Одинокий клинок в пустошах genshin
Обновлено: 07.07.2024
Дождавшись, когда рассеется радуга, Цзинь Семьдесят второй наконец покинул деревню Тупи и ушёл в дикие горы.
Давным-давно в мире зародилась легенда, что Небесный Император разрубил дикие горы своим клинком, а потому они так круты, что забраться фактически невозможно.
Ещё говорят, так как дикие горы пропитаны слезами матери земли, что схожи с кислотой, на них ничего не растёт.
Дикие горы некогда славились залежами драгоценных металлов, но после землетрясения шахты обвалились, а рабочие были погребены в них.
После этого никто не пытался восстановить добычу среди скал, а в пещерах поселились свирепые звери и лютые разбойники.
И вот там, среди свирепых зверей и лютых разбойников и притаился враг Цзиня Семьдесят второго.
Плечи мечника опустились, шагал он неровно: раны, прежде нанесённые мечом старосты, мешали ему идти.
Он отчетливо понимал, что среди мёртвых скал за ним зорко следят чужие глаза, и кто-то чует его, словно раненого зверя.
Жизненный путь, построенный на крови и смертях, рано закалил чутьё Цзиня Семьдесят второго.
Но сейчас, по крайней мере на вид, крутые и отвесные дикие горы сами выглядели, как могила для Цзиня Семьдесят второго.
Когда раненый мечник с трудом пробирался по узкой горной тропе, камни из-под его ног иногда осыпались вниз.
В то же время два силуэта следили за крохотным путником с поросших кривыми засохшими соснами утёсов.
«То, что он потерпит крах, было ясно ещё у подножия. Нужно лишь дать ему пройти по этому горному пути. Он может оступиться и рухнуть в бездну сам».
Сказала худая, как тростинка, старуха.
Она посмотрела на спутника: в темно-синих глазах были холод и пустота, и смотрели эти глаза остро, как притаившаяся в горной расселине гадюка.
«Нет!»
Голос стоявшего рядом с ней тучного старца звучал словно колокол,
«Он убил триста шестьдесят три человека в деревне Тупи и сварил суп из сторожевого пса. »
«И, хотя он был тяжело ранен старостой деревни Тупи и едва переставляет ноги, мы не должны ослаблять бдительность!»
- Фу.
Старуха во мгновение ока исчезла среди умирающего леса, фыркнув напоследок.
- .
Старик уставился на остановившегося на минуту хромого мечника, хлопнул по огромному животу и ушёл.
Шаги его не нарушили покой ни одного дерева, ни одной травинки.
Внезапно небо потемнело. Собрались тучи, и землю окропили первые капли дождя.
Под этим дождём, смочившим великие горы, опираясь на меч, как на трость, с трудом шёл израненный Цзинь Семьдесят второй.
Но потеря крови и лютый холод сделали своё дело: он споткнулся и, обессилев, рухнул на камни и гальку.
Прежде, чем провалиться в темноту небытия, Цзинь Семьдесят второй успел заметить, как перед глазами его мелькнул край синего подола.
Он был готов поклясться, что уже видел это раньше.
Одинокий клинок был подобен лучу, холодным блеском вспарывающему небо, и даже звёзды и Луна не могли сравниться с его сиянием.
Скорбный вой осеннего ветра с дикий гор и свист, с которым клинок разрезал воздух в своём диком танце, слились в единую песнь.
И ветер свистел, и дождь омывал землю, когда одинокий странник шагал по дороге домой.
Усы у этого человека вились кольцами, нос был ястребиный, а глаза — как у филина. Да, внешность его была странной. Он был настолько худ, что казалось, его вот-вот унесёт ветром, он будто был тяжело болен. Шагающий по этой тропе через безлюдные горы, он был скорее похож на бродячего духа, чем на живого человека.
Он шёл уже три дня, голодал три дня, уже не смыкал глаз.
Три дня назад его имя и имя его меча стали запретными, а его школа закрылась. Но сейчас на лице его лежала печать глубокой печали. Начался дождь: мутные капли падали на грязную дорогу, покрывая тёмными пятнами почву.
Три дня назад неизвестный объявил ему войну. Наставник и сестра были убиты — он похоронил их высоко в горах, среди холодных льдов, и снег, что нёс безжалостный ветер, окрасился красным.
Теперь у него было новое имя — Цзинь Семьдесят второй. Среди семидесяти двух учеников он был последним выжившим.
Он не знал, как долго шёл, когда позади раздался грохот телеги.
Цзинь Семьдесят второй отошел к краю дороги, остановился и промолвил: «Ты направляешься в деревню Тупи?»
Извозчик поклонился и ответил: «Редкая повозка, проходящая по этой дороге, не попадает в деревню Тупи»
Цзинь Семьдесят второй спросил снова: «Раз так, не мог бы ты взять пассажира?»
Извозчик сказал: «Мог бы, да только ты не спросил хочу ли».
Цзинь Семьдесят второй не понял: «Раз уж мы оба направляемся в деревню Тупи, почему бы не хотеть?»
Извозчик ответил «Потому что ты не я, а я не ты».
Сказав это, он выхватил меч. Извозчик почувствовал лишь сковывающий холод и тут же рухнул с повозки, бездыханный.
Таков был Цзинь Семьдесят второй. Хотя он потерял всё, хотя чувства его не остыли, а уверенность ослабла, но он всегда больше всего ненавидел людей, говорящих загадками.
Взобравшись на залитую кровью телегу, Цзинь Семьдесят второй направился в деревню Тупи.
Том II
Говорят, в одной далёкой стране слово Тупи переводится как «уничтожение лжи и поиск правды».
Деревня Тупи раскинулась у подножья диких гор, и с внешним миром её соединяет лишь одна дорога — та самая, по которой двигался Цзинь Семьдесят второй.
Небо хмурилось, ветер выл, хлестал дождь.
Цзиня Семьдесят второго не было никаких связей в деревне Тупи, но сейчас, чтобы свершить месть, он был вынужден навестить старосту.
Повозка медленно катилась по старой грязной дороге, что тянулась вдоль диких гор, и небеса были беспросветно черны, а облака темным пологом укрывали бледную луну. Цзинь Семьдесят второй, укрытый темнотой, позволил телу и душе раствориться в этом мраке ночи.
В непроглядной тьме ослепительно белая луна бросала блики на макушку старосты. Деревня Тупи была не большой, но староста её вовсе не был обычным человеком. Никто в деревне не знал о его происхождении, но никогда местные не осмеливались спросить.
Люди знали лишь, что за ним кровавый долг, прошлое его красно, как и глаза.
Взгляд его сверкал алым: тёмный как кровь и острый как бритва, подобный острию меча, он будто мог в любую минуту пронзить человека.
Таким же были и люди старосты: подобно клинку, готовы были безжалостно пронзить сердце любого.
«Время пришло».
Пробормотал староста, покачав головой. Холодный свет луны скользил по бритой голове.
За дверью дома старосты будто сам дьявол взмахивал клинком, одного за другим лишая жизни его подчинённых. Хотя в деревне Тупи жили лишь преступники, из-за множества договоров с различными группировками никто не решался потревожить их.
Но Цзинь Семьдесят второй потерял свою группировку, сам отверг законы чести: его голодный дух, его острый клинок жаждали вкусить крови врага.
Вслед за предсмертными криками на землю обрушился шум дождя. Дождь смывал алый цвет с тела мастера меча, которое вновь покрывалось вновь алым…
Алый мечник шагал под алым дождём, и тело его было покрыто ранами, и некому было ему помешать.
Когда кровавый туман битвы рассеял непрекращающийся шторм, мечник, шагая по мутным потокам, направился к дому старосты.
Звуки сражения потихоньку стихли, и староста медленно поднял бокал. Выплеснул вино в воздух…
…То ли в знак уважения к старому другу. То ли в качестве жертвы богам за свою грязную душу.
Открылись двери. Вошёл Цзинь Семьдесят второй. Покрытый алой кровью силуэт его резко выделялся на фоне серого дождя
«Я хочу задать тебе вопрос».
«Ты унёс немало жизней».
«Ровно триста шестьдесят две, не больше и не меньше».
Староста замер. Он не изменился в лице, но вздувшиеся на лбу вены выдали его с головой.
«Ах, ну осталось ещё одна».
Сказав это, запятнанный кровью мечник поднял руку и на стол упала вещь…
…То было кость цепного пса, вываренная и выскобленная до белизны.
Оказывается, за этот час Цзинь Семьдесят второй не только унёс жизни трёхсот шестидесяти двух удалых воинов, но и сварил бульон из мяса сторожевого пса.
Что за бесчеловечность!
Что за хладнокровие!
Староста скорбно вздохнул и, потеряв терпение, встал и взялся за меч…
Том III
Ливень прекратился, но тучи всё ещё клубились над землёй.
Цзинь Семьдесят второй задавал старосте вопросы о его настоящем враге.
Сейчас в деревне Тупи остались лишь бесхозные дома да неприкаянные души.
Нет, в этом мире нет душ.
Так как это мир, лишённый сил элементов,
Естественно, что души умерших не могут вновь прийти в этот мир без помощи стихий.
Староста был серьёзным противником: клинок его был быстр и оставил немало глубоких ран на теле Цзиня Семьдесят второго.
Но, к сожалению, сердце его было слишком медленным.
Это мир, в котором нет сил элементов,
Естественно, что искусство фехтования также не имеет связи со стихиями.
Мечник во время боя полагался только на свою силу, а не на элементы.
Клинок — это продолжение руки, и опытный мечник управляет им так, как рука двигает пальцами, как сердце направляет взор.
Староста был мастером меча, но никогда не мог осознать важность «сердца» в фехтовании, и в итоге был сражён одним ударом.
Цзинь Семьдесят второй бросил курильницу и наклонился к тяжело раненному старосте.
С самого начала староста яростно фехтовал: он осыпал мечника ударами, думая, что тому будет сложно парировать, но не обратил внимание на его свободную левую руку.
Во мгновение ока глава деревни Тупи получил курильницей в лоб. Он покачнулся и упал на стену, не в силах пошевелиться.
Но человек, сжимавший в руках окровавленную курильницу, не откликнулся: ответом старосте был лишь вой ветра.
«..Человек, которого ты ищешь, в диких горах за деревней. Пойдёшь сам — найдёшь свою смерть. »
Злодей ушёл, и ответом старосте вновь был лишь вой ветра.
. И жаркий треск огня.
Том IV
Дождавшись, когда рассеется радуга, Цзинь Семьдесят второй наконец покинул деревню Тупи и ушёл в дикие горы.
Давным-давно в мире зародилась легенда, что Небесный Император разрубил дикие горы своим клинком, а потому они так круты, что забраться фактически невозможно.
Ещё говорят, так как дикие горы пропитаны слезами матери земли, что схожи с кислотой, на них ничего не растёт.
Дикие горы некогда славились залежами драгоценных металлов, но после землетрясения шахты обвалились, а рабочие были погребены в них.
После этого никто не пытался восстановить добычу среди скал, а в пещерах поселились свирепые звери и лютые разбойники.
И вот там, среди свирепых зверей и лютых разбойников и притаился враг Цзиня Семьдесят второго.
Плечи мечника опустились, шагал он неровно: раны, прежде нанесённые мечом старосты, мешали ему идти.
Он отчетливо понимал, что среди мёртвых скал за ним зорко следят чужие глаза, и кто-то чует его, словно раненого зверя.
Жизненный путь, построенный на крови и смертях, рано закалил чутьё Цзиня Семьдесят второго.
Но сейчас, по крайней мере на вид, крутые и отвесные дикие горы сами выглядели, как могила для Цзиня Семьдесят второго.
Когда раненый мечник с трудом пробирался по узкой горной тропе, камни из-под его ног иногда осыпалисы вниз.
В то же время два силуэта следили за крохотным путником с поросших кривыми засохшими соснами утёсов.
«То, что он потерпит крах, было ясно ещё у подножия. Нужно лишь дать ему пройти по'этому горному пути. Он может оступиться и рухнуть в бездну сам».
Сказала худая, как тростинка, старуха.
Она посмотрела на спутника: в темно-синих глазах были холод и пустота, и смотрели эти глаза остро, как притаившаяся в горной расселине гадюка.
«Нет!»
Голос стоявшего рядом с ней тучного старца звучал словно колокол,
«Он убил триста шестьдесят три человека в деревне Тупи и сварил суп из сторожевого пса. »
«И, хотя он был тяжело ранен старостой деревни Тупи и едва переставляет ноги, мы не должны ослаблять бдительность!»
— Фу.
Старуха во мгновение ока исчезла среди умирающего леса, фыркнув напоследок.
— .
Старик уставился на остановившегося на минуту хромого мечника, хлопнул по огромному животу и ушёл.
Шаги его не нарушили покой ни одного дерева, ни одной травинки.
Внезапно небо потемнело. Собрались тучи, и землю окропили первые капли дождя.
Под этим дождём, смочившим великие горы, опираясь на меч, как на трость, с трудом шёл израненный Цзинь Семьдесят второй.
Но потеря крови и лютый холод сделали своё дело: он споткнулся и, обессилев, рухнул на камни и гальку.
Прежде, чём провалиться в темноту небытия, Цзинь Семьдесят второй успел заметить, как перед глазами его мелькнул край синего подола.
Он был готов поклясться, что уже видел это раньше.
Genshin Impact | Roleplay
Одинокий клинок в пустошах
Одинокий клинок был подобен лучу, холодным блеском вспарывающему небо, и даже звёзды и Луна не могли сравниться с его сиянием.
Скорбный вой осеннего ветра с дикий гор и свист, с которым клинок разрезал воздух в своём диком танце, слились в единую песнь.
И ветер свистел, и дождь омывал землю, когда одинокий странник шагал по дороге домой.
Усы у этого человека вились кольцами, нос был ястребиный, а глаза — как у филина. Да, внешность его была странной. Он был настолько худ, что казалось, его вот-вот унесёт ветром, он будто был тяжело болен. Шагающий по этой тропе через безлюдные горы, он был скорее похож на бродячего духа, чем на живого человека.
Он шёл уже три дня, голодал три дня, уже не смыкал глаз.
Три дня назад его имя и имя его меча стали запретными, а его школа закрылась. Но сейчас на лице его лежала печать глубокой печали. Начался дождь: мутные капли падали на грязную дорогу, покрывая тёмными пятнами почву.
Три дня назад неизвестный объявил ему войну. Наставник и сестра были убиты — он похоронил их высоко в горах, среди холодных льдов, и снег, что нёс безжалостный ветер, окрасился красным.
Теперь у него было новое имя — Цзинь Семьдесят второй. Среди семидесяти двух учеников он был последним выжившим.
Он не знал, как долго шёл, когда позади раздался грохот телеги.
Цзинь Семьдесят второй отошел к краю дороги, остановился и промолвил: «Ты направляешься в деревню Тупи?»
Извозчик поклонился и ответил: «Редкая повозка, проходящая по этой дороге, не попадает в деревню Тупи»
Цзинь Семьдесят второй спросил снова: «Раз так, не мог бы ты взять пассажира?»
Извозчик сказал: «Мог бы, да только ты не спросил хочу ли».
Цзинь Семьдесят второй не понял: «Раз уж мы оба направляемся в деревню Тупи, почему бы не хотеть?»
Извозчик ответил «Потому что ты не я, а я не ты».
Сказав это, он выхватил меч. Извозчик почувствовал лишь сковывающий холод и тут же рухнул с повозки, бездыханный.
Таков был Цзинь Семьдесят второй. Хотя он потерял всё, хотя чувства его не остыли, а уверенность ослабла, но он всегда больше всего ненавидел людей, говорящих загадками.
Взобравшись на залитую кровью телегу, Цзинь Семьдесят второй направился в деревню Тупи.
Говорят, в одной далёкой стране слово Тупи переводится как «уничтожение лжи и поиск правды».
Деревня Тупи раскинулась у подножья диких гор, и с внешним миром её соединяет лишь одна дорога — та самая, по которой двигался Цзинь Семьдесят второй.
Небо хмурилось, ветер выл, хлестал дождь.
Цзиня Семьдесят второго не было никаких связей в деревне Тупи, но сейчас, чтобы свершить месть, он был вынужден навестить старосту.
Повозка медленно катилась по старой грязной дороге, что тянулась вдоль диких гор, и небеса были беспросветно черны, а облака темным пологом укрывали бледную луну. Цзинь Семьдесят второй, укрытый темнотой, позволил телу и душе раствориться в этом мраке ночи.
В непроглядной тьме ослепительно белая луна бросала блики на макушку старосты. Деревня Тупи была не большой, но староста её вовсе не был обычным человеком. Никто в деревне не знал о его происхождении, но никогда местные не осмеливались спросить.
Люди знали лишь, что за ним кровавый долг, прошлое его красно, как и глаза.
Взгляд его сверкал алым: тёмный как кровь и острый как бритва, подобный острию меча, он будто мог в любую минуту пронзить человека.
Таким же были и люди старосты: подобно клинку, готовы были безжалостно пронзить сердце любого.
Пробормотал староста, покачав головой. Холодный свет луны скользил по бритой голове.
За дверью дома старосты будто сам дьявол взмахивал клинком, одного за другим лишая жизни его подчинённых. Хотя в деревне Тупи жили лишь преступники, из-за множества договоров с различными группировками никто не решался потревожить их.
Но Цзинь Семьдесят второй потерял свою группировку, сам отверг законы чести: его голодный дух, его острый клинок жаждали вкусить крови врага.
Вслед за предсмертными криками на землю обрушился шум дождя. Дождь смывал алый цвет с тела мастера меча, которое вновь покрывалось вновь алым…
Алый мечник шагал под алым дождём, и тело его было покрыто ранами, и некому было ему помешать.
Когда кровавый туман битвы рассеял непрекращающийся шторм, мечник, шагая по мутным потокам, направился к дому старосты.
Звуки сражения потихоньку стихли, и староста медленно поднял бокал. Выплеснул вино в воздух…
…То ли в знак уважения к старому другу. То ли в качестве жертвы богам за свою грязную душу.
Открылись двери. Вошёл Цзинь Семьдесят второй. Покрытый алой кровью силуэт его резко выделялся на фоне серого дождя
«Я хочу задать тебе вопрос».
«Ты унёс немало жизней».
«Ровно триста шестьдесят две, не больше и не меньше».
Староста замер. Он не изменился в лице, но вздувшиеся на лбу вены выдали его с головой.
«Ах, ну осталось ещё одна».
Сказав это, запятнанный кровью мечник поднял руку и на стол упала вещь…
…То было кость цепного пса, вываренная и выскобленная до белизны.
Оказывается, за этот час Цзинь Семьдесят второй не только унёс жизни трёхсот шестидесяти двух удалых воинов, но и сварил бульон из мяса сторожевого пса.
Что за бесчеловечность!
Что за хладнокровие!
Староста скорбно вздохнул и, потеряв терпение, встал и взялся за меч…
Ливень прекратился, но тучи всё ещё клубились над землёй.
Цзинь Семьдесят второй задавал старосте вопросы о его настоящем враге.
Сейчас в деревне Тупи остались лишь бесхозные дома да неприкаянные души.
Нет, в этом мире нет душ.
Так как это мир, лишённый сил элементов,
Естественно, что души умерших не могут вновь прийти в этот мир без помощи стихий.
Староста был серьёзным противником: клинок его был быстр и оставил немало глубоких ран на теле Цзиня Семьдесят второго.
Но, к сожалению, сердце его было слишком медленным.
Это мир, в котором нет сил элементов,
Естественно, что искусство фехтования также не имеет связи со стихиями.
Мечник во время боя полагался только на свою силу, а не на элементы.
Клинок — это продолжение руки, и опытный мечник управляет им так, как рука двигает пальцами, как сердце направляет взор.
Староста был мастером меча, но никогда не мог осознать важность «сердца» в фехтовании, и в итоге был сражён одним ударом.
Цзинь Семьдесят второй бросил курильницу и наклонился к тяжело раненному старосте.
С самого начала староста яростно фехтовал: он осыпал мечника ударами, думая, что тому будет сложно парировать, но не обратил внимание на его свободную левую руку.
Во мгновение ока глава деревни Тупи получил курильницей в лоб. Он покачнулся и упал на стену, не в силах пошевелиться.
Но человек, сжимавший в руках окровавленную курильницу, не откликнулся: ответом старосте был лишь вой ветра.
«..Человек, которого ты ищешь, в диких горах за деревней. Пойдёшь сам — найдёшь свою смерть. »
Злодей ушёл, и ответом старосте вновь был лишь вой ветра.
. И жаркий треск огня.
Дождавшись, когда рассеется радуга, Цзинь Семьдесят второй наконец покинул деревню Тупи и ушёл в дикие горы.
Давным-давно в мире зародилась легенда, что Небесный Император разрубил дикие горы своим клинком, а потому они так круты, что забраться фактически невозможно.
Ещё говорят, так как дикие горы пропитаны слезами матери земли, что схожи с кислотой, на них ничего не растёт.
Дикие горы некогда славились залежами драгоценных металлов, но после землетрясения шахты обвалились, а рабочие были погребены в них.
После этого никто не пытался восстановить добычу среди скал, а в пещерах поселились свирепые звери и лютые разбойники.
И вот там, среди свирепых зверей и лютых разбойников и притаился враг Цзиня Семьдесят второго.
Плечи мечника опустились, шагал он неровно: раны, прежде нанесённые мечом старосты, мешали ему идти.
Он отчетливо понимал, что среди мёртвых скал за ним зорко следят чужие глаза, и кто-то чует его, словно раненого зверя.
Жизненный путь, построенный на крови и смертях, рано закалил чутьё Цзиня Семьдесят второго.
Цзинь Семьдесят второй чувствовал, как мёртвые дикие горы расставили на него ловчие сети.
Но сейчас, по крайней мере на вид, крутые и отвесные дикие горы сами выглядели, как могила для Цзиня Семьдесят второго.
Когда раненый мечник с трудом пробирался по узкой горной тропе, камни из-под его ног иногда осыпалисы вниз.
В то же время два силуэта следили за крохотным путником с поросших кривыми засохшими соснами утёсов.
«То, что он потерпит крах, было ясно ещё у подножия. Нужно лишь дать ему пройти по'этому горному пути. Он может оступиться и рухнуть в бездну сам».
Сказала худая, как тростинка, старуха.
Она посмотрела на спутника: в темно-синих глазах были холод и пустота, и смотрели эти глаза остро, как притаившаяся в горной расселине гадюка.
Голос стоявшего рядом с ней тучного старца звучал словно колокол,
«Он убил триста шестьдесят три человека в деревне Тупи и сварил суп из сторожевого пса. »
«И, хотя он был тяжело ранен старостой деревни Тупи и едва переставляет ноги, мы не должны ослаблять бдительность!»
Старуха во мгновение ока исчезла среди умирающего леса, фыркнув напоследок.
Старик уставился на остановившегося на минуту хромого мечника, хлопнул по огромному животу и ушёл.
Шаги его не нарушили покой ни одного дерева, ни одной травинки.
Внезапно небо потемнело. Собрались тучи, и землю окропили первые капли дождя.
Под этим дождём, смочившим великие горы, опираясь на меч, как на трость, с трудом шёл израненный Цзинь Семьдесят второй.
Но потеря крови и лютый холод сделали своё дело: он споткнулся и, обессилев, рухнул на камни и гальку.
Прежде, чём провалиться в темноту небытия, Цзинь Семьдесят второй успел заметить, как перед глазами его мелькнул край синего подола.
Одинокий клинок был подобен лучу, холодным блеском вспарывающему небо, и даже звёзды и Луна не могли сравниться с его сиянием.
Скорбный вой осеннего ветра с диких гор и свист, с которым клинок разрезал воздух в своём диком танце, слились в единую песнь.
И ветер свистел и дождь омывал землю, когда одинокий странник шагал по дороге домой.
Усы у этого человека вились кольцами, нос был ястребиный, а глаза - как у филина. Да, внешность его была странной. Он был настолько худ, что казалось, его вот-вот сдует ветром, он будто бы был тяжело болен. Шагающий по этой тропе через безлюдные горы, он был скорее похож на бродячего духа, чем на живого человека.
Он шёл уже три дня, голодал три дня, и три дня уже не смыкал глаз.
Три дня назад его имя и имя его меча стали запретными, а его школа закрылась. Но сейчас на лице его лежала печать глубокой печали. Начался дождь: мутные капли падали на грязную дорогу, покрывая тёмными пятнами почву.
Три дня назад неизвестный объявил ему войну. Наставник и сестра были убиты - он похоронил их высоко в горах, среди холодных льдов, и снег, что нёс безжалостный ветер, окрасился красным.
Теперь у него было новое имя - Цзинь Семьдесят второй.
Среди семидесяти двух учеников он был последним выжившим.
Он не знал, как долго шёл, когда позади раздался грохот телеги.
Цзинь Семьдесят второй отошел к краю дороги, остановился и промолвил: «Ты направляешься в деревню Тупи?»
Извозчик поклонился и ответил: «Редкая повозка, проходящая по этой дороге, не попадает в деревню Тупи».
Цзинь Семьдесят второй спросил снова: «Раз так, не мог бы ты взять пассажира?»
Извозчик сказал: «Мог бы, да только ты не спросил, хочу ли».
Цзинь Семьдесят второй не понял: «Раз уж мы оба направляемся в деревню Тупи, почему бы не хотеть?»
Извозчик ответил: «Потому что ты не я, а я не ты».
Сказав это, он выхватил меч. Извозчик почувствовал лишь сковывающий холод и тут же рухнул с повозки, бездыханный.
Таков был Цзинь Семьдесят второй. Хотя он потерял всё, хотя чувства его остыли, а уверенность ослабла, но он всегда больше всего ненавидел людей, говорящих загадками.
Взобравшись на залитую кровью телегу, Цзинь Семьдесят второй направился в деревню Тупи.
Уменьшение числа инсайдеров разработчикам не помогло.
Началось бета-тестирование следующего крупного обновления для Genshin Impact — патча 2.3. За последние пару месяцев разработчики игры хорошо проредили инсайдеров — многие из них отказались от дальнейшей публикации материалов и удалили аккаунты — но от утечек это не спасло.
Обновление 2.3 введет в игру двух новых персонажей, лучника Гору и бойца ближнего боя Итто; оба героя наносят гео-урон. Вот подборка самых интересных утечек, появившихся в первые сутки бета-тестирования.
Читайте также: