Как выжила миледи после повешения
Обновлено: 05.07.2024
Сидела бы тихо – осталась бы жива. – И это не вызывает сомнений.
Но что же её толкало на все эти безумные подвиги?
В ней, безусловно, тоже была авантюрная жилка. Другой мощный мотив всех её поступков – неуёмная жажда мести.
Однако есть ещё одно, о чём в романе тоже сказано, хоть и вскользь: стремление обезопасить себя.
Казалось бы, блестящая авантюристка, которая бесстрашно берётся за самые невыполнимые дела, – и безопасность? Тем не менее именно это, с моей точки зрения, лежит в основе её поступков.
Вернёмся к началу. О её юности нам известно со слов лилльского палача и Атоса – свидетелей далеко не беспристрастных, но примем их рассказ на веру.
Юная монахиня лет шестнадцати или моложе стремится покинуть монастырь. Для этого ей необходим сообщник: она соблазняет молодого наивного священника и подговаривает его украсть драгоценные сосуды из монастыря.
Но в момент побега их ловят. В ожидании суда она успевает обольстить сына тюремщика и сбежать, а священника по приговору клеймит лилией палач, который приходится ему родным братом.
Палач, исполненный желанием покарать истинную виновницу преступления, находит бывшую монахиню и ставит ей на плечо такое же клеймо. При этом, заметим, не ведёт её в суд – возможно, опасаясь, что она вновь сбежит или разжалобит судей, свалив всю вину на его брата. Палач действует из соображений высшей справедливости – но тем не менее это самосуд.
Кадр из фильма "Четыре мушкетёра" (1974). Тут, как видим, казнь показана публичной Кадр из фильма "Четыре мушкетёра" (1974). Тут, как видим, казнь показана публичнойЧто означала эта лилия на её плече? То, что она преступница, каторжанка. Любой, кто обнаружил бы это это клеймо, мог вести её в суд, который отправил бы её на каторжные работы. Или казнил как беглую каторжницу.
Таким образом, лилия ставила крест на всём её будущем, на честолюбивых замыслах и мечтах. Более того, подвергала опасности саму её жизнь, как бомба замедленного действия: палач сделал из неё невольную смертницу.
Однако юная смертница не бежит топиться в ближайшем пруду. Её находит священник, который сумел бежать из тюрьмы, а на его место посадили его брата.
(Мне это видится так: палач после расправы над монашенкой приходит в камеру к брату со словами – можешь спать спокойно, я отомстил этой твари за тебя! На что влюблённый священник оглушает брата своими кандалами, снимает с него плащ, накидывает себе на лицо капюшон и выбирается из тюрьмы неузнанным).
Вдвоём они добираются до провинции в Берри, где на вырученные от продажи краденых сосудов деньги получают приход. И вот тут, казалось бы, сидеть бы ей тише воды ниже травы – но нет! Юная Анна де Бейль открывает охоту на крупную дичь – самого графа де Ла Фер.
Зачем? Что за вопрос: потому что хотела богатства и власти, конечно.
Несомненно. Но ещё и потому, что граф – полновластный хозяин этих мест, имеет право казнить и миловать своих подданных. Расстояние между Лиллем, откуда бежали наши заклеймённые преступники, и Берри весьма приличное, но и до графа рано или поздно могли дойти известия о беглом воре-священнике. То есть именно он будет принимать решение об их участи, если до этого дойдёт.
Но разве сможет он в чём-то заподозрить (а если и заподозрит – то сможет ли обвинить) любимую жену? На мой взгляд, одна из причин, по которой Анна решает стать его женой, – стремление обезопасить себя. До графини де Ла Фер, первой дамы провинции, не добраться никакому лилльскому палачу.
Неизвестно, каковы были её дальнейшие планы в отношении графа: жить с ним долго и счастливо или со временем потихоньку избавиться от любящего супруга. (Что было бы весьма опасно для неё).
Тем не менее сбыться им было не суждено: всего через месяц после свадьбы она падает с коня на охоте, теряет сознание, а граф, разрезав её платье, обнаруживает на плече клеймо.
И дальше, вопреки всем её ожиданиям, граф вздёргивает обожаемую супругу на ближайшем дубу. Эта лесная казнь – один из самых обсуждаемых моментов в истории графа и графини де Ла Фер.
Как он её повесил? Если за шею – почему она выжила? Если, как предполагают некоторые, за связанные руки (такая позорная казнь) – почему был уверен в её гибели?
Но главный вопрос – совершил ли он справедливый суд или это было убийство.
– Да, всего лишь убийство. – сказал Атос, бледный как смерть. – Но что это? Кажется, у меня кончилось вино. "
Он имел право судить, выносить приговоры и мог бы повести жену в суд, чтобы сделать всё как полагается. Но решил обойтись без этого позорного спектакля. Тем не менее отсутствие официального приговора делает эту лесную казнь самосудом – вторым в жизни графини.
Вероятно, граф, раздавленный случившимся, тут же уезжает с места казни и не слышит, как подломилась ветка или оборвалась верёвка. Анна де Бейль осталась жива.
Какой вывод делает она из этой катастрофы? Что как бы мужчина ни клялся в любви, клеймо на её плече окажется сильнее его страсти. А значит, покровителей и защитников надо искать не среди мужей и любовников.
Можно предположить, что он был не единственной драгоценностью на ней в день охоты: серьги, цепочка, пуговицы из драгоценных камней – всё это могло ей помочь.
Каким образом она становится женой лорда Винтера, нам тоже неизвестно. Автор отмечает её чистейший английский язык, и перед казнью на берегу Лиса она шепчет – "I am lost! I must die!" (Я погибла! Я должна умереть), так что можно предположить, что родилась она в Англии и в юном возрасте оказалась во Франции. Возможно, ей помогли какие-то родственные связи – впрочем, Анна де Бейль с лёгкостью выдумывала их сама.
Так или иначе, она выходит замуж за богатого аристократа, дарит ему сына и подсыпает что-то в бокал, от чего на теле усопшего лорда были обнаружены синие пятна.
Она очень рискует – но, видимо, лорд Винтер тоже что-то заподозрил по поводу её плеча, а может быть, узнал о её измене с герцогом Бекингэмом, и она поспешила избавиться от мужа. Оставшись матерью мальчика, унаследовавшего от отца миллион.
(В фанфиках этого мальчика, будущего Мордаунта, любят считать сыном графа де Ла Фер – но по времени его рождения не получается: Джон Френсис Винтер родился перед самым началом действия "Трёх мушкетёров", а сцена на охоте произошла лет за пять до этого. Ещё есть версия, что это сын Бекингэма, с которым у миледи был краткий роман, – но для таких красавцев родителей что-то он слишком страшненьким вырос.)
Итак, к началу романа она молодая богатая вдова, которая может жить в своё удовольствие. Зачем же она поступает на службу к Ришелье?
В защиту миледи
Милен Демонжо в роли Миледи в фильме «Три мушкетера: Подвески королевы» (1961)
Le Film d'Art
У меня есть навязчивые фантазии.
Вот сижу я, к примеру, напротив нового знакомого в ресторане. Только что познакомились, щебечем. Сидим мы с пивом, хоть и трезвы. И вдруг я думаю: а что будет, если я вот сейчас возьму бокал пива — и выплесну ему в лицо?
Крик, визг. Возможно, меня даже ударят.
Или вот, допустим, в театре.
Идет опера. Все сидят, слушают, благоговеют. На сцене поют. Рядом в креслах — знакомые. И вдруг я встаю и кричу: «Вы все идиоты!»
Какая-то сновидческая косточка внутреннего темного человека мне подсказывает: будет гражданская казнь.
Только что расположенные ко мне знакомые, в этот театр меня пригласившие, отшатнутся, изменившись в лице («мы не с ним!», «не знаем его!»), певцы обескураженно замолчат, и вот ко мне уже бегут охрана и бабушки-контролерши.
Стоит ли говорить, что я никогда такого не делал? Не хулиганил в ресторане, не орал в театре. Но, видимо, этот час настал. И я должен выплеснуть свой бокал пива в чужое лицо.
В данном случае — в лицо Д'Артаньяну и трем его друзьям-мушкетерам. Благо Дюма давно уже умер и меня никто за это не поколотит.
Дело в том, что я всегда любил миледи из «Трех мушкетеров». И презирал этих четверых друзей. Вот такой вот каминг-аут.
Ну сами подумайте!
В главе XXVII пьяный Атос рассказывает, как «один из его товарищей» в 25 лет влюбился в прелестную и умную 16-летнюю девушку, жившую вместе с братом-священником. Он женился на ней.
— Он мог бы поступить иначе, — говорит в третьем лице о себе трагический Атос в приступе пьяной откровенности, — например, взять ее силой: он же был полновластным хозяином этих мест.
То есть, наверное, уже так и делал, заметим мы в раздраженных скобках. Или, по крайней мере, не возмущался самой традицией. Считал это естественным. Ну люди же вещи. Что с ними церемониться?
— Но глупец! — восклицает Атос. — Мой друг был благородным человеком. Он предложил ей руку и сердце!
Мог бы обесчестить — не обесчестил. Какой молодец!
Но недолго музыка играла. Струнная.
Однажды во время азартной охоты жена товарища упала с лошади и лишилась чувств. Чтобы помочь ей, муж разрезал стеснявшее ее платье, увидел на плече клеймо в виде лилии и обомлел — так клеймились преступницы (воровки).
Стоп. Всего лишь воровки! Не убийцы. Не мучительницы. Не салтычихи из далекой России, которая издевалась над бесправными крестьянами, выжигая дворовым девкам глаза щипцами для завивки. Только воровки! Украла яблоко на рынке — клеймо. Прикарманила драгоценные церковные чаши — клеймо.
Может, ей есть хотелось? Может, она для бедных деньги воровала? Может, ее оклеветали? Он ее расспросил? Выслушал ее сторону? Нет. Взял и повесил потерявшую сознание любимую женщину на дереве, беспомощную, голую (разорвал платье полностью). Повесил живую. Как бы распял. Подходи, насилуй, издевайся, мучай, делай что хочешь.
Христианин! Набожный дворянин. Человек чести. Поскакал домой, сел у камина, открыл бургундское. Страдал. Тварь!
Бедная девушка каким-то чудом не умерла. Видно, жить хотелось. Распутывает веревки, добирается до безопасного места, непонятно каким образом выживает (ведь у нее нет ни денег, ни одежды — ничего!).
Встала на ноги. Смогла залечить шок, забыть свой ужас, унижение, сумела пробиться в люди. Умудрилась стать даже леди Винтер.
Но и тут доблестные мужчины не оставляют ее в покое.
Д'Артаньян, в которого влюбляется Кэтти, служанка миледи (наш бравый гасконец опять бессовестно пользуется любовью еще одной женщины, которая не стоит того, чтоб на ее права обращали внимание, это же просто сосуд для наслаждения, чашечка на ножках), перехватывает любовные записки миледи к некоему дворянину де Варду, а затем пишет ответ от его имени, назначая миледи встречу. (Подлог. Чистой воды подлог.)
Д'Артаньян, представившись де Вардом, ночью приходит в спальню к миледи. Они проводят вместе ночь: ласки, объятия, трели несуществующего соловья. Секс.
И миледи дарит мнимому де Варду сапфировое кольцо. Атос узнает фамильную реликвию и советует немедленно бросить миледи. Д'Артаньян от имени де Варда пишет ей грубое письмо, тем самым отказываясь от дальнейших свиданий.
Опять остановим ретивых мушкетерских коней!
Перевожу на русский.
Человек обманным путем занимается сексом с женщиной, грациозно совершив по ходу мелкое бытовое преступление (заменив своим чужое письмо).
Совершает акт изнасилования. И если вы скажете, что она сама ему отдалась, то я спешу вас обрадовать. Изнасилование — это не только когда тебя бутылкой по башке треснули и в кусты отволокли.
…В русском и иностранном законодательстве уже XIX — начала XX века важнейшим признаком изнасилования стало не насилие как таковое, а отсутствие согласия на половой акт со стороны потерпевшей. Леди Винтер согласие на свою близость с Д'Артаньяном не давала. Упс! Она думала, что спит с дворянином де Вардом. Кумир советских девушек Д'Артаньян ее попросту обманул. Он человек дремучий, он до XIX–XX века не дожил, поэтому не знал, что в цивилизованном мире есть даже такой термин — совокупление без согласия женщины, но без употребления насилия. По латыни это звучит так: Stuprum nec violentum, nec voluntarium. Латынь Д'Артаньян, кажется, должен же был изучать? Но, видимо, не преуспел в этом. Гонялся за бесправными крестьянками.
Погнали и мы. Дальше.
Потом — после изнасилования — Д'Артаньян напишет ей грубое письмо. Опять же подложное. Не «извините», не «пардон», не «ай эм сори», не «ай бэг ё пАдон», а письмо, которое еще больше унизит бедную белокурую бестию.
После чего в главе VI миледи пригласит его к себе. Она попросит его отомстить оскорбившему ее де Варду (а разве у нее нет на это морального права?) и в виде аванса проведет с гасконцем ночь. И тут случится ужасное. Д'Артаньян — в глупой кошачьей расслабленности — признается миледи в том, что он и был тем самым фальшивым де Вардом. Правда, мило? Однако миледи почему-то так не посчитала.
В бешенстве она вскакивает с постели (а что ей делать? не в фейсбук же писать бежать!), Д'Артаньян пытается ее удержать за пеньюар (ну подумаешь, глупости какие, ты куда, курочка моя?), ткань пеньюара треснет, и на плече у миледи в рассветных сумерках Д'Артаньян в ужасе увидит клеймо. В форме лилии.
«Мало того что ты подло предал меня, ты еще узнал мою тайну? Ты умрешь!» — шипит миледи, после чего выхватывает кинжал. Однако Д'Артаньяну удается спастись.
Жаль, что не убила.
…Помните, что кричала миледи в самой последней сцене своим мучителям, когда четверо бравых друзей (вместе со слугами за кадром и палачом, то есть всего девять человек) привели ее на берег дождливой реки убивать без суда и следствия?
— Доблестные господа! Вы, четверо мужчин, собрались для того, чтобы убить одну слабую женщину!
От этого крика стынет кровь в жилах.
Как и от последующего:
— Д'Артаньян! Вспомни! Я же любила тебя.
И Д'Артаньян еще тогда бросился к ней. К ней, которая только что отравила его возлюбленную Констанцию Бонасье. Это очуметь (извините мой французский)!
Всего лишь один крик этой гениальной женщины, и он готов забыть обо всем: о Констанции, о плече, о лилии — обо всем. Потому что такая, видимо, сила была в ней. Такая тайна. Такая плещущая бездна любви и смерти.
…Помните, у нашего Федора Михайловича Достоевского есть похожая героиня? Настасья Филипповна. У нее тоже трудная и ломаная судьба. Растление в юности, роковые страсти вокруг потом.
Вот об этом и кричит леди Винтер. О том, что она французская Настасья Филипповна. О том, что ей страшно, стыдно и холодно стоять своими босыми ногами на глинистой французской земле. Что она сейчас умрет. И о том, что за всю ее жизнь так и не нашлось у нее ни одного князя Мышкина. Одни Рогожины кругом. Подметные письма, веревки и боль. И склянки со ждановской жидкостью. Возле ее тела, покрытого простыней. Чтоб отогнать трупный запах.
…Но самое прекрасное, как всегда, случается в конце.
Пока палач везет приговоренную (незаконным судом), мокрую от дождя обреченную миледи через реку (это река Стикс, неужели вы не видите эту параллель?) на остров, где собирается отрубить ей голову, отважная, упрямая девушка (а ей всего 26 лет) незаметно перетирает о топор веревку, которой связаны за спиной ее руки, и легко выпрыгивает на берег.
Она бежит по мокрой земле (идет дождь, гремит гром, сверкают молнии). Она бежит, как тогда, каким-то чудом освободившаяся от предательских мужских пут, которыми ничтожный муж Атос прикрепил ее, голую, к дереву, — бежит, зная, что у смертельно раненного животного есть только один путь к спасению: бежать.
Она бежит, и она прекрасна.
И вдруг она поскальзывается и падает.
Суеверная мысль вдруг поражает ее: она решает, что далекое небо отказывает ей в помощи, и миледи застывает в том самом положении, в каком упала: склонив голову и сложив руки.
То есть она еще и верит в Бога!
Тогда — с другого берега — мужчины в рейтузах и красивых ботфортах смогли, наконец, увидеть, как палач подошел к склонившейся молодой женщине, уже не ждущей пощады ни от кого — ни от людей, ни от неба, потому что кругом были одни враги («Я должна умереть», — прошептала она, но никто ее не услышал). Как медленно поднял обе руки. Увидели, как в лунном свете блеснуло лезвие его широкого меча. Как его руки резко опустились. Они услышали свист меча и последний крик жертвы.
Затем обезглавленное тело, когда-то бывшее чудесной смелой отчаянной женщиной, повалилось под ударом.
Был цветок, и нет его. Пела дикая хищная птица, белокурая сирена, и кончилась. Отлетела.
Палач отстегнул свой красный плащ, разостлал его на земле, положил на него труп, бросил туда же голову, связал плащ концами, взвалил его на плечо и опять вошел в лодку.
Выехав на середину реки, он остановил лодку и, подняв над водой свою ношу, крикнул громким голосом:
— Да свершится правосудие Божие!
С этими словами он опустил труп в глубину вод, которые тотчас сомкнулись над ним…
…О дивная, нежная, самая лучшая, девочка моя.
Леди Кларик, Шарлотта Баксон, баронесса Шеффилд, леди Винтер, графиня де Ла Фер.
Как выжила миледи после повешения
Небольшой очерк о том, почему Миледи Винтер из романа «Три мушкетёра» — травматик. Вдогонку статье «В защиту Миледи».
Раз в монастыре, явно раннее сиротство и родня оставшаяся просто её сбагрила подальше, к бесприданницам из обедневших семей отношение холоднее, чем к послушницам с приданым и при богатых родителях, грубое обхождение с ней в монастыре, растление в подростковом возрасте человеком — которому она доверяла, потом клеймение лилией. Одиночество, страх, боль. Никого, кто бы её искренне любил без похоти и заботился о ней ради неё самой, а не тупо хотел её тела.
Миледи — травматик в усугублённой форме. Конечно, её последующих деяний на службе у Ришелье это не оправдывает, но позволяет понять — как Миледи дошла до такой жизни. По ней плачет психиатрия. Потому что тонкого и сострадательного психолога эта несчастная героиня вовремя не встретила. «Не помяну любви добром — я не нашёл её ни в ком». Это про Миледи. Сперва из Анны душу вытрясли, а потом её же в бездушии после этого упрекают.
Анна — такой же человек, как и все, только дров много наломала по жизни и во многом/во многих (людях) разочаровалась. Жизнь и окружающие люди её не щадили. Никто к ней не проявлял тепла и понимания.
Да и вообще, по ходу прочтения у меня складывалось впечатление, что Миледи и Рошфор с Ришелье — единственные в романе, кого реально колышет будущее Франции.
Разбиваю на пункты, почему Миледи — травматик:
1 — Миледи росла и воспитывалась в монастыре. Следовательно, имело место раннее сиротство. Прошлое Миледи, начиная с детских лет, окутано мраком. Её мама могла умереть при родах — частое явление в 17 веке. Отец мог жениться повторно или умереть от болезни. Если папа Анны де Бэйль женился повторно, то в монастырь могла сплавить маленькую Анну без приданого мачеха — желавшая, чтоб падчерице нифига не досталось. Если папа Анны всё ж не женился, то сплавить девочку без приданого в монастырь могли и алчные родственники.
Допустим, как бы Анну можно было сделать бесприданницей? Да элементарно — уничтожить все доказательства того, что родители Анны де Бэйль были женаты, следовательно, объявить девочку бастардкой.
2 — Отношение к бесприданницам в монастырях по обыкновению было пренебрежительным. У них не было такого эмпаурмента, как у послушниц с приданым.
3 — Анна в монастыре подвергалась психологическому прессингу, и ничто не исключает физическое насилие. Не знавшая родительских любви и тепла, отвергаемая девочка. Которой и на плече поплакать почти что было не у кого.
4 — растление в подростковом возрасте священником на десять лет старше. А кто б ей поверил, если она для настоятельницы и монахинь монастыря «паршивая овца» в стаде? Навешивание на Анну де Бэйль всяческих ярлыков вроде «дурного и неблагодарного отродья» избавило от необходимости монастырских грымз думать своей головой. Так что для Анны пожаловаться не вариант на домогательства священника. К тому же священник обещает устроить ей побег из монастыря, где свободолюбивой девушке всячески навязывают постриг. В «природную склонность к распутству этой малолетней бестии» можно было бы ещё поверить, воспитывайся она в воровском притоне или в борделе, где модели взаимоотношений между мужчинами и женщинами были бы перед глазами. Но Анна росла в монастыре. Мне интересно, те соблазнённые мальчики — растлеваемые святыми отцами католической церкви при папстве Бенедикта XVI тоже как и Миледи — «сами спровоцировали, сами виноваты и сами слишком эротично молитвы читали»?
5 — дальше Анну заклеймили цветком лилии, как в те времена клеймили совершивших ГОСУДАРСТВЕННУЮ ИЗМЕНУ/ГОС.ПРЕСТУПЛЕНИЕ, а никак не за воровство. Воров клеймили буквой V. Но весь ужас менее ощутимым не становится — клеймённый человек находится вне общества и какой-либо законодательной защиты. Он никто. Каждый может в его сторону плюнуть, толкнуть, бросить камни, даже отметелить.
Причём Анна была ЗАКЛЕЙМЕНА БЕЗ ПРИГОВОРА СУДА, ТО ЕСТЬ, ЛИЛЛЬСКИЙ ПАЛАЧ — СТАРШИЙ БРАТ СВЯЩЕННИКА, СОВЕРШИЛ САМОСУД. Он напрямую заинтересованное лицо, которому важнее всего выгородить своего брата и свалить всю вину на девчонку-подростка. Принцип «Своя рубашка ближе к телу». Девушка убийцы, который истязал Оксану Макар, тоже его оправдывала и обвиняла во всём погибшую. Матери насильников с родственниками этих самых насильников тоже очень любят поливать грязью жертв изнасилований, устраивать им травлю, всячески обеляя своих офигевших от чувства безнаказанности и вседозволенности «сыночек-корзиночек».
6 — Свадьба с Атосом. Какое-то время до той июльской охоты после свадьбы они жили вместе. Как и положено мужу и жене, у них имел место неоднократный секс. В те времена интим творили в полутьме и в ночных сорочках — с закрытыми плечами.
Анна всё ждала удобного случая, когда можно будет признаться мужу в своей жуткой тайне. Например, когда настроение у него особенно хорошее или когда она бы забеременела. Но он узнал о клейме непосредственно в день той охоты, когда она упала с понесшейся лошади. Муж, увидев клеймо, просто вздёрнул её на дереве без выяснения хоть каких-то обстоятельств.
Юридический аспект повешения Миледи
Поскольку век на дворе был семнадцатый, а кутюмы Бовези к тому моменту действовали как четыре столетия, граф де Ла Фер сам совершил уголовное преступление. Судить имел право только бальи и он же выносил приговор. Дворяне могли только председательствовать в суде. Ремесло палача считали позорным.
Дюма писал роман-фельетон, писал по большей части ради коммерческих целей — потому и выходили главы так часто, поскольку мэтр матчастью был не озабочен, при всём уважении к Александру Дюма и его памяти. Однако же, повешение миледи можно отнести к знатному юридическому перлу. Граф не имел права вешать. Атос имел над ней имущественное и сексуальное право, но не судебное.
Во-первых. Все, случаи подлежащие смертной казни, выведены из юрисдикции сеньориального суда и подлежали королевскому суду. Так и назывались: королевский случай. См. Кутюмы Бовези, вещь хрестоматийная 13-й век. Во-вторых, право высшей юстиции было у сеньориального суда до 13-го века (кое-где сохранилось, но над крепостными-сервами. Где сервы в 17-м веке?). В-третьих: Большинство уголовных дел, не подлежащих смертной казни, выведены из юрисдикции сеньорильного суда Млулинским и Орлеанскими ордонансами 1599 и 1600 гг. В-четвертых: сеньор не был судьей. Не был. Не был. Он председательствовал на суде лишь, дабы пошлины судебные огребать. Отсылаю все к тем же Кутюмам Бовези и истории Гаскони, где на общем дворянском собрании в 14-м веке могущественный граф Фезанзак выбирает сенешала. Общим дворянским собранием, голосованием. И это могущественный Фезанзак, 14-й век, а не землевладелец, титульный, но средней руки с ошметком баналитета. В-пятых: никто не может судить равных себе. Титульный титульного не может судить. Графиня, пока брак не расторгнут, жена и графиня.
См. презумпцию брака, от Древнего Рима и до наших дней. Титульных судит парламент.
Взглянем на карту. Парижский Парламент территориально. В-шестых: никто не может быть судьей в своем деле. Кутюмы Бовези. Рецепция: Закон Двенадцати Таблиц, конституции Гая, выставлен на римском форуме для всеобщего обозрения. С V в. и поныне. Ну и так, по мелочи: Берри королевский домен, где такая фигня никому не приснилась. Пикардия тоже королевский домен, если что.
7 — Миледи каким-то невероятным чудом выжила после повешения, устроенного собственным мужем. Она переживает самое своё тяжёлое разочарование. Даже скорее психическая травма. У Миледи и так до свадьбы с Атосом психика была ни к чёрту. Повешение стало спусковым крючком ко всему тому трэшу, что потом Миледи вытворяла в первой книге Александра Дюма-старшего.
А ведь граф клялся ей в неземной и бессмертной любви, боготворил её. Явно же Анна часто слышала от графа де Ла Фер, что свою жизнь он хочет навсегда связать только с ней и страстно-преданно её любит. А тут это гадское повешение… у юной девушки рушится всякая вера в людей — в любовь, добро, милосердие.
С молоденькой девушкой-подростком обошлись так, как в силу возраста — от того и нередко жестокие — дети обходятся со старыми и надоевшими игрушками, которые поистрепались, всё же сломались, вышли из строя. Собственный муж поступил с Анной так, как будто она — бракованная вещь, а не человек. Атос ведь сам вылепил из жены в своём воображении образ Мадонны. Клеймо в виде лилии с созданным в его голове ангельским идеалом никак не вязалось, раздумывать о причинах появления цветочка на плечике девчушечки графу было влом. Повешение на дереве собственной же супруги, когда та была в бессознательном состоянии после падения с лошади — его жестокая и идиотская месть избалованного мальчишки за поруганный идеал. Юношеский максимализм, инфантилизм, нарциссизм в геометрической прогрессии.
Если бы Атос в день той июльской охоты не поступил так жестоко, бесчеловечно, по-ублюдски с собственной женой, если бы он у неё хотя бы попытался узнать сам правду и проявить понимание… встреть она хотя бы в собственном браке гуманное к ней отношение, если бы муж поддержал тогда и не отвернулся с презрением и ненавистью, Анна де Бэйль никогда бы не стала такой, какой мы увидели её в первой книге трилогии Александра Дюма-старшего «Три мушкетёра». У неё не было бы никаких причин озлобляться на весь белый свет. Сил быть сильной уже не осталось у неё к главе «Казнь».
Ах, если бы граф не убил свою леди,
Что, если бы он верил в эту любовь,
Тогда бы и Анна не стала Миледи.
Не нужно бы ей было лить чью-то кровь.
Миледи — глубоко травмированный человек, она как загнанное животное. Как попавшая в капкан и окружённая охотниками волчица, изрядно обстрелянная из ружей. Да-да, затравленный злыми псами волчонок, убегающий от страданий и боли, примеряя чужие лица.
Удивляться тут нечему. Вот поэтому я и считаю Миледи человеком с изрядно изувеченной психикой.
Миледи. Несостоявшаяся казнь.
По своей неудержимой страсти преувеличивать, а то и привирать, папА Дюма не знает себе равных! Ведь на самом деле миледи (Люси Карлайл, она же Люси Хей, виртуоз шпионажа ) прожила долго, и относительно благополучно.
По всей вероятности, дело было так:
. Атос поднял руку:
- Анна де Бейль, вы осуждены и вы умрёте!
Миледи поднялась, выпрямилась во весь рост, и хотела что-то сказать. Но едва она открыла рот, пять пар рук потянулись к оружию.
И лишь Портос произнёс, нерешительно и растерянно:
- Господа. я где - то слышал, что приговорённому можно что-то сказать. последнее слово, вот!
- Это справедливо, - кивнул Арамис.
- Д-д-а-а. право осуждённого, - с каменным лицом кивнул Атос.
- Ну что ж, пусть поживёт ещё минутку, - царственно-милостиво согласился Винтер.
Д*Артаньян не произнёс ни слова, и это сочли согласием.
Поняв, что ей не перережут горло после первого же произнесённого слова, миледи обернулась к Атосу:
- Граф, а десять лет назад вы знали о праве на последнее слово? Да? Почему же не позволили мне произнести его?
- Так вы же не могли! Обморок!
- А привести в чувство хотя бы ради соблюдения процедуры? Нет, так не терпелось повесить! И ведь сорвавшихся с виселицы второй раз не казнят - это нарушение божьей воли. Ваши друзья не знают об этом обычае? Или вы не рассказали им, как своими графскими руками повесили свою обнажённую жену - и скрылись от правосудия под голубым плащом?
- Молчите, несчастная, - прохрипел Атос, - молчите. А то мои друзья усомнятся в моём благородстве!
Сомнение в глазах друзей действительно, забрезжило. Увидев это, палач решительно шагнул вперёд:
- Как представитель правосудия напоминаю: заклеймённая преступница вне общества и закона!
- Имея право на последнее слово, напоминаю, что моё клеймо - твоя личная месть - и ты сам признался в этом только что! Так кого из нас двоих подобает судить?!
- Но мой брат! Ты соблазнила его, змея!
- Господа, вы все - мужчины. Вас, взрослых и усатых, когда - нибудь пытались соблазнить четырнадцатилетние?
- Было! - вдруг неуместно рассмеялся Портос, - да какой навар с такого цыплёнка! Поддал соплячке по куцему задку - тем дело и кончилось.
- А повеситься из-за неё не пытались?
- Да что я. того?!
- Вот вы сами и сделали вывод насчёт "соблазнённого священника".
Палач схватился за меч, но его схватили за руки. Столько нового и интересного друг о друге услышали - а что ещё предстоит?!
- А вы, шевалье д*Артаньян? Ваши друзья посвящены в эту интересную историю? Как вы узнали обо мне то, что не должны были узнать? Как вам после этого пришлось бежать от одной любовницы в платье другой любовницы?
- Как это? - вслух удивился Арамис. Такого и с ним ещё не бывало.
- Нет, нет, молчите! - воскликнул гасконец, - я так страшно наказан за свой обман. потерей возлюбленной!
- Одной из возлюбленных, вы хотите сказать? Ничего. Лишь бы вас продолжал любить мой супруг. Как сына, разумеется. Да и список своих побед вы продолжите без труда - в Лувре столько графинь - герцогинь.
Почему при упоминании "графинь-герцогинь" все повернулись к Портосу? Почему достойный гигант смущённо потупился? Обернулась к нему и миледи:
- Господин Портос, вы поступили рыцарски - исхлопотав для меня возможность высказаться. Но что побудило и вас произнести мне смертный приговор? Наши пути до сегодня не пересекались.
- Ну как же. - Портос заморгал, но тут же нашёлся, - мы, сударыня, всегда так! "Один за всех, и все за одного!"
- Кажется, поняла. Ну а вы, господин Арамис? Вы сегодня увидели меня впервые. Вам просто сказали, что есть женщина, которую надо погубить - и вы предоставили в распоряжение друзей своё лучшее оружие - перо? Сочиняя письмо, призванное меня "обезвредить", вы не знали ни о моей жизни, ни что там такое у меня на плече, ни даже имени моего мужа? Просто поверили на слово, что "муж ужасного создания ещё жив?"
Арамис оцепенел. Сочиняя письмо, он думал лишь о соблюдении анонимности и красоте слога.
Миледи обвела взглядом тех, кто судил её за преступления, которые совершили сами.
- Господа. это неожиданно даже для меня. насколько же я - ваше зеркало! Вам самим - то нравятся ваши отражения?
Затянувшееся молчание нарушил громовой голос последнего обвинителя - лорда Винтера:
- Убийца моего господина, герцога Бекингема!
- Спасительница своей родной Франции, дорогой братец!
"Братец" картинно рассмеялся:
- Новая Жанна?!
- Согласитесь, что-то общее есть. Жанну тоже судили англичане, в сговоре с французами - предателями Франции.
- А если ещё и вспомнить фамилию её судьи. Кошон - "свинья" по-нашему, - щегольнул познаниями Портос и, с опозданием спохватившись, густо покраснел.
- А бедняга Фельтон?!
- Бедняги - это те, кто погибли под бездарным командованием вашего господина! А Фельтон и без меня. родился героем!
- Лжёшь! Он любил меня!
- А вы - герцога! А герцог - короля.
- Замолчи, убийца моего брата!
- Убить вашего брата было бы для меня самоубийством. Он - единственный, кто смог бы защитить меня от всех вас, добродетельные господа!
- К счастью, не сможет!
Услышав столь необдуманные слова, "судьи" едва не рассмеялись. Даже на величественном лике "полубога" появилось бледное подобие улыбки.
- Да, братец, да. К счастью для вас.
Тут уж благородный лорд зашипел, как разъярённый кот:
- Сестра. но есть же вещи, которые произносить вслух. не-при-лич-но! Разве подобает дворянину умение считать деньги? А мне пришлось научиться, чтобы понять, как я обманут! Всё достаётся вам, или вашему сыну, какая разница?!
Шипел он достаточно громко, так, что все присутствующие его услышали:
- Г-м-м. Сударыня. а мы и не знали, что у вас есть сын. Так он что же - прямой наследник?
- Да! - негодующий вопль Винтера заставил всех вздрогнуть, - да! Посмела выродить отродье, которому достанется всё, а мне - крохи!
- Простите, "отродье" - это сын вашего горячо любимого брата? - уточнил Атос.
Д*Артаньян словно очнулся:
- Нашли препятствие! Тьфу. сам успеет семь раз окочуриться!
- И потом. вы же становитесь его опекуном. До его совершеннолетия всё состояние в вашем распоряжении. Совершенно законно!
- А может, отдать на воспитание добродетельным пейзанам? Имя заменить?
- Насмешили. Тогда уж в театр! Ходить на представления - и смотреть, как там племяш играет белокурую Изольду.
- А не проще ли в воспитательный дом? Как незаконного?
- О, граф, это мысль. Да только как же его сделать незаконным?
- Вы ведь для этого достаточно близки с Его Величеством Карлом? Воля короля.
- Вы - мой спаситель!
- А если его вообще - во Францию?
- Да-а, господа. Я бы и этого змеёныша заклеймил. Кем он будет с клеймом? Ясно, что уже навсегда - никем!
Увлеклись новой темой настолько, что не сразу, далеко не сразу удивились:
- А почему же не подаёт голоса самое заинтересованное лицо?
- Тысяча чертей, где она?!
Следы ведут к воде, пышные юбки разбросаны по берегу.
Сбежала?! Утонула?!
Четверо французов переглянулись с явным облегчением - едва ли не впервые в жизни у них закралось осторожное сомнение в своей собственной безупречности.
Палач бегал по берегу, шарил по камышам, но на него никто не обращал внимания. Тот, кого чуть было не приняли в свой круг, как вершителя правосудия, как равного, снова стал всего лишь презренным простолюдином.
И только блистательный лорд оглашал ночной пейзаж воплями и стенаниями:
- О-о-о-о! Я ведь даже не успел спросить, где она прячет своего змеёныша! Как теперь его найти?!
Атос мягко положил руку ему на плечо:
- Друг мой, надеюсь, ваше желание исполнится. со временем. Дети, знаете ли, имеют обыкновение расти. Быть может, племянник найдёт вас сам.
Ещё одна "выпавшая глава" из того же романа здесь: "Арамишкина каша".
Как выжила миледи после повешения
Читайте также: