Кто выжил после ивл с коронавирусом форум
Обновлено: 16.05.2024
Врач Иван Портнягин победил коронавирус, несмотря на практически нулевые шансы. Его выздоровление медики называют настоящим чудом. ИВЛ, ЭКМО, потом снова ИВЛ. В общей сложности Иван провел в больнице более полугода — из них два месяца в медикаментозном сне.
Иван Портнягин — врач Городской клинической больницы им. Юдина (Москва). По первой специальности анестезиолог-реаниматолог, но последние годы занимается лечением хронической боли.
Прощальное письмо сыну
Светлана помнит все события тех дней. Все свои мысли и ощущения.
- 15 и 16 апреля я уже понимала, что умираю. Это страшное чувство. Ты стоишь на пороге смерти, и осознаешь это. Написала прощальное письмо своему 14-летнему сыну, родным и друзьям о том, как следует поступить, когда меня не станет, — рассказывает она. — Я видела, что врачи делают массу манипуляций, в том числе вливали в меня антиковидную плазму, но ничего не помогало. Не было сил, чтобы сделать даже маленький вдох. Пока я могла говорить, я просила врачей только об одном: «Спасите меня, у меня ребенок».
18 апреля Светлану перевели на ИВЛ (искусственная вентиляция легких), а потом, когда стало понятно, что и она не помогает, подключили к аппарату ЭКМО. К тому времени, поражение легких достигло почти 100%. Жить Светлане оставался день-два, даже на ИВЛ.
- По сути это был эксперимент — подключить меня к ЭКМО. Выживу-не выживу, — говорит Светлана.
Что такое ЭКМО
Экстракорпоральную мембранную оксигенацию — ЭКМО — используют, когда полностью поражены легкие. Даже если использовать кислород под давлением, само легкое не может насытить кровь кислородом. Аппараты ИВЛ с этой задачей не справляются — нужно, чтобы у пациента функционировали хотя бы частично альвеолы легких, через которые идет газообмен.
ЭКМО работает по следующему принципу: у пациента забирают кровь, прогоняют через аппарат, насыщают ее кислородом и возвращают обратно. Фактически у пациента искусственное легкое. ЭКМО в данном случае это поддержка жизни вне тела. Но летальность огромная. Выживает один из десяти.
Как все началось
Весь «ковидный» год я работал, общался с пациентами каждый день. Когда пошла вторая волна, напрягся, так как имел все факторы риска по полной программе — ожирение, сахарный диабет и гипертонию, поэтому плотно думал о том, что надо привиться, но затянул и не успел. Ковид настиг меня в конце января 2021 года. Я не герой, победивший смерть. Я дурак, который все это себе и другим устроил.
Сначала поднялась температура до 39 градусов. Ее удалось снизить, но остались слабость и какое-то неприятное, ломкое ощущение. Еще два дня лихорадило, улучшений не было, и на 4-й день болезни я решил сдаться в родную больницу. Меня обследовали. Поражение легких было небольшое — всего 20 процентов, сатурация в норме, и настрой был такой — да, я болен, но в принципе все хорошо. Я собрался болеть дома, но начмед буквально приказал мне остаться в больнице — результаты биохимии были уже плохими. Я остался, а вечером мне стало настолько плохо, что утром меня уже перевели в реанимацию.
Доктор Таня и последний бастион
Случаи снятия с ЭКМО единичны, говорят врачи. Но даже если пациент выживет на «контуре» (профессиональный сленг, так медики называют ЭКМО), нет никакой гарантии, что он не умрет от сопутствующих заболеваний еще на стадии реабилитации. Может что-то пойти не так уже дома, после выписки. И такие случаи, к сожалению, в практике петербургских врачей есть.
«Была у нас девушка 30 с небольшим лет, успешно сняли с „контура“, но в восстановительном периоде ее догнал инсульт, и она погибла», — рассказывает врач-реаниматолог одной из городских больниц.
Широко использовать эту процедуру невозможно, так как она требует специалистов высокого класса, которых в городе немного. Это дорого и трудозатратно, говорят медики. При пациенте на ЭКМО должна неотлучно дежурить целая бригада — врач и две медсестры.
В каких случаях пациентов переводят с ИВЛ на ЭКМО и каковы их шансы на выздоровление, «Доктор Питер» спросил у Татьяны Гладышевой, врача анестезиолога-реаниматолога ОРИТ-3 городской больницы № 40 — той самой «Тани», которая вместе с коллегами спасла Светлану Сироткину от смерти.
Третья реанимация. Женщина после кесарева сечения. «Мы не знаем, почему организм реагирует так»
Реанимация ожогового отделения не первый раз принимает непрофильных больных. В 2010 году сразу после открытия ее отдали под пациентов со свиным гриппом. Тогда из 200 человек погибли 10. Летальность для реанимационного отделения невысокая, но люди умерли не от особо опасной инфекции, а от гриппа, и это всех взбудоражило, говорили врачи.
Как и COVID-19, свиной грипп поражал легкие и вызывал тяжелую дыхательную недостаточность.
— Пациентов, с которыми мы столкнулись, мы не видели никогда и, может, никогда и не увидим. Поражение легких у них было колоссальным, — говорил тогда Владимир Багин.
Спустя 10 лет отделение увидело несколько сотен таких пациентов.
— Больные свиным гриппом были тоже тяжелые, похожие, но их количество не было таким большим. У нас реанимация была на 30 коек, ее хватило практически на весь город, а сейчас в Екатеринбурге несколько сотен реанимационных коек, и их не хватает, — сравнивает Багин. — Летальность другая. Если объяснить по-простому, при обычном гриппе есть определенная летальность, при эпидемическом гриппе (таком, как свиной) она примерно в 10 раз выше, а при новой коронавирусной инфекции — еще в 10 раз выше.
Одна из реанимаций находится в ожоговом центре
Женщина, 67 лет, поступила из эндокринологического отделения ночью, десатурация, состояние пограничное, в любой момент может потребоваться искусственная вентиляция легких. Мужчина, 60 лет, в сознании, заболел после вакцинации «ЭпиВакКороной», положительная динамика.
— То, что привитые не болеют, — это не так, — снова возвращается к теме вакцинации Евгений Нишневич. — Это не стопроцентная защита, но это более надежная защита от смерти.
Мужчина, 84 года, отрицательная динамика, требует седации, прогноз неблагоприятный. Мужчина, 52 года, на гемодиализе.
Аппарат для гемодиализа
На монитор пациента выводятся основные показатели жизнедеятельности
Женщина, 32 года, на гемодиализе. Глаза закрыты, полубессознательное состояние, доктор просит показать язык, она медленно откликается на эту просьбу — реагирует впервые за несколько дней. Смотрю на нее, возвращаюсь к торцу кровати, чтобы еще раз прочитать дату рождения. Всё верно.
— 32 года? — спрашиваю Нишневича.
— Да. Пациентка после кесарева сечения, с очень тяжелым поражением легких. Почки «встали». Мы две недели боремся.
— Нет. Здоровая. Мы не знаем, почему организм реагирует так. В эту волну редко выходят из реанимации. По три-четыре недели лежат. В первую волну, если две недели пережил, думали, пронесло. Сейчас не так. Большинство [из реанимации] не выйдет.
За сутки до этого в реанимации хирургического корпуса умерло 8 пациентов. С июля — 115.
— Жить бы да жить, — говорит Нишневич. — Помню 32-летнего пациента, молодой человек вообще без сопутствующей патологии. У коллег 23-летний. Это я про погибших.
Пациентке 32 года, за ее жизнь борются уже две недели
Беременность, говорит Владимир Багин, в несколько раз повышает вероятность заразиться инфекцией (в частности, коронавирусной) и вероятность умереть:
— Материнская смертность — один из ключевых показателей, по которым ВОЗ оценивает качество оказания медицинской помощи в странах. Этот показатель вырос многократно во всем мире, и в России тоже. Лично у меня было два таких случая, в инфекционном отделении знаю один или два. Раньше по всему городу умирала одна родильница в год. Сейчас умерло уже десять, может, больше. Дети живы все, кесарево сделали, а мамы умерли. Это очень тяжело.
«Прививки мне запрещены, но я буду вакцинироваться»
Реабилитация заняла еще 21 день. Светлана впервые с апреля вышла на улицу уже летом. А 15 июня ее окончательно выписали домой.
«Сейчас я живу с сатурацией 85 (нормой считается — 95-98, — Прим. Ред.). Сатурация — это все условно до какой-то степени. Да, если я буду долго говорить или долго идти, у меня появится одышка. Но я научилась сама поднимать себе сатурацию — вдыхаю воздух и медленно выдыхаю. Я живу с легкими, которые восстановились только на 45% — но это данные майского КТ. Что сейчас с легкими, будет ясно на следующем КТ, оно только через месяц. В быту пока тяжеловато. Врачи рекомендуют регулярную физическую нагрузку, дыхательную гимнастику. Но нет какой-то особой слабости, несмотря на регулярную субфебрильную температуру. В целом, нормально. Я благодарна своему организму, выдержали сердце, почки».
По словам лечащих врачей, какой-то процент неработающей легочной ткани останется, бесследно такие операции не проходят, но это повреждение легких небольшое и к инвалидности не привело. ЭКМО позволило Светлане остаться здоровым человеком.
«Я теперь всем говорю — берегите себя, делаете прививки! — призывает Светлана. — Сама я была не привита от коронавируса, у меня было обследование на аутоиммунное заболевание, при котором нельзя вакцинироваться. Ковид бьет по больному, видимо, цитокиновый шторм начался еще и по этой причине. Сейчас, наверное, у меня есть антитела после болезни. Но потом я сделаю прививку. Повторения такого кошмара я больше не хочу».
В одной больнице — три аппарата ЭКМО, в другой — ноль
В начале эпидемии вице-губернатор Петербурга, курирующий здравоохранение, Олег Эргашев проверял количество аппаратов ЭКМО. Это было несложно — в городских клиниках тогда было всего семь аппаратов. Сейчас, спустя почти полтора года, их количество, судя по всему, не сильно увеличилось. Где-то, как в больнице № 40 три аппарата ЭКМО (и они постоянно в работе, говорят врачи), а где-то, как в ковидном стационаре на Ленсовета — ни одного. ЭКМО есть в инфекционной больнице им. Боткина и в городской больнице святого Георгия. По информации Российского общества специалистов ЭКМО, также аппараты установлены в клинике Первого Меда, в Педиатрическом университете, ВМА им. Кирова.
Отделение гнойной хирургии. «В реанимацию не хочу ее отдавать»
Идем в отделение с заведующей операционным блоком хирургической службы Ксенией Мерсаидовой. На улице аномальная жара, но окна в палатах стараются не открывать — у пациентов с ковидом бывают срывы, суицидальные мысли.
В одной из палат — Ирина с мужем, они в больнице второй день, до этого лечились амбулаторно.
— Получилось так, что наше состояние оказалось немножко в запущенном виде, — говорит Ирина. — Здесь мы хотим исцелиться. Персонал замечательный, как высококвалифицированные доктора, так и среднее звено, девочки-медсестры. У нас тесный контакт «доктор-пациент». Самочувствие изначально было ничего, но желает лучшего — слабость, недомогание.
По КТ у Ирины 70–75% поражения легких, у мужа — 80–85%.
— Это, конечно, чрезмерно, поэтому состояние немножко запущенное, — повторяет она.
— Прививку не делали?
— Прививочку не делали, не по каким-либо соображениям, а вот так получилось на фоне занятости. А так-то, конечно, я всегда прививалась от энцефалита, от гриппа.
Первая реанимация. «Привитые есть, но их единицы»
Заместитель главврача Евгений Нишневич, заведующий реанимационно-анестезиологическим отделением Владимир Багин и заведующая приемным отделением инфекционной службы, а сейчас — еще и научный консультант хирургической службы Юлия Москалева проводят обход.
Мы в хирургическом корпусе. Первый раз он работал на ковид с ноября 2020-го по февраль 2021-го, второй — с нынешнего июля и до неизвестности. Всё, что хочется, чтобы оказалось неправдой, врачи подтверждают: эта волна сильнее и страшнее, новый вариант заразнее и агрессивнее, тяжело болеют и умирают более молодые и без тяжелой хроники.
— Сокращается инкубационный период. Раньше он был две недели, сейчас три, пять, десять дней. И мы видим клиническую картину, которая развивается быстро, молниеносно, с большим вовлечением других органов, — объясняет Юлия Москалева. — Поражаются не только легкие, но и сердечно-сосудистая система, нервная система, головной мозг, кишечник.
Многие пациенты реанимации находятся в сознании. Кто-то лежит на животе, кто-то на боку или на спине. Они смотрят на докторов, кивают. Говорить мешают трубки и маски. И сил нет. Возле каждой кровати — табличка с , возрастом, датой поступления. Смотрю на них — 47, 53, 57 лет. Невольно отмечаю — ни у кого нет лишнего веса, который в первую волну называли одним из основных факторов риска. Многие без сопутствующих патологий.
В реанимациях больницы больше 60 пациентов с ковидом
Большинство сотрудников реанимации работают в красной зоне посменно по 5,5 часа
В реанимации применяют разные способы респираторной поддержки, в зависимости от тяжести состояния пациента
— Посмотрим одну пациентку. Нужно решить, переводить ли ее в реанимацию, сейчас пограничное состояние. Они быстро ухудшаются, — говорит Евгений Нишневич по дороге в отделение урологии.
Женщину перевели накануне из другой ковидной больницы. Болеет с 16 августа — температура, кашель, боль в грудине. Она сидит на кровати, у ног — кислородный концентратор.
— Вы как себя оцениваете? Сутки провели здесь — лучше, хуже, так же?
— Конечно, лучше, я дышу кислородом. Там у нас было шесть коек, [и только] на четырех были аппараты. Рядом бабушка лежала, ей 90 лет, брать у бабушки, что ли [кислород]?
— Задача — лежать на животе, максимально, сколько можно, — говорит женщине Нишневич.
Выходим из палаты.
— Она сейчас не реанимационная, она вполне компенсирована, — комментирует он. — [Поражение легких] по КТ — более 50%, но не обольщайтесь, они все выглядят очень, скажем так, прилично. Это загадка этой болячки. Мы видим относительно компенсированного пациента, иногда розового цвета, через час он декомпенсируется и погибает. Это новая коронавирусная инфекция, ключевое слово — новая.
Пациентку перевели из другого госпиталя
Кислородный концентратор в одной из палат
Заведующая приемным отделением инфекционной службы, врач-инфекционист Юлия Москалева в настоящее время — научный консультант хирургической службы
Эта пациентка поставила «Спутник V»: в марте — первый компонент, в апреле — второй.
— После прививки тоже болеют, но в реанимации мы их видим единицы, — говорит Нишневич.
— Летальные случаи были?
— Один случай есть, — отвечает Владимир Багин. — Но тот человек заболел, видимо, еще до прививки и в инкубационном периоде привился.
Позже медик скажет: вакцинированных среди тех, кто попадает в больницу, становится больше. Скорее всего, это связано с тем, что в принципе растет число и привитых, и заболевших.
— Я не могу сказать, какая у них летальность. Она наверняка есть, но, думаю, невысокая, стремится к нулю, — замечает Владимир Багин. — Сейчас стали такие больные даже в реанимации появляться. Они по-разному привиты, кто-то только одним компонентом и не успел вторым, кто-то заболел до прививки. Есть пациент, точно полностью прошедший курс прививок. Прошло несколько месяцев, и он заболел. Сейчас лежит в реанимации.
Заведующий реанимационно-анестезиологическим отделением ГКБ 40, кандидат медицинских наук Владимир Багин
Всего в отделении реанимации около ста сотрудников
Женщина 50 лет, в реанимации третьи сутки, стабильно тяжелая без существенной динамики.
— Кроме одного положительного момента — у нее регрессирует цитокиновый шторм, — отмечает врач.
Она лежит на животе, обняв подушку, на лице маска. Евгений Нишневич наклоняется к ней, кладет руку на спину:
Женщина приподнимает голову и негромко что-то отвечает.
— Это входит в программу, — кивает врач. — Надо немножко расслабиться, вы не одна, это пройдет.
— Всё хорошо будет?
— Для вас всё делают.
— Я стараюсь, на живот ложусь.
— Хорошо. Это тоже признак этой болезни.
— Всё хорошо будет, да?
Евгений Нишневич разговаривает с пациенткой реанимации
— Один из симптомов — панические атаки. Они боятся умереть. И небезосновательно, — говорит Нишневич, когда мы отходим от пациентов.
— Что она сказала, когда вы спросили про самочувствие?
Заместитель главного врача ГКБ 40 по хирургии, доктор медицинских наук, профессор Евгений Нишневич
На кровати напротив лежит 53-летний мужчина. Он без сознания. Клиника прогрессирующая. Полиорганная недостаточность. Вероятнее всего, присоединение бактериальной пневмонии. Вероятнее всего, шансы малы.
— Это надо показывать, потому что люди не понимают, — говорит врач.
Мужчина, 84 года, болеет около месяца, сохраняется дыхательная недостаточность, тромбоз глубоких вен нижних конечностей. Женщина, 81 год, нарастающая дыхательная недостаточность.
Большинству больных нужна кислородная поддержка
Пульсоксиметр — прибор, измеряющий сатурацию (насыщение крови кислородом)
Обход продолжается в палате интенсивной терапии неврологии, где лежат пациенты, перенесшие инсульт на фоне ковида, или с неврологическими нарушениями в анамнезе.
Женщина, 88 лет, лежачая, год после инсульта находилась дома. Затемпературила, ПЦР положительный, КТ-1 (поражение легких до 25%). За ней очень хорошо ухаживали дома, говорит доктор, сиделка рвалась прийти и в больницу, но это запрещено.
Женщина, 67 лет, деменция, но сама себя обслуживала. Поступила с температурой, без подтвержденного ковида. Первый тест и КТ чистые, в выходные ухудшение, повторные тест и КТ подтвердили коронавирус.
Женщина, 69 лет, после операции на брюшной полости, была мерцательная аритмия, нарушение гемостаза.
— Состояние стабилизировалось, температура нормализовалась, мы начали реабилитацию, — рассказывает про нее врач.
— Ну как, ничего всё? — спрашивает пациентку Нишневич.
— Замечательно. Домой хочу.
— Эта женщина — наша победа, — улыбается ее доктор.
По словам Владимира Багина, летальность в общепрофильной реанимации составляет 10%, в ожоговой — 30%, в «ковидной» — далеко за 50%
«После реанимации и ИВЛ мама переименовала "гробовые"»: история волгоградок, излечившихся от коронавируса
Во вторник, 18 августа, 70-летняя волгоградка Людмила Ляхова впервые за два долгих месяца вдохнула пыльный воздух Волгограда, в котором смешался причудливый букет городских запахов. Слаще этого ощущения для женщины, наверное, не было ничего. Почти месяц за неё дышала бездушная железка — аппарат искусственной вентиляции легких. Женщина стала одной из 11 с лишним тысяч человек, заболевших коронавирусом, и одной из почти семи тысяч успешно излечившихся от этой болезни. Для её дочери, Ольги Карловской, которая перенесла коронавирус в более лёгкой форме, полное выздоровление любимой мамы стало ожидаемым чудом.
«У меня шевелились только пальцы»
Сознание начало возвращаться ко мне только к концу марта, когда меня понемногу стали выводить из медикаментозного сна. Но пошли закономерные после долгого пребывания на ИВЛ осложнения: сепсис, кахексия (за время нахождения в реанимации я потерял около 40 кг), постреанимационная полинейропатия. Я остался практически полностью обездвижен. И вот здесь меня третий раз спасли от смерти. Я не держал сатурацию на самостоятельном дыхании, врачи понимали, что шансов мало, тем более, что я «завис» на ЭКМО, процесс не шел ни туда-ни сюда, потребовалась повторная интубация и новое подключение к ИВЛ.
До болезни Иван Портнягин весил 110 кг, после выписки — 70 кгЯ помню ощущение неподвижности, особого страха или паники не было. Не было желания думать о том, есть ли свет в конце тоннеля. Но я все предусмотрел — все инструкции на случай моего ухода были даны жене.
Страх появился позже, когда начался процесс реабилитации. Страх сесть, страх встать. Я реально ничего не мог — ни сидеть, ни перевернуться на бок. Когда с помощью врачей садился — казалось, что под кроватью не твёрдый пол, а глубокая пропасть. Это очень страшно. Я боялся каждого нового упражнения. Но и врачи, и сестры постоянно заставляли меня работать, и постепенно ко мне стал возвращаться объем движений. Делаешь, и много раз ничего не получается, и это отчаяние… А потом раз — и все получилось. Для родных это счастье, а я удивлялся: надо же, не соврали, время и работа побеждают все. Поражаюсь маленьким детям: они ведь учатся этому сами, а меня, взрослого 50-летнего мужика, держат два человека, и мне так трудно…
Многие обычные движения приходилось выучивать по частям. Садиться нужно так. Вставать — этак. Подниматься по лестнице, садиться в машину… Все время прокручиваешь в голове, чему нужно научиться, чтобы жизнь стала более комфортной. И даже самое трудное постепенно начинает получаться. Потому что выходов два: или оставаться лежать, или попробовать восстановиться. Тяжко, но, как оказалось, овчинка стоит выделки.
Что я считаю очень важным — сразу после того, как я пришел в себя, начался процесс активной реабилитации: вертикализация, восстановительная гимнастика, которую делали со мной врачи ЛФК, чтобы сохранить работу мышц.
Спасение как чудо: девушке удалось выжить на ЭКМО — она рассказала, как это было
Когда легкие полностью уничтожены ковидом, не помогает даже ИВЛ, последний шанс на спасение может дать ЭКМО — технология, объединившая в себе искусственное сердце и искусственное легкое. Случаи выживания на ЭКМО единичны, из разряда чудес. Но петербурженке Светлане Сироткиной повезло.
Светлана Сироткина. На шее девушки — след от трахеостомыВирус есть, и он действительно страшен
К слову, сама Ольга почти три недели провела в инфекционном госпитале с подтвержденной коронавирусной инфекцией. Сейчас женщина абсолютно здорова и практически полностью вернулась к нормальной жизни. Но то, что она увидела в больнице — запомнила надолго.
Поверьте, коронавирус — это очень страшно
Фото: Алексей Волхонский
СЮЖЕТ
— Мы здесь, в миру, не представляем себе, в каких условиях работают врачи, — вспоминает Ольга. — Да, это банальные слова, но когда ты видишь человека, упакованного в противочумный костюм, в котором все возможные щели проклеены скотчем, когда медсестра ставит капельницу в двойных перчатках. Когда привозят здорового с виду человека, жалующегося на лёгкий кашель, а через час его увозят на каталке… Когда с тобой в палате лежит человек, шутит, улыбается, на следующий день его подключают к концентратору кислорода, а ещё через сутки увозят в реанимацию… Это страшно. Очень. Просто поверьте. И не верить в коронавирус, видя всё это, просто невозможно. Болезнь страшная, болезнь поражает целые семьи. Болезнь непредсказуемая. Поэтому берегите себя и своих близких, соблюдайте все меры предосторожности, чтобы сохранить жизнь и себе, и родным.
«Я был на войне»
Вторая волна эпидемия шла на убыль и отделение больницы, где я лежал, возвращалось в штатный режим работы. Меня как тяжелого больного переправили в «Коммунарку» вертолетом. Я к тому времени ходить уже не мог. Но настрой был такой, что недели через две все пройдет.
В Коммунарке начали проводить мощную таргетную терапию, все надеялись, что будет какой-то прок. Но не получалось. Я врач, и прекрасно понимал, что со мной происходило. Поэтому когда встал вопрос об интубации, я согласился. Я знаю все статистику по выживаемости, но понимал, что другого пути нет — на ИВЛ у меня был небольшой, но шанс.
Я почему-то не боялся, что умру. А может, мне было так худо, что страшно уже не было… У мена на ИВЛ был свой мир. Я воевал в нем. Это было состояние, полностью оторванное от реальности. Были еще цветные сны с участием близких мне людей.
У мена на ИВЛ был свой мир. Я воевал в нем.
Состояние ухудшалось, было принято решение о применении ЭКМО, которая в итоге спасла мне жизнь.
Что такое ЭКМО
Экстракорпоральную мембранную оксигенацию — ЭКМО — используют, когда полностью поражены легкие. Даже если использовать кислород под давлением, само легкое не может насытить кровь кислородом. Аппараты ИВЛ с этой задачей не справляются — нужно, чтобы у пациента функционировали хотя бы частично альвеолы легких, через которые идет газообмен.
ЭКМО работает по следующему принципу: у пациента забирают кровь, прогоняют через аппарат, насыщают ее кислородом и возвращают обратно. Фактически у пациента искусственное легкое. ЭКМО в данном случае это поддержка жизни вне тела. Но летальность огромная. Выживает один из десяти.
«Утром умерла мама, вечером меня отвезли в «Зарю»
Коронавирус пришел в семью Светланы Сироткиной в начале апреля этого года, когда в Петербурге считалось, что эпидемия практически побеждена. Большинство стационаров вернулись к обычному режиму работы, врачи получили передышку, многие полагали, что главная катастрофа первой и второй волны закончилась. О том, что через два месяца в городе начнется третья волна — самая жесткая из всех, тогда никто и помыслить не мог.
«Сначала заболели ковидом мои родители, — рассказывает Светлана. — Папа просто кашлял, а у мамы поднялась температура до 39,6. Участковый врач, осмотрев маму, сказал, что ничего страшного, просто поднялся сахар в крови. Но я настояла на том, чтобы вызвать скорую. Врач померил сатурацию и заподозрил пневмонию. Ее отвезли в больницу. Все это время я была рядом с ней, помогала одеваться, грузила ее в скорую.
Через пару дней почувствовала недомогание. 7 апреля заказала себе в «Хеликсе» ПЦР-тест, результат оказался положительным. Получила лекарственный набор из поликлиники и направление на КТ, которая показала 10% «затухающей» пневмонии. Я перекрестилась: ну слава богу, все нормально. Температура была невысокая пару дней — 37,8, а потом она начала повышаться. Не было ни кашля, ни одышки, ни ощущения нехватки кислорода. Только температура, которая практически не сбивалась.
Так прошло пять дней. А утром 13 апреля, мне позвонили из реанимации Приозерской больницы, где лежала с ковидом моя мама, и сообщили, что она умерла. Вечером того же дня скорая меня увезли в «Зарю» (переоборудованный «под ковид» пансионат в Репино). Похоронить свою маму я не смогла. Прощание прошло без меня».
В «Заре» Светлана пробыла ровно сутки. Уровень сатурации падал на глазах, анализы крови пугали, С-реактивный белок, отражающий острые воспалительные процессы в организме, достиг критических показателей, и врачи приняли решение о переводе пациентки в больницу № 40 в Сестрорецк. Сразу в реанимацию.
«При этом я ходила, дышала, и чувствовала себя нормально, — говорит Светлана. — Приехала я в сестрорецкую больницу на своих ногах, то есть я была еще вполне жизнеспособная. А потом, в тот же день, началось резкое ухудшение — у меня не хватало сил даже, чтобы дойти пару метров от кровати до туалета. Медбрат категорически запретил мне вставать без кислородной маски. Потом я уже просто лежала. С каждой минутой, секундой, становилось все хуже и хуже. Дышать становилось все труднее. Это невозможно описать. Сначала были просто канюли в носу, потом надели кислородную маску, в ней я тоже плохо дышала. Я лежала в прон-позиции, на животе, постоянно хотелось пить. Цитокиновый шторм нарастал, и мне постоянно что-то кололи, как я потом узнала, использовались все имеющиеся препараты из «резерва клиники».
«Большинство отсюда не выйдет». Почему умирают те, кто пошел на поправку? Репортаж из реанимации ковидного госпиталя
Женщина, 68 лет, первые сутки в реанимации, в анамнезе два инсульта. Не подтверждена ПЦР, по КТ признаки вирусной пневмонии 25%. Приехала в сознании. Женщина, 58 лет, вторые сутки в реанимации, пока тяжелое состояние, одышка сохраняется. Мужчина, 37 лет. Четвертые сутки в реанимации. Вчера исключали желудочно-кишечное кровотечение. По гемодинамике стабильный.
— Ну, получше вам? — врач Евгений Нишневич наклоняется к 37-летнему пациенту. Тот лежит на правом боку, укрытый до пояса простыней, и растерянно кивает:
— К вопросу, что не болеют молодые. 37 лет парню, — говорит Нишневич, когда отходит от него.
Пациент в реанимации ковидного госпиталя
Роспотребнадзор отменил обязательное ношение «противочумных» костюмов, но в красной зоне ничего не изменилось. Безопасность важнее удобства, говорят там
Это реанимационное отделение главного ковидного госпиталя Свердловской области. В больнице полторы тысячи мест, тысяча из них отдана под ковид, больше девятисот заняты. Реанимационные койки заняты все. «Чистыми» остаются только роддом и поликлиника. За всё время здесь приняли больше 15 тысяч пациентов, полторы тысячи из них попали в реанимацию.
— 37-летний пациент — это редкость? — спрашиваю Нишневича, заместителя главврача по хирургии.
— В первую волну была редкость. Тогда мы их не видели в реанимации.
Здесь начинается красная зона. Наверх отправляют передачи для пациентов
Одеваемся в красную зону
«Состояние крайне тяжёлое, делаем, что можем»
— Началось всё в последних числах июня, — рассказывает дочь женщины Ольга Карловская. — Вот только недавно справили юбилей мамы, до 70 лет она, Людмила Ляхова, дожила без серьёзных заболеваний. Активная, интересная женщина, занималась воспитанием внучки и строго соблюдала самоизоляцию. Всё вроде бы было хорошо, пока однажды у неё не поднялась температура. Сделали КТ. В лёгких обнаружилось небольшое воспаление.
Первой заболела мать Ольги
Фото: Алексей Волхонский
Очаг был действительно небольшим. Настолько, что лечение проходило под контролем участкового терапевта. Прошло несколько дней. Ситуация если и менялась, то только в худшую сторону. Дальше — всё стандартно. Скорая, врачи в противочумных костюмах, инфекционный госпиталь.
За считанные дни состояние пожилой женщины ухудшилось со средней тяжести до крайне тяжёлого
Фото: Алексей Волхонский
— Маму отвезли в больницу № 5, — вспоминает Ольга. — Спустя три дня её состояние резко ухудшилось, её перевели на аппарат искусственной вентиляции лёгких. Я в это время уже тоже была в госпитале на базе больницы № 12 с высокой температурой, воспалением лёгких и не очень хорошими показателями крови. Мое состояние врачи оценивали как средней тяжести. К этому моменту мы уже проштудировали интернет и ждали. Ждали, что вот-вот что-то произойдёт, будет какое-то разрешение ситуации.
Состояние Людмилы Ляховой ухудшалось с каждой минутой
Фото: фото из архива Ольги Карловской
В реанимацию, где лежала мать Ольги, и женщина, и её брат звонили несколько раз в день. Поначалу слышали в ответ: «Состояние стабильное, без динамики». Но однажды как гром среди ясного неба: «Ваша мама находится в крайне тяжёлом состоянии, мы делаем всё, что можем».
Чудесный первомай
«Я отчетливо помню 18 апреля. Закрыла глаза, провалилась в темноту, и открыла глаза уже в мае. „Света, просыпайся“, — позвали меня врачи. — Сегодня 1 мая». Помню, как испугалась: «1 мая? Как? Мне же на работу надо!» Все вокруг меня собрались, радуются, поздравляют, а я не понимаю, с чем. Мне объясняют, что меня подключали к аппарату ЭКМО, «пусть легкие отдохнут», в горле — трахеостома, поэтому говорить я не могу. Быстро нашли выход — дали мне планшет, на котором я писала врачам. Наладили видеосвязь с родными. Я увидела своего сына, говорить я не могла, только улыбалась.
Но это была не окончательная победа. Предстояло отключение от аппарата ЭКМО и подключение к ИВЛ.
«Я провела на ЭКМО 17 дней, — рассказывает Светлана. — Перед тем, как отключать от аппарата, меня повезли на КТ, оказалось, что 20% легких «отдохнули» и способны работать самостоятельно. 7 мая ко мне подошла врач-реаниматолог Таня (это уникальная реанимация, в которой все обращаются друг к другу по именам, я такого не видела нигде) и говорит: «Света, сегодня мы снимаем тебя с ЭКМО».
Было видно, что она сильно переживает, смогут ли подключить меня к ИВЛ и сможет ли аппарат за меня дышать.
Приехали в операционную, там меня встретили два красавца-кардиолога в «скафандрах». Очнулась я после наркоза, без трубок, открыла глаза, меня все поздравляют: «Молодец, ты дышишь». Я еще несколько дней была на ИВЛ, но каждый день меня постепенно тренировали на высокопоточном кислороде. ИВЛ дышит за тебя. А здесь кислород подается под высоким давлением, и ты дышишь сама. Каждый день подключали к высокопоточному кислороду — сначала по 15 минут, потом на полчаса, час, три часа. Легкие разрабатывались и дышали сами. Потом меня перевели в реабилитационную реанимацию, где я уже дышала только кислородом, без нее у меня сатурация падала мгновенно. Здесь меня первый раз поставили на ноги.
Мышцы атрофировались настолько, что я не могла даже сидеть. Говорить я по-прежнему не могла, мешала трахеостома. Но и ее вскоре сняли, как и зонд, через который меня кормили больше месяца. Потом убрали и кислород. Хотя мне казалось, что уже дышать я без него не могу. Но как сказал мне больничный психолог, все в моей голове, я была давно готова дышать сама, но мешал внутренний блок, дикий страх, что все может вернуться обратно. Я боялась до истерики».
Выжив после ЭКМО, Светлана стала звездой сестрорецкой больницы. «В какой бы кабинет я не зашла, меня встречали с улыбкой», — вспоминает она.
«Меня реально выходили, вынянчили. Медики приходили, просто держали меня за руку. От некоторых препаратов меня трясло от холода, сестрички тут же подскакивали, укрывали четырьмя одеялами, приносили тепловую пушку. Круглые сутки они были со мной. Это не только профессиональный, но и человеческий подвиг. То, что я живая, — это заслуга врачей, медсестер и медбратьев ОРИТ-3 сестрорецкой больницы № 40, которые бились за меня до последнего. Я обычный человек. Но меня спасали, делая для этого все возможное и невозможное, врачи буквально подарили мне вторую жизнь. Я буду бесконечно им благодарна всю свою жизнь — заведующему отделением Дмитрию Хоботникову, клиническому фармакологу Светлана Фридман, врачам-реаниматологам Авилле Габриэле и Татьяне Гладышевой, заведующей отделением реабилитации Юлии Пастика, инструктору-методисту ЛФК Андрею Ермоленко. Все они стали для меня родными людьми».
Чудеса иногда случаются
— Это были две ужасных недели, — украдкой смахивая слёзы из уголков глаз, рассказывает Ольга. — Минуты тянулись, как года. Но мы ждали чуда. И чудо случилось.
Две недели родные жили надеждой на чудо
Фото: Алексей Волхонский
Через две недели после перевода в реанимацию Людмиле Ляховой установили трахеостому. Ещё через несколько дней после операции родные услышали долгожданное «состояние стабильное, планируем отключать от аппаратов и переводить на спонтанное дыхание».
— А дальше болезнь отступала так же стремительно, как и наступала, — вспоминает Ольга. — Врачи радовали нас буквально каждый день: ваша мама делает первые движения, ваша мама адекватно реагирует на общение, ваша мама сама держит ложку. С этого момента мы поняли, что жизнь налаживается. Ещё две недели маму лечили в больнице № 25. Там врачи в буквальном смысле слова поставили её на ноги и научили заново ходить. Во вторник, 18 августа, я забрала её домой. До машины она дошла сама. Сейчас она в прекрасном настроении, ходит сама, кушает. Врачи сказали, что у неё очень хорошие перспективы, и что восстановление будет полностью. Вчера она звонила в «свою» реанимацию, просила передать слова благодарности всем врачам, которые спасали её.
Чудеса случаются, если в них верить
Фото: Алексей Волхонский
Людмила Ляхова рассказывала дочери, что хорошо помнила всё то, что происходило с ней в реанимации. Помнит медиков, которые приходили к ней и рассказывали, что дочь выписали, что у неё все хорошо, что её любят и ждут дома. Помнит ту медика в белом халате, которая пришла, взяла за руку и попросила улыбнуться, поскольку её борьба за жизнь даёт силы работать в таких сложных условиях. И именно врачи вселили веру в то, что всё будет хорошо.
Читайте также: