Как выглядит утенок джек в реальной жизни

Обновлено: 05.07.2024

Многие авторы с раздутым эго — а других и не бывает — в какой-то момент карьеры делали фильмы автобиографического, так или иначе, характера, но надо, конечно, быть Ларсом фон Триером, чтобы этот фильм оказался, во-первых, историей серийного убийцы, и во-вторых, натурально содержал небольшую нарезку из предыдущих работ режиссера.

«Дом, который построил Джек», как известно, рассказывает о маньяке по имени, действительно, Джек (Мэтт Диллон), который орудует где-то в американской глубинке где-то в 70-е. Джек — инженер, который хотел стать архитектором. Но даже тот единственный дом у озера, который он пытается спроектировать для самого себя, он снова и снова разрушает, поскольку в процессе постройки тот надоедает, оказывается несовершенным (можно начинать ловить метафоры). Поэтому Джек полностью отдается хобби — убийствам. То, что мы видим, — всего лишь сэмпл, пять наугад выбранных «случаев», как он их называет, из его 12-летней карьеры.

Каннская премьера кровавого фильма Ларса фон Триера: все факты прямо сейчас

В качестве комментария за кадром весь фильм идет беседа героя с пожилым мужчиной по имени Вердж (Бруно Ганц): личность последнего и контекст этого разговора предельно очевидны с первых минут, но на всякий случай не будем углубляться (тут, по триеровскому примеру, подмигнем). Джек многословно рассказывает о себе, периодически отвлекаясь на посторонние сюжеты: в типичной для автора манере на экране начинает мелькать классическая живопись или, например, видеоклип с пианистом Гленном Гульдом, или фрагменты «Меланхолии» и «Антихриста». Среди предметов обсуждения также — секреты виноделия, архитектура готических соборов, особенности устройства боевых самолетов, преступления нацистов (спасибо, все оценили). Джек, разумеется, считает свои зверства искусством. Вердж подтрунивает над ним и, в частности, настаивает, что искусства без любви не бывает.

Но Джек не способен любить, не способен чувствовать ничего, кроме боли. У него нет единственного модуса операнди (хотя он больше склонен душить). Его преступления никак, насколько можно судить, не связаны с сексуальным влечением. Ему наплевать на пол и возраст жертв: женщины попадались чаще, потому что «ну, — комментирует он, — с ними попроще». Иначе говоря, он не частный случай серийного убийцы, а скорее коллекция клише о них: свозит трупы в морозильную комнату, где они валяются рядом со штабелями пицц, фотографирует мертвецов в художественных позах, ценит свой газетный псевдоним Mr. Sophistication, «мистер Утонченность». Водит под песню Дэвида Боуи «Fame» красный фургон.

Если бы Джека разыскивал детектив, он не смог бы составить его следующий психологический портрет: иногда он угрюм, иногда красноречив, иногда резок, иногда мягок. Но ирония ситуации в том, что его даже никто не ищет. Потому что люди — равнодушные идиоты. Джек дразнит полицейских, орет «помогите» посреди ночной улицы, однажды везет труп, привязав его тросом к машине и оставляя по пути кровавый след. Но всем все равно, более того, окружающие — женщины особенно — сами фактически умоляют их убить, как Ума Турман в первом эпизоде фильма: она почти вкладывает домкрат ему в руку и подставляет лоб.

Интерпретировать все это можно единственным образом — как пассивно-агрессивную исповедь, выяснение отношений с публикой и, хуже того, критикой. Иначе «Дом» был бы просто двух-с-половиной-часовой безвкусной черной комедией, провокацией ради провокации: вот утенок, вот ребенок, кто еще хочет выйти из зала? Но и в нашем случае то, что делает Триер, не вполне достойно его как большого художника: он сводит счеты, оправдывается, паясничает, давит на жалость, занимается самобичеванием, неизбежно граничащим с самолюбованием. Обида, даже справедливая (а скажем, история с изгнанием из Канн была, конечно, безобразно глупой), — не лучшая муза, и вообще, нашел на кого обижаться.

Помимо по-своему грандиозного эпилога и нескольких очень смешных моментов, в фильме есть один по-настоящему гениальный кусок с Райли Кио, играющей жертву Джека по имени Жаклин; он предпочитает звать ее Простушкой, поскольку она дура (как, впрочем, и все жертвы). В этом эпизоде все приемы режиссера работают на полную мощность: и провокация (разговоров о мизогинии, видимо, опять не оберешься), и шок, и саспенс (поскольку мы минут десять ждем неотвратимого), и чертова ручная камера. Если бы Триер захотел сделать таким весь фильм, хотя бы полфильма, — а он, конечно, мог бы — люди из зала не выходили бы, а выползали. Но датчанин — не настоящий садист, как эта садистская картина окончательно подтвердила. Хорошая новость для его близких и актеров, плохая — для тех, кто надеялся на финальных титрах не просто сочувственно пожать плечами.

«Игру в кальмара» критикуют за концовку, но это не главный грех

«Игра в кальмара» – невероятно скучный сериал. В нём нет напряжения «Пилы», экшна «Королевской битвы». Да, там убивают героев, но не так неожиданно, как в «Игре престолов» и не так зрелищно, как у Тарантино. И чудовищного дискомфорта, из-за которого зрители уходили с сеансов «Дома, который построил Джек» Триера там тоже нет.

Всё, что там есть в начальных эпизодах – бесконечные разговоры об экспозиции. Сериал постоянно нарушает принцип «Показывай, а не рассказывай». Персонажи неестественно общаются, объясняя, в чём суть игры, хотя это можно было бы просто показать. Всё это очень долгая, затянутая экспозиция, где долго представляют одного персонажа, потом следующего, потом саму игру. Почти все серии – долгие диалоги, не похожие на человеческую речь. А почему бы не перейти к самому действию быстрее?

Это невыносимо. Да, шестая серия более-менее похожа на что-то хорошее (пока без спойлеров), но по-настоящему мощные сериалы смотрятся с самого первого эпизода. Иногда с самой первой сцены. «Прослушка», «Клан Сопрано», «Во все тяжкие», даже какой-нибудь забытый всеми «Декстер» – все они дают вам повод продолжать смотреть, потому что в первой серии произошло что-то интересное. «Игра в кальмара» так не работает.

Ну и да, концовка – кромешный ад. Ничего банальнее себе и представить нельзя, хотя сам сериал настолько простой, что от него ждёшь хотя бы финального твиста. И он есть. Но не догадаться может только человек, который только что вышел из тюрьмы после сорокалетней отсидки и вообще не помнит, что такое кино и сериалы. Следующий абзац читайте с особой осторожностью, в нём есть все подсказки.

Больше всего это напоминает британский фильм «Экзамен», где люди тоже соревновались за право занять какую-то невероятную должность. Там в финале зритель (по плану создателей) должен был подумать: «Ооо, так это всё это время был тот чувак, которого вывели самым первым!» Тем, кому это кажется глубокой идеей, лучше не смотреть ничего и никогда. В «Игре в кальмара» происходит буквально то же самое. Лучше бы убийцей оказался дворецкий, честное слово.

Даже так называемый «сон собаки» – самый ненавидимый кинотроп в истории, где герой в конце просыпается и обнаруживает, что всё это был кошмар, был бы лучше концовки «Игры в кальмара». Но называть её главной проблемой можно было бы только в случае, если бы до этого мы смотрели крепкий сериал, а не нудную пафосную размазню.

В сериале нет ни одной свежей идеи

Единственное возможное исключение – артстайл. Каждый участок «Игры в кальмара» выглядит как внебрачный ребёнок телепузика и палёного геймпада от Xbox, зачатый под Daft Punk. Но исключительно визуальное оформление не может принести такой убийственный успех. Всё же остальное выглядит как минимум сомнительно.

Окей, у нас тут люди пытаются выжить, играя в смертельные игры. Что это, «Пила» или «Куб»? А, нет. Люди с серьёзными финансовыми проблемам участвуют в очень ярких смертельных играх, чтобы забрать главный приз и покончить с бедностью. Тогда это «Голодные игры». И ещё несколько невероятно отвратительных киновыживачей, вроде «Экзамена» и фильма «Философы: Урок выживания», недавней «Платформы» и отчасти «Судной ночи». Так или иначе, всё это уже было в «Симпсонах» – мы много раз видели похожий концепт.

Но ладно, даже с банальным концептом можно работать хорошо. Только «Игра в кальмара» написана мегалениво. Всё, что у неё есть – это идея со смертельными детскими играми на бабло, вокруг которой не происходит ничего. А учитывая, что дополнительных смыслов, особо красивой съёмки и прочих глубинных вещей там нет, остаются только лучше друзья Бэдкомедиана – сюжет и персонажи. Первый предсказуемый, линейный и идёт по отработанной схеме, а вторые, простите, не развиваются, даже заглянув в лицо смерти. А это годами было основой жанра подобных фильмов.

Зоозащитники рассказали, как Ларс фон Триер снял сцену с утенком

Зоозащитники из организации PETA прокомментировали фрагмент фильма «Дом, который построил Джек» Ларса фон Триера, в котором маленький мальчик отрезает утенку лапу секатором. Этот момент можно увидеть в трейлере картины.

Зоозащитники выяснили, что отрезанная лапа была создана с помощью «магии кино и силикона», поэтому утенок не пострадал.

Автор пародийного твиттера фон Триера отметил, что утенок был «специально обученным актером» и ходил в одну школу с джек-рассел-терьером Угги, который снимался в фильмах «Артист» и «Воды слонам!», и с Верделем — псом из картины «Лучше не бывает».

Премьера фильма «Дом, который построил Джек» об американском серийном убийце прошла на Каннском фестивале. Многие зрители были шокированы происходящим на экране и массово покидали кинозал. Прочитать рецензию Станислава Зельвенского на картину можно здесь.

BadComedian прав: «Игра в кальмара» – самый переоценённый сериал своего времени. Почему же он так популярен?

Те, кто читает нас давно, знают, что на «Палаче» частенько критикуют контент Евгения Баженова. Но иногда наступают тяжёлые времена. Недавно Евген оказался одним из немногих, кто посмел раскритиковать «Игру в кальмара» – корейский сериал, ставший главным хитом Netflix и подчинивший себе всё инфополе. BadComedian не ошибся. «Игра в кальмара» вообще не заслуживает вашего внимания.

Из чего сделан «Дом, который построил Джек» Ларса фон Триера

Приблизительные 1970-е, усредненные США. Инженер Джек (Мэтт Диллон) много лет кряду строит и сносит свой дом у озера — за это время он успел задушить, застрелить, зарезать и забить до смерти более 60 ни в чем не повинных американцев. Ему явно подыгрывают высшие силы: дождь в нужный момент смывает следы крови, крики жертв повисают в ночи без ответа, а разини-полицейские никак не поспевают за Мистером Изощренным — под таким прозвищем Джека знают криминальные репортеры. О деталях нескольких убийств-«инцидентов» мы узнаем из до поры до времени закадрового диалога главного героя с пожилым чувствительным мужчиной Верджем. Того не пронять отсылками к мировой классике и жуткой истории XX века: довольно скоро зритель понимает, при каких обстоятельствах Джек познакомился с Верджем — и куда они направляются.

Рекламируя «Нимфоманку», Триер утверждал, что изобрел новый жанр — «дигрессионизм», в котором побочные линии значат не меньше, чем магистральные. В действительности подобным образом свои книги сочиняли такие писатели-новаторы, как Лоренс Стерн и Марсель Пруст. На их формальные открытия Триер нанизал и классицистический конфликт разума и чувств, и темы обожаемого им маркиза де Сада, и (самое главное) собственные страхи и страсти.

«Дом…» — работа в том же направлении: подобно Селигману и Джо в «Нимфоманке», Джек и Вердж ведут разговор обо всем на свете — от гончих псов до концлагерей. Точнее, говорят они только об одном, зато сокровенном: как связаны эстетика и этика; дозволено ли художнику преступать нравственные законы; можно ли, вслед за писателем Томасом де Квинси, назвать убийство одним из изящных искусств? Философские рассуждения сопровождают броские иллюстрации — чтобы и самый непонятливый зритель раскусил авторские аллегории и оценил сравнения.

Как и «Нимфоманку», «Дом…» можно назвать фильмом-энциклопедией, но подбор фактов в ней будет сильно отличаться от типичного тома в серии «Хочу все знать». На этот раз Триера занимают принципы архитектуры и лично Альберт Шпеер, композитор Гленн Гульд, странная связь между Гёте и Бухенвальдом, эстетика тоталитаризма, Данте, Вергилий и Уильям Блейк, поженивший в своей визионерской поэме Рай и Ад. Все они подсвечивают заветную идею маньяка Джека: каждый художник ищет собственный материал — и не его вина в том, что вместо красок и глины он работает с трупами. Концепция крикливая и рассчитанная больше на реакцию организаторов Каннского кинофестиваля, в 2011-м изгнавших Триера после неудачной реплики о Гитлере, чем на серьезное обсуждение. Все-таки, чтобы оценить красоту сваленных в кучу мертвецов, выложенных в ряд ворон или массового убийства одной пулей, нужно иметь очень специальный, довольно патологический вкус — и художественным его точно не назовешь.

Триеровские амбиции, однако, не исчерпываются цитатной игрой и перемигиванием с недругами — ему интересно воссоздавать классические образцы, переносить живопись на пленку. Так, ближе к концу герои обнаруживают себя на картине Эжена Делакруа «Ладья Данте»: китчевые цвета и наигранность поз создают довольно абсурдное впечатление и здорово сбивают пафос эффектного эпилога — может быть, единственной части фильма, которую Триер попытался сделать всерьез.

А вот этого за Триером прежде не водилось: в «Доме…» есть целая нарезка из «Королевства», «Антихриста» и других проектов режиссера — перемешанная с военной хроникой, анимацией и документальными фильмами о животных. Свидетельствует ли это о том, что эго Триера достигло размеров планеты Меланхолия, которая не сегодня завтра врежется в Землю? Или, напротив, это показатель абсолютного душевного здоровья режиссера, верный индикатор его самоиронии? Похоже, ни то ни другое: цитируя себя, Триер прощается, в последний раз объезжает родные угодья, волоча за собой прошлые победы и удачи. «Все, что мог, ты уже совершил, — Создал песню, подобную стону, и духовно навеки почил?» — Триер точно не читал Некрасова, но эти строки, конечно, лучше всего характеризуют его нынешнее состояние. Обозреватели с мстительным удовольствием описывают дрожащие руки режиссера и его нетвердую, плутающую речь: теперь понятно, почему автор «Догвилля» переключился на обработку алмазов.

«Фильм, с которого убежали 100 человек в Каннах» — именно эту фразу, хочется верить, поместят на обложку «Дома…», когда он выйдет на цифровых носителях. Первые зрители нашли картину запредельно жестокой к людям и птицам, но это, пожалуй, преувеличение: ни один утенок на съемках не пострадал и ни в одну из так называемых невыносимых сцен (сафари в заброшенном лесу, отрезание груди) совершенно невозможно поверить — Триер позаботился о том, чтобы они выглядели максимально неправдоподобно, чтобы торчал реквизит. Его, как всегда, заботят более сложные, чем отвращение, эмоции: до какого предела можно сопереживать безусловному злодею; растрогают ли нас его слезы и его отчаянная попытка изменить свою участь? Скептики назовут это очередной недобросовестной манипуляцией, но 62-летнему Триеру не привыкать: в финале он снова оставляет публику в расстроенных чувствах, и это, кажется, самое продуктивное состояние после встречи с таким амбициозным кино — пусть даже не вполне состоятельным и ровным.

Вообще-то Джек убивает, не различая полов, но Триер подробно показывает нам только инциденты с женщинами — а когда дело доходит до чисто мужской гекатомбы, то в двери вдруг начинает ломиться полиция. Триер не видит в этом проблемы (Джек говорит, что с женщинами как-то сподручнее), но это слишком выпуклая закономерность, чтобы ее проигнорировать. Может быть — тут приходится оперировать гипотезами, — Триер нарочно заостряет гендерные противоречия между жертвами и убийцей, показывая, какой бывает маскулинность в ее абсолютном проявлении и как она поддерживается равнодушным обществом, но что-то противится этому феминистскому истолкованию, что-то — не сходится. Триеровские героини в «Доме…» слишком безропотны и уязвимы, слишком парализованы страхом, слишком в конечном счете карикатурны — ну какие у них были шансы против художника с ножом. И вот за это особенно обидно: Триер, как мало кто сегодня, умеет создавать мощные, независимые, прорывающие экран женские образы — но пожалел хотя бы один для своей финальной (продолжаем приучать себя к этой тяжелой мысли) картины.

Что все это значит

Со стороны «Дом…» выглядит даже более личной, чем «Нимфоманка», историей. Как и Джек, Триер много думает о природе своих способностей, мучительно выясняет, кто он в искусстве — дюжинный инженер или великий архитектор, — и находит подтверждение обеим версиям. Таков и его итоговый (еще одно страшное слово) фильм, который снят выскочкой и гением, жуликом и очень большим автором. Это абрис шедевра, который должен был стать триеровской «Божественной комедией»; должен был — но все-таки не стал.

«Дом…» — картина о поражении, о том, что масштаб не оправдывает вектор, и есть такие мосты, которые нельзя перейти, даже если считаешь себя исключительным. Все, на что может рассчитывать художник — и тут уже неважно, настоящий он или фальшивый, — это частный выбор и то, что за ним следует. Великий режиссер Триер отправил великого грешника Джека в адское пламя. Урок «Дома…» — в том, что однажды наступит время, когда эпитеты потеряют всякий смысл; когда останутся одни существительные. Кажется, оно называется Страшный суд.

Почему «Игра в кальмара» так популярна? Есть три причины

Но первая причина звучит именно так: «Игра в кальмара» – идеальный контент для детей и подростков. Он кричаще яркий, в нём есть челлендж и финальный приз, а зрителям хочется узнать, кто же его получит. И всё это сопровождается бессмысленной жестокостью, но при этом без реального саспенса – мы же не хотим, чтобы детишки на самом деле испугались, правда?

Ровно поэтому «Игра в кальмара» так легко встроилась в мир «Майнкрафта» и GTA. Ждём сотни видосов с заголовком «ИГРА В КАЛЬМАРА В РЕАЛЬНОЙ ЖИЗНИ 24 ЧАСА ЧЕЛЛЕНДЖ». А ещё вся эта эстетика с гигантской куклой уж очень похожа на популярные среди детей SCP-приколы, вроде того же Сиреноголового. Но это не объясняет, почему сериал зашёл и взрослой публике. Ловите причину номер два.

Люди очень любят игры. Спросите любого креативщика с телевидения – это действительно так. Стоит задуматься о том, стала ли бы хитом «Игра престолов», не будь в названии слова «игра». Ведь даже там была очень простая интрига, которую можно сформулировать буквально двумя словами: «Кто победит?»

Скорее всего, это естественная человеческая черта. Мы любим командный спорт, потому что там есть победители и проигравшие, есть простая интрига. «Игра» на ТНТ заставляет думать о том, кто получит 30 миллионов рублей. А ещё так работают абсолютно все реалити-шоу.

Секрет успеха «Игры в кальмара» именно в безумной простоте её основного концепта. Более сложные сюжеты и подтексты, характерные уже для настоящего кино, доступны не всем. А здесь поймёт даже последний идиот. Поэтому «Игра в кальмара» гораздо ближе к постановочному реалити, чем к кино.

Последняя причина – ковид. Разве не странно? На самом деле, эта причина бьётся надвое. С одной стороны, люди устали от коронавирусных ограничений, поэтому им нужно что-то простое и помогающее выпустить пар. Жестокий игровой сериал, в котором можно не думать, идеально подходит под этот запрос.

Но есть и другой момент. Вы ещё не забыли, что у большинства персонажей проблемы с деньгами? На фоне ковидного кризиса в мире сильно обострилась риторика, критикующая злой капитализм. В «Игре в кальмара» он именно такой – беспощадный и просто злой, как ранние диснеевские злодеи.

Но сделать высшее капиталистическое общество в выдуманном мире настолько плохо, чтобы Евгений Баженов в негативном ключе сравнил его с советскими карикатурами, нужно ещё постараться. У «Игры в кальмара» однозначно получилось.

Этот сериал уже точно станет самым незаслуженно популярным явлением в 2021 году, но может добиться и большего. Сейчас кажется, что даже по «Игре престолов» с ума сходили не так сильно. Возможно, мы стали свидетелями рождения самого переоценённого сериала в истории. А быть таким гораздо хуже, чем просто плохим.