Бахревский долгий путь к себе о чем
Обновлено: 02.07.2024
Мы всегда рады честным, конструктивным рецензиям. Лабиринт приветствует дружелюбную дискуссию ценителей и не приветствует перепалки и оскорбления.
Издатели придумали дополнительное название ("Люба Украина") и не вполне точную аннотацию (отношения Тимоша и Роксанды не занимают и десятой части романа). А книга - очень и очень хороша! Я с удивлением еще пару десятков лет назад (тогда книга называлась просто "Долгий путь к себе") подумал, что хотя книга толстенная, но написана так, что ее интересно читать чуть ли не с любого места. У Загребального про Хмельницкого получилось, пожалуй, более коротко и ярко, но у Бахревского сильнее передан трагизм событий, где у всех противников есть своя правда, где каждая сторона проявляет героизм и где в конце концов все терпят поражение, захлёбываясь в чужой и своей крови.
Бахревский долгий путь к себе о чем
- ЖАНРЫ 360
- АВТОРЫ 277 388
- КНИГИ 654 416
- СЕРИИ 25 036
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 611 684
Долгий путь к себе
«Темнозрачному, адских пропастей начальнику и всем служителям его, демонам, чертям, всем рогатым и хвостатым, премерзостным харям…»
Перо скрипело, да так, что лучше бы кожу драли с живого мяса.
Казак намотал на палец оселедец, вперился в темный угол и углядел кошачьими своими глазами на земляном полу дувшуюся жабу. Плюнул в сердцах под ноги, отпустил оселедец, выжал из пореза на руке кровь на перо и, прикусывая от старания нижнюю губу, дописал грамоту до конца.
«…Вручаю душу и тело мое, ежели по моему хотению чинити мне споможение будут. Кровью своей подписался казак Иван Пшунка».
Помахал грамотой у себя над ухом, чтоб просохла, а заодно покосил глазом, ожидая явления сатанинского воинства.
Хата была брошенная. Когда-то жила в ней, дожидаясь счастья, дивчина Любомила. Красоты она была чудесной, от здешних парубков отмахивалась, как от мух, — и дождалась проезжего пьяного епископа. Все в этой хате и случилось. Любомила надругательство перенесла умчалась с его преподобием на вороных, а вот отец-казак не перенес. Выследил дочку в епископском саду да и застрелил. Мать — камень на шею — и в реку. Казака рукастые слуги епископа схватили. До смерти не забили, но и ни одной живинки в теле не оставили. Кинули на проезжую дорогу. Но то ли уполз казак в укромную ямку да и помер тишком, то ли, собрав силенки, ушел в какие-то дали — никому про то неведомо, а ведомо одно — сгинул человек, вся семья сгинула. Осталась хата сиротой — темной силе на расплод.
— Ну, где вы тут? — страшным шепотом прорычал Пшунка. — Али света боитесь?
Дунул на лучину — и опять никого: пол не треснул, крышу не унесло. Выбил Иван Пшунка кирпич в печи, положил грамоту, кирпич на место поставил.
— Ладно, Любомила! Если ты и впрямь среди ихнего брюхорылого братства — помогай. За Степаниду мою пойду панов резать и за тебя, бедненькую, дуреху.
Подождал, не окликнут ли. Нет так нет! Махнул рукой и вылез через выбитое окошко на свет божий.
Тоненький серп новорожденного месяца сиял на нежных украинских небесах. Пшунка вытянул из ножен саблю, и сабля показалась ему родным братом месяца. Коснулся Иван губами клинка — холодом обожгло губы, мурашки по спине хлынули, словно кто ведро ключевой воды шваркнул на спину.
Из вишневой рощи, тревожно-белой от цвета, не померкшей, не утонувшей во тьме ночи, вдруг запели дивчата:
— То-то и оно! — потряс чубом Пшунка и слева направо да справа налево рассек саблей воздух. — Не хвалилась бы ты, Степанида, красотой, береглась бы чужого глаза, а пуще того чужих ушей.
Вон как дивчинки стараются! Только что это за пение без голоса Степаниды. Сама невеличка, а в груди будто бы колокол о сорока пудах чистого серебра. Когда Степанида поет, успевай слезы сшибать. Хоть не душа у тебя, а высохший гриб — все равно откликнешься на радостные печали Степанидиного пения. Вот и сидит теперь за дубовыми дверьми, за каменными стенами.
Поворотился казак лицом к замку князя Иеремии Вишневецкого. Стоял замок в темной стороне, а светился, заре вечерней не уступая. У князя пиры шли, приехал к нему молодой князь Дмитрий, которому Иеремия был опекуном.
Гостям на потеху и набрали в замок хорошеньких крестьяночек. Сам князь Иеремия человек был строгого житья, но для дорогих гостей у него — все радости жизни.
Колотило Ивана Пшунку на весеннем воздухе: люди песни поют, люди пируют, а он убивать идет. Но кого? Князя Дмитрия? Так не видал его в лицо ни разу. Князя Иеремию? Так тот с девками не безобразничает. Степаниду? Чтоб не опозорили, бедную? Так, может, и пронесет, помилует ее бог? Срезать бы саблей весь замок — бородавку ненавистную — с лица земли, да только сабля нужна для такого дела заговоренная самим Вельзевулом. Ворваться бы в княжие покои да и крушить всех и вся, пока самого не убьют.
Закрыл глаза, и привиделось ему: панская белая ручка в перстеньках за пазуху к Степаниде, лаская, ползет.
— У-ух! — замотал головой казачина и кинулся к замку напрямки.
Костел был новый, беломраморный, ксендз служил молодой. Позолота на белых статуях Богоматери и Христа, золото на знати — взыгрывали, рассыпая сияние. На мраморе настоянный, ледовито-неживой воздух сковывал движения, изумрудный огонь витражей возвышал сердце, и все это — храм, действо священнослужителей — было утонченным продолжением удовольствий, которыми дарила земная жизнь господних избранников.
Орган заиграл радостное. Из недр его, звенящих серебром труб, выплыл глубокий необъяснимый вздох. Словно бы сама божественная сила прошла всепроникающим ветром сквозь каменные стены и наполнила храм теплым дыханием. Это было дыхание женщины.
Князь Дмитрий вздрогнул. В его черных, как уголь, глазах задрожали едва уловимые горячие огоньки, так разгораются от дыхания угли.
Князь Иеремия, сидевший рядом, улыбнулся. Он готовил чудо, и ему было приятно, что первая же волна дивного голоса встревожила даже недоросля. Князю Дмитрию было шестнадцать.
Так не могла петь женщина. Так глубинно и необъяснимо могла говорить земля. Орган, живое существо, спохватился: уступает первенство! Кинулся брать верха. По трубам, как по ступеням, увлек за собой человеческий голос. Но трубы кончились, а голосу не было удержу — полетел птицей. Сначала глубинно-темный, как земля, он все светлел и засиял наконец, как само небо. Вот здесь-то женщина и выдала себя с головой. Застигнутая на ослепительной вершине полным своим всевластием, она пожалела павших перед нею ниц. Соленая капля слезы вырвалась дождинкой, полетела наземь, чтобы разбиться и умереть от счастья.
У князя Дмитрия задрожали губы. Он поспешно прикрыл рот ладонью, чтоб не всхлипнуть вдруг, и увидал: дядя наблюдает за ним.
Перед дядей вспыхнул: поддался чувству, выдал нежное свое сердце — и перед самим собой: потерял голову от любви к поющей сирене.
Ласково, совсем не по-мужски князь Иеремия положил свою маленькую руку на руку племянника, слегка пожал. И опустил ресницы чудесных черноугольных глаз — наследственной драгоценности князей Вишневецких.
После службы князь Дмитрий, мешкая выходить из костела, усердно разглядывал иконы и скульптуры, и дядя, понимая причину нежданной любознательности племянника, принялся рассказывать, где и у кого приобретены все эти сокровища.
— А это она! — кивком головы указал князь Иеремия на девушку в украинском крестьянском платье.
Румяная коротышка, полногрудая, круглозадая, девка девкой, прошла мимо, стрельнув на князей щелочками любопытных синих глаз.
Князь Дмитрий сделал вид, что не понял, о чем это дядя, но молодость солгать до конца не позволила: сизым пеплом подернулись глаза-угли.
Черное дерево блистало. Пылали огромные свечи. Языки огня отражались на потолке, на стенах, шевелились купальскими цветами под ногами. По углам залы стояли шкафы величиной с хату. В каждом по нескольку дюжин перемен серебряной столовой посуды. Широкий длинный стол, такой же черный и блестящий, как вся комната, со свечами в серебряных, очень высоких канделябрах, ждал гостей. Из угощений был поставлен один только хлеб в серебряных хлебницах, покрытых тонкими белыми салфетками.
Когда три волка желают съесть жертву, нужно их перессорить между собой, ибо одолеть волков своими силами не получится. И что это будет за победа? Израненные волки придут в себя и снова примутся делить жертву. В такой ситуации Сечь будет обречена. Ей или выбирать, кем быть поглощённой, либо быть разорванной на части. Проблема же в том, что Сечь никого не интересовала, просто являясь местом на карте между крупными государствами, населённой беспокойным людом, издавна совершавшим набеги на соседей, чем вносился разлад, не позволявший строить планы, предварительно не обеспечив защиту границы от Сечи.
Так против кого воевать Хмельницкому? Только против Польши, так как лишний раз Крым с Портой лучше не беспокоить, а верховенство Москвы над собой казаки признавали изначально, ничего Руси за то не давая. Почему же Польша, причём именно идти войной, а не набегом? Бахревский объясняет описаниями зверств князя Иеремии Вишневецкого, рубившего мирный люд, сжигавшего поселения и оставлявшего после себя запустение. Так он расправлялся не с одними противниками, а почти со всеми, в том числе и со своими сторонниками. У него были своеобразные представления о справедливости, чем он и настраивал людей против.
Автор: Константин Трунин
Дополнительные метки: бахревский долгий путь к себе критика, анализ, отзывы, рецензия, книга, analysis, review, book, content
Украина: долгий путь к себе
Под сводами Палат московского гостя Аверкия Кириллова, что на Берсеневской набережной, в рамках заседания Центра Льва Гумилёва, состоялась презентация и обсуждение романа Владислава Бахревского «Долгий путь к себе», переизданного летом этого года издательством «АСТ».
Издание романа, посвящённого эпопее воссоединения Малороссии с Московской Русью в 1654 году, совпало с разворачивающимся на наших глазах на Украине кризисом. Читатель, взявший в руки роман, поразится многочисленным параллелям нынешних событий делам XVII века. Примерно те же силы, такая же кровопролитная война, такие же бедствия, свалившиеся на голову многострадального народа Украины. Просто на месте Польши, за которой Ватикан, теперь ЕС, на месте Османской империи с Крымским ханством – США, а на месте Московской Руси – нынешняя РФ. В 1654 году тогдашняя украинская элита в лице Богдана Хмельницкого, других казачьих и крестьянских вождей, а так же духовных лиц, сделала свой выбор недвусмысленно: истекающая кровью Украина могла остаться с Речью Посполитой, могла пойти под руку Османского падишаха или даже Крымского хана, а в итоге соединилась с единоверным и единокровным русским народом. Этому «долгому пути к себе» и посвящён роман. Издательство «АСТ» добавило к заглавию слова «Люба Украина». Возможно, это будет целая серия изданий, подчёркивающих истинное отношение большинства нашего народа к братскому украинскому народу.
«Долгий путь к себе» Владислав Бахревский считает, возможно, самым лучшим своим историческим произведением. Роман велик по объёму, по масштабу описываемых событий. И это, конечно, не сухая хроника воссоединения Малороссии с Великороссией, а прекрасное живописное историческое полотно. Круговорот событий и судеб, военные действия и перемирия, политические и светские интриги, неожиданные повороты – всё это интересно само по себе. Но мы видим их не со стороны, а глазами ярких персонажей романа, коих множество: польские вельможи и магнаты, изысканные польские пани, казаки, крестьяне, татары, турки, русские послы и воины… Автор не устаёт переселяться то в одного, то в другого. Радоваться их радостями, гневаться их гневом, горевать их горем, думать их думы. Автор любит всех, за всеми признаёт их собственную правду. И тем драматичнее события, ибо мы всё-таки болеем за своих.
Большое место в романе занимает образ господаря Молдавии Василия Лупу, история любви старшего сына Богдана Хмельницкого Тимоша и дочери господаря Роксанды. Пожалуй, линия Тимоша Хмельницкого – это настоящий рыцарский роман в теле исторической эпопеи. То, что выпало на долю этого героя, настолько удивительно, что, кажется, легендой. Но не легенда! Очень часто историческая правда занимательней, красочней, невероятней сюжетов баллад менестрелей и авантюрных романов.
В то же время история жестока. Хмельниччина – это целый водоворот лютой жестокости со всех сторон. И у всех свои оправдания для жестокости.
Россия в эпопее объективно выглядит весьма и весьма благородной и доброй силой. Вопреки распространённому мнению о нашем империализме, русское правительство очень долго не желало ввязываться в разворачивающиеся события. Послы Хмельницкого и других казачьих вождей бывали в Москве много раз, много раз шли переговоры и на малорусской земле. Молодой в те поры царь Алексей Михайлович, опираясь на мнение ближайших к нему бояр, не единожды отказывал украинским послам в просьбе взять Украину под свою державную руку, в то же время, не отказывая казакам в помощи деньгами и оружием. Переломную роль тут сыграл патриарх Никон, который в годы своего возвышения определял многие царские решения, как во внутренней, так и во внешней политике. Никон стал истинным заступником страдающего от прямого польского геноцида украинского народа. Сочувствуя малороссам, которых шляхта вырезала целыми сёлами, царь предоставляет для поселения беженцев земли, соответствующие нынешней Харьковской области, и другие окрестные территории, до того не имевшие украинского населения.
Конечно, немаловажную роль в решении о воссоединении сыграло стремление Никона поставить под свой контроль Киевскую митрополию, православное украинское население, чему, кстати, тайно весьма сопротивлялась сама Киевская митрополия. Патриарх мнил себя грядущим Папой всего православного мира, и Украина была тут только первым шагом на юго-восток. Однако и государственных интересов тут исключать нельзя. В итоге всё-таки состоялась великая Переяславская Рада, закрепившая единство великорусского и украинского народов. И, спасая народ Малороссии от истребления, Россия вступила в изнурительную 13-летнюю войну с Речью Посполитой.
Роман был закончен Владиславом Бахревским в 1980 году. Однако в условиях даже поздней советской литературной атмосферы издание его оказалось весьма проблематичным. Весьма сильно противодействие его изданию, очевидно, оказало литературное чиновничество УССР. Московские издательства отказывались печатать его по той причине, что писатель жил в то время Крыму, а стало быть считался «украинским письменником». Свет книга увидела только в 1991 году, зато сразу тиражом 200.000 экземпляров. Возможно, сохранись Союз, он был бы ещё тогда оценен критикой, однако на пороге был уже распад страны…
Выступавшие по-разному, но одинаково высоко оценили роман, неизменно сетуя на малый тираж нового издания. К сожалению, такова сегодня рыночная реальность. Многие участники встречи высказались за то, чтобы выдвинуть «Долгий путь к себе» на одну из серьёзных государственных литературных премий. Главы из романа были прочитаны актрисой Л.И. Савиной.
Хочется верить, что роман дойдёт-таки и до масс русского читателя, дойдёт и до Украины, выдержит ещё не одно издание. Дело и за критиками: Владислав Бахревский – до сих пор не открытый нашими литературоведами континент планеты русской литературы.
Читайте также: