт заключение, что операция не противопоказана, проводится замер необходимого имплантата. На его изготовление уходит 10–14 дней.
Откровенные истории сибирячек, победивших рак груди: «Такая жажда жизни, что медицина бессильна»
Рак молочной железы раз и навсегда меняет облик женского тела. После операции у женщин часто остаются заметные шрамы и рубцы, а некоторым ради шанса на жизнь приходится и вовсе пожертвовать грудью. Журналист НГС поговорила с жительницами Новосибирска, которые пережили операции на груди — они привыкают не стесняться шрамов, носят протезы и знают, как чувствовать себя счастливым даже в самые тяжёлые времена.
История Екатерины Казаковой
— Шишечку в груди я обнаружила сама, мне было 35 лет. Весной на диспансеризации заметили, что грудь рыхлая, ведь я кормила детей одного за одним. Гинеколог предположила, что ещё не ушли молочные мешки. Я обратила на это внимание, стала контролировать.
Через некоторое время, когда грудь стала однородной, я увидела какой-то шарик, шишечку. Пошла на маммографию, но там ничего не обнаружили. Я всё равно сказала врачу, что у меня не всё хорошо. Разделась, предложила потрогать, врач нашла уплотнение и отправила на УЗИ. Сначала мне поставили диагноз «фиброаденома» и направили к онкологу.
Онколог сделал пункцию, опухоль была доброкачественной, посоветовала на всякий случай вырезать. Пункция — такой анализ, где велика вероятность, что можно не попасть в раковую клетку. Получилось так, что мои раковые клетки не попали в шприц. Казалось, что всё хорошо, что это всего лишь фиброаденома. Я не сразу кинулась её удалять. Когда делают операцию, берут один срез и отправляют на экспресс-анализ, который делается во время операции. Он тоже показал, что у меня доброкачественная опухоль — даже на срез не попали раковые клетки.
Екатерина считает, что больные не должны замыкаться и вести затворнический образ жизни. По её мнению, если разделить с другом радость, её станет больше, а горя — меньше
Фото: Екатерина Казакова; фотопроект «Клуба хороших людей Сибири»
Спустя три дня меня выписали, я стала ездить на перевязки. Только через две недели пришли результаты гистологии (анализ тканей — Прим. ред.) — рак молочной железы первой стадии. Причём трижды негативный рак. Он не зависит от гормонов и не реагирует на гормональное лечение.
Я не плакала. Когда узнала, то не билась головой об стену, не спрашивала, почему я, за что. Только спросила врача, что мы будем делать дальше. Больше испугался муж. В тот день у меня были планы — я же не собиралась узнавать, что у меня рак, — собиралась в гости к подруге. Звоню ей и говорю, что скорее всего не приеду, у меня рак. А она: «И что? Это не повод откладывать нашу встречу». Мужу сказала по телефону. Приезжаю домой, а он поехал с детьми — такие чувства были, что не мог сидеть и ждать. Когда вернулся — смотрел большими глазами, молчал и не отходил от меня. Это очень важно, когда рядом мужчина, который любит тебя безусловно. Я не думала, что буду лысой, страшно худой или, наоборот, толстой, не размышляла, мол, зачем я ему такая нужна.
Моему мужу памятник надо ставить! Я всегда знала, что он будет рядом. Он буквально носил меня на руках, кормил. После четвёртой химии от смерти спас: у меня было очень сильное обезвоживание, я постоянно падала в обмороки, однажды он меня подхватил и понёс к врачу.
Мне удалили подмышечные лимфоузлы, чтобы понять, пошли ли раковые клетки по организму. После первой операции надрез был ювелирный, его не видно. А после второй у меня поднялась температура, шрам заживал домиком — ну всё, думала, такая молодая, а майку теперь не надену.
Когда волосы в один момент выпали, то муж сбрил остатки, а я слёзы промокнула. В парикмахерскую идти не могла, после второй химии постоянно лежала, меня тошнило — волосы на подушке оставались. Первое время я ходила в платочке — боялась напугать детей, — а потом как-то все привыкли. У меня был парик, но я не носила его. Химиотерапию проходила весной и летом, а парик был очень тяжёлым и жарким. Знаю, что девочки за бешеные деньги заказывают парики, но я предпочитала платки.
На химии волосы выпадают не только на голове. Ещё и брови, и ресницы. Я сильно похудела. У тех, кто принимает гормоны, сильно отекает лицо, появляются большие щёки — человек выглядит больным.
Пережить болезнь Екатерине помогла вера, что супруг с ней навсегда и любит её не за внешность
Фото: Екатерина Казакова
Я всегда думала, что у меня будет трое детей. Когда только поставили диагноз, врач говорил, что я смогу родить только через 5 лет — всё это время женщины пьют гормоны. Я мысленно прибавила к 36 годам эту цифру — 41, в этом возрасте я не планировала рожать, поэтому попрощалась с мечтой. Но на комиссии мне сказали, что можно через 2,5–3 года. Когда узнала, что беременна, то испытала и страх, и радость. Прошло только 2 года и 3 месяца после последний химии. С дочкой сейчас всё хорошо.
Недавно на приеме у кардиолога я перечисляла свои болячки и упомянула, что после рака груди родила ребёнка. Врач всё это записывала, записывала, а потом говорит: «Знаете, у вас такая жажда жизни, что медицина бессильна».
Нередко при раке груди женщине удаляют не только опухоль и лимфоузел, но и полностью всю грудь
Фото: Полина Авдошина
История Розы Григорьевны (имя изменено по просьбе героини)
— Ещё в 2011 году (я тогда жила в Братске) пошла на маммографию. Обследование что-то показало, но онколог сказал, что ничего страшного. Потом я каждый год делала маммографию. В 2018 году (к этому времени уже переехала к дочери в Новосибирск) я сильно простыла. Через некоторое время выскочила большая шишка, и тогда я записалась на обследование.
Онколог сказал, что долгие годы рак дремал. Мне повезло, что 7 лет он не проявлял себя. Диагноз поставили за день: «рак молочной железы второй стадии». Говорят, что рак не чувствуешь, но это не так. Перед этим я ещё работала в магазине, чувствовала себя с каждым днём хуже и хуже, в один день сильно подскочило давление, и я просто упала.
Когда узнаёшь диагноз, то испытываешь шок — обидно, больно. В горбольнице предложили сперва сделать химию, а после удалить. Некоторым делают иссечение груди, кому-то отнимают грудь полностью — всё зависит от диаметра. Мой онколог посоветовал убрать всё.
Некоторые женщины после операции не могут смотреть на себя в зеркало. Шов, конечно, у меня безобразный, келоидный (с рубцом) — организм плохо сработал, не очень красиво зажило. Я тоже стараюсь не смотреть на себя, первое время даже голова кружилась. Дочка столько пережила, сама обрабатывала мне швы — я не могла взглянуть на свои рубцы.
Сейчас ношу специальный протез. Это силиконовые вкладыши, которые нужно носить в особом бюстгальтере, он с кармашком. Инвалидность мне не дали — комиссия написала, что нет возможности. Добиться инвалидности вообще сложно. Поэтому протез мы купили сами, российский. Есть ещё из Германии, они удобнее — у них застёжки спереди, а у наших сзади. Бюстгальтеры мы брали по 700 рублей за штуку, а протезы — от тысячи. Немецкие, которые рекомендуют, стоят от 4 тысяч.
Если не надеваю протез, то ощущение, будто бы чего-то не хватает, начинает болеть шея, спина — нет равновесия, груза. Протез приходится носить даже дома, ведь ты всю жизнь живёшь с двумя грудями, каждая у меня весила 500–600 граммов — когда ходишь без протеза, с одной стороны есть вес, а с другой пусто.
Протез нужно каждый день промывать, чтобы он прослужил долго. Можно и всю жизнь с одним проходить. Одна бабушка из больницы (не знаю, по какой причине она не получила инвалидность — может, просто решила не ходить по комиссиям) насыпала в мешочек гречки и так ходила.
После операции жир с груди сгоняют в район руки, такая шишечка получается — неприятно, у всех под мышкой висит. Летом ношу футболки, платья, но ощущение, что одежду на одну сторону постоянно перетягивает, сидит не так, как раньше, приходится поправлять кофту. В принципе, не видно, что там силикон. Только из-за той шишки уже не наденешь облегающий свитер. После операции толком не ощущаю руку, делаю зарядку, разрабатываю. Её нужно постоянно растрясать — скапливается лимфа, ей же некуда идти. Врачи говорят, что задеты все нервные окончания, нужно время на восстановление, хотя после операции уже год прошёл.
Считаю, инвалидность должны всем давать. Если у тебя есть группа, ты можешь взять путёвку в санаторий, пройти реабилитацию, получить лекарства — их же многим выписывают из-за последствий химиотерапии. Конечно, поддержка нужна.
Но вообще наши российские женщины не унывают. Я сблизились с теми, с кем была на операции. Мы перезваниваемся, узнаём, как самочувствие друг у друга. Одной в 80 лет сделали операцию, она уникальная женщина, такая шустрая, ей и на дачу надо, такая оптимистка, от неё заряжаешься энергией. Говорит, что ей надо прожить ещё пять лет — внука вырастить. Другой 70, она поёт в хоре, занимается физкультурой. Хоть и плохо — она всё равно поёт, не унывать же теперь.
Вы тоже хотите рассказать свою историю о преодолении жизненных трудностей или проблем со здоровьем? Напишите в редакцию НГС по Viber, Telegram, WhatsApp на номер .
Что еще почитать про онкологию
Девушка, которая борется с лимфомой, честно рассказала о самых раздражающих вопросах. А наша коллега поделилась собственной историей — как она осталась без волос после химиотерапии и через что ей пришлось пройти. До этого главный онколог города назвал четыре основные причины смертности от рака.
История болезни
— Елена Юрьевна, что собой представляет реконструкция молочной железы?
— Это её восстановление до анатомической формы с помощью имплантатов. Но иногда кожи не хватает, и тогда в сжатом положении устанавливают протез с полостью, который подготавливает ткани, постепенно растягивая их до необходимого размера. Когда мышца и кожа заживают, хирург постепенно наполняет протез через подкожный клапан физиологическим раствором, чтобы достичь нужного объёма.
Раньше мы применяли методику восстановления объёма собственными тканями пациентки. Для этого кожно-жировой лоскут с живота перемещали на грудь, формируя железу. Но это травматичная и длительная операция, больные долго приходили в себя, была необходима реабилитация, поэтому от этой технологии отказались.
Долгое время мастэктомия входила в разряд калечащих операций, ещё 30 лет назад молочную железу никто и нигде не сохранял. Но времена меняются, и сегодня мы думаем не только о том, как вылечить, но и как обеспечить качество жизни. Поэтому стараемся делать органосохраняющие операции. Если не удаётся, помогает реконструкция.
«Я живу, и это главное». Истории трёх белгородок, победивших рак груди 18 Ноя 2020 14:26 Белгородки могут бесплатно обследоваться на рак груди 11 Авг 2020 11:34 Белгородок проверят на рак молочной железы 31 Янв 2020 11:32
— Можно ли во время одного операционного вмешательства, удалив молочную железу, сразу же её восстановить?
— Да, мы нередко так и делаем, и у женщины нет психологического шока после операции. Видим, что таким пациенткам легче переносить тяжёлую болезнь. Однако она невозможна, если после мастэктомии требуется длительное лечение, лучевая терапия. Тогда говорим об отсроченном восстановлении, реконструкцию планируют после окончания лечения.
Риски
— Являются ли гормональные таблетки, употребляемые многими женщинами – противозачаточные или убирающие симптомы климакса, – фактором риска? Ведь есть и гормонозависимые опухоли.
— Нет, не являются. Но подобрать их должен не провизор в аптеке, а врач-гинеколог, который оценит гормональный статус пациентки. Задача онкологов, если есть проблемы, – скорректировать ситуацию, назначив иной спектр препаратов.
При менопаузе также важно учитывать назначения специалиста, недаром же гинеколог-эндокринолог сегодня выделен в отдельную когорту врачей.
— Кто‑то назвал рак молочной железы болезнью карьеристок. Вы согласны с утверждением?
— Да, среди моих пациенток немало тех, у кого работа занимает всё время. Длительный стресс, который сопровождает их деятельность, истощает защитные механизмы организма.
Фактор риска рака молочной железы – поздние роды или их отсутствие. А выход на работу практически сразу после родов, ранний отказ от грудного вскармливания, который встречается повсеместно? Нарушается основная функция молочной железы – выработка молока для младенца. А ведь лактация, как и беременность, даёт гормональную передышку женскому организму.
Но рак, к сожалению, не щадит и часто рожающих, и длительно кормящих женщин, поэтому им не стоит успокаиваться. В числе пациенток нашего отделения были и 20-летние девушки, и женщины, перешагнувшие 80-летний рубеж. Поэтому в любом возрасте, даже если у вас нет жалоб, нужно посещать гинеколога, который профессионально пропальпирует молочные железы, делать УЗИ и маммографию и при малейших подозрениях обращаться к врачу. На ранних стадиях рак молочной железы, и в этом убедились многие пациентки, практически излечим.
О том, как восстановиться после тяжёлой болезни, рассказывает «Белгородская правда»
Самое распространённое онкологическое заболевание у женщин – рак молочной железы. Нередко проблемы со здоровьем решают только мастэктомией – полным удалением груди. Современные технологии позволяют реконструировать грудь после операции.
Около трёх лет этим занимаются в Белгородском онкологическом диспансере. Кому доступны такие операции, есть ли у них противопоказания и можно ли восстановить молочную железу, удалённую 10–15 лет назад, рассказывает хирург-онколог Елена Сметанина.
Жизнь после мастэктомии: истории женщин, переживших рак
История Юлии (46 лет) из Санкт-Петербурга:
— О диагнозе узнала случайно: в апреле прошлого года мылась в душе и нашла у себя уплотнение. Обратилась к гинекологу, а она даже смотреть меня не стала, сказала: идите к хирургу, к терапевту и, вообще, куда хотите. Сделала УЗИ, и врач сказала, что это очень похоже на опухоль. В итоге я пошла в онкодиспансер на Удельной, где мне дали направление в НМИЦ онкологии имени Петрова в поселке Песочное.
Там все хирурги в один голос сказали, что это опухоль. Сейчас у меня третья стадия, я прошла кучу обследований, и ни одно не выявило саму опухоль, только метастазы. Было обидно удалять грудь, понимая, что опухоли там может и не быть, что она может оказаться в совершенно другом месте. Но биопсия показала, что метастазы именно от молочной железы.
Был вариант резекции, но поскольку непонятно, в каком месте находится опухоль, наобум вырезать какую-то часть . А где гарантия, что она не в другом месте? Заведующая отделением сказала, что если для вас это не принципиально важно, то лучше убрать грудь целиком. Мы с мужем посоветовались и решили, что будем удалять полностью.
Любая женщина не готова расстаться со своей грудью, мне было жалко до последнего. Но я себя уговаривала, что это поможет выжить. Что если не сделаю этого, то опухоль, возможно, останется — и тогда придется всё начинать сначала.
Муж до последнего не верил в происходящее. Он у меня человек немногословный, за эти месяцы «постарел». Дети — у меня два мальчика, уже взрослые — поначалу даже не поняли, что произошло. Младшему мы сначала не говорили, слово «рак» даже не произносили.
Реконструкцию, скорее всего, делать не буду: не считаю нужным подвергать свой организм дополнительной нагрузке. Всё это не так просто, как рассказывают: нужна серьезная подготовка — не месяц и не два, будет больно, невозможно добиться абсолютной симметрии, то есть нужно и вторую грудь оперировать. Я считаю, что с таким заболеванием, как рак, чем меньше вмешательств, тем лучше. Но, может, изменю свое мнение года через три-четыре.
У меня в семье одни мужчины, поэтому не даю слабины. Все эти мысли, что я инвалид, стараюсь от себя гнать, чтобы не плакать и не расстраиваться. Когда одета, вроде как ничего, но когда раздеваюсь, тяжело. Не могу раздеться при муже, показать ему это всё. Он говорит: «Что ты глупостями занимаешься? Что ты прячешься?». Но я пока не могу себя пересилить.
Поначалу отдыхала. А потом поняла, что если буду лежать, то сойду с ума: у меня все мышцы ослабли, осанкудержать не могла. С апреля по январь, когда проходила химиотерапию, не было такой минуты, чтобы не думала о диагнозе. Дошло до того, что с ноября перестала спать. А после операции — как отрезало, будто организм сказал: «Всё, у меня нет рака».
Сейчас из-за лучевой терапии мне нельзя заниматься спортом, но с сентября пойду в бассейн: руку нужно всё время разрабатывать. Я созваниваюсь с женщиной, которой тоже сделали мастэктомию, она ходит в бассейн и говорит: «Иду в туалет и переодеваюсь там в купальник, никто ничего не замечает». Конечно, при всех это будет не очень легко, но когда переживаешь такую болезнь, очень многое меняется в мироощущении. Если мне будет негде переодеться, буду переодеваться при всех, потому что это нужно для моего здоровья. Кто что подумает — это мало меня интересует. Может, задумаются и пойдут к врачу. Произошедшее со мной сподвигло знакомых пойти обследоваться.
История Александры (39 лет) из Москвы:
— В ноябре 2015 года мне поставили диагноз «рак груди», а в конце года сделали полную мастэктомию левой груди. Сейчас у меня ремиссия.Моя бабушка болела раком груди; из-за этой болезни умерла мама, когда мне было 16 лет. Тогда я жила в Национальном медицинском исследовательском центре онкологии Блохина, РОНЦ . Я всегда была «онконастороженной»: всю жизнь боялась заболеть — до психических срывов (и ходила к психологу, который пытался сгладить этот страх). Тем не менее болезнь не миновала, хотя я регулярно наблюдалась.
Сначала мне диагностировали доброкачественная опухоль, но в итоге это оказался рак. Опухоль обнаружил муж. На следующий день мы поехали в маммологический центр на обследование, но я знала: это диагноз, рак. Мне диагностировали вторую стадию, и я понимала, что нужно сделать всё радикально, убрать молочные железы по максимуму. Мысли, что я теряю грудь и буду испытывать какие-то неудобства или страдания, не было. Просто сгруппировалась и дала себе установку: надо держаться за жизнь.
Я мама 13-летнего ребенка, у меня семья. Муж сразу сказал: «Саша, даже звука не произноси о реконструкции. Ты мне нужна живая:с грудью, без груди, кривая, косая — неважно, лишь бы ты была здесь, с нами».
Девочки, с которыми лежала в больнице и с которыми сейчас общаюсь, не видели себя без груди и решились на реконструкции. Но реконструкция— это операция не без последствий. Лечение было очень тяжелым, организму требуется много сил, чтобы это выдержать. И для себя решила, что не готова к этому ни физически, ни морально. Реконструкция — это шестичасовая операция с наркозом, двухнедельный вынос из жизни, который я не могу себе позволить. Стоит ли грудь таких мучений? Для меня нет.
Комплексов и дискомфорта у меня нет, спокойно смотрю на себя в зеркало. У меня вставлен протез, я ношу красивое нижнее белье, замечательно чувствую себя на море в купальниках. Понятно, что не могу надеть какое-нибудь декольте или что-то еще, но этим можно пожертвовать. Чем больше живу, тем больше понимаю, что реконструкция мне не нужна.
Вообще, во мне нет сентиментальности, я даже не плакала из-за болезни. Единственное, сказала мужу: «Игорь, ну е-мое, в 38 лет!». А потом видела женщин, заболевших онкологией и в 38, и в 28, и в 20 лет. Я не зациклена на себе, смотрю вокруг и понимаю: есть девчонки-героини, которые столько прошли. А я? Ну прооперировалась, прошла курс химиотерапии, прохожу обследование. Какое отсутствие груди, какие комплексы? В мыслях — только выжить, идти вперед, дожить до совершеннолетия ребенка, дай бог, выучить ее. Была бы возможность, я бы и вторую грудь убрала к чертовой матери.
Светлана, 50 лет: Не могла смотреться в зеркало
«Прошло больше четырёх лет, и я всё ещё хочу это забыть, но я изменилась и прежней никогда не буду. Чувствительность в руке восстановилась частично. Если через год всё будет в порядке, схему лечения изменят. Каждые три месяца я прохожу обследование в онкодиспансере, и это всегда стресс. Даже при стойкой ремиссии нельзя сказать: «Я выздоровела».
Опухоль была очень маленькая, всего 1,5 см, но анализ выявил наличие раковых клеток в лимфоузле, поэтому поставили вторую стадию и удалили грудь.
Шов просто ужасен, там огроменные стежки и пробелы, первое время он даже расходился. Перед операцией можно было обсудить с врачами вариант, как у Анджелины Джоли: грубо говоря, удалить внутренность, но оставить кожу на груди, чтобы потом вставить имплант. Но никто из врачей со мной об этом не поговорил, они вообще не обращают внимания на эстетику. Как конвейер: на этаже 20 палат по четыре человека в каждой, через две недели состав больных обновляется, дольше не держат. Смертность высокая, может, человека через полгода уже не будет, так зачем напрягаться и делать шов аккуратным? А у меня тогда была только одна мысль: «Я хочу жить!»
После операции назначили химию, я переносила её тяжело, выглядела и чувствовала себя ужасно: лысая, с огромным шрамом. Не могла смотреть на себя в зеркало. Помню, муж пришёл в больницу и хотел мне помочь с душем, а я его оттолкнула, говорю: «Я сама», потому что понимала: я не могу показаться ему такой… Он обнял меня и сказал: «Мне плевать на швы, я люблю тебя за твою душу, я хочу, чтобы ты жила». Только благодаря ему я смогла принять новую себя.
В этот период поддержку я чувствовала только от семьи и коллег. В больнице никто ни с кем не разговаривает, разве что в палате найдутся те, кто не первый раз, и они расскажут, к чему готовиться. Есть штатные психологи, но они могут только выписать успокоительное. А ты ползаешь по этим голым стенам и чувствуешь, что сходишь с ума. Вот что стоило развесить в коридоре истории тех, кто прошёл через всё это и живёт? Не нужно их фотографий и прочей открытости врачебной тайны, но ведь можно же написать истории их преодоления! Это дало бы надежду тем, кто проходит лечение. Я искала её на форумах таких же, как я… Жалею, что не обменялась контактами с девочками из своей палаты.
Мне и сейчас не хватает сообщества, где мы могли бы просто поговорить на равных, элементарно поделиться рецептами и какой‑то полезной информацией, может быть, съездить летом на речку. Ведь даже несмотря на то что есть специальные купальники, я не готова пойти в бассейн, раздеваться в общей раздевалке или купаться на городском пляже».
Читайте также: