Имена на польском ведьмак
Обновлено: 05.07.2024
В одном из прошлых постов мы с вами вспомнили, а кто-то может и впервые узнал о ведьмаках, помимо Геральта, встречающихся во время игры. Одни принимали непосредственное участие в сюжете, другие упоминались в записках, книгах, найденных в процессе прохождения. Но не будем забывать, Северные земли заселены ведь не только охотниками за чудовищами, но и людьми, краснолюдами, частично эльфами и другими. И некоторые из них играют немаловажную роль в игре. Давайте сегодня с вами поговорим об этих ключевых персонажах.
1. Авалак’х
За много сотен лет до действия третьей части Авалак’х занимался магическими опытами. Эльфом был выведены: ген Старшей Крови, носительницей которого стала эльфийка Лара Доррен и маг Карантир, который вскоре превратился в одного из генералов Красных всадников.
Что касается гена, предполагалось, что он принесет Aen Elle носителя небывалой мощи, но в итоге Лара влюбилась в человека, в следствии чего ген угас. Вышеперечисленные события нанесли знающему сильный удар, ведь он не только потерял многие годы своей работы, но и возлюбленную Доррен, правда неизвестно, была ли любовь взаимной.
2. Эредин
Эредин Бреакк Глас, также известный как Король Дикой Охоты – король эльфов Aen Elle, предводитель Красных Всадников. Эредин — черноволосый эльф чрезвычайно высокого роста с зелеными глазами. Его лицо напоминает хищную птицу, что полностью совпадает с переводом его имени на язык единорогов — «ястреб».
Эредин преследовал цель спасения своего народа, путем заполучения Цири и переноса своих подопечных в другой мир. Впервые Короля Дикой охоты мы встречаем во сне Геральта, когда Нагльфар телепортируется к стенам Каэр Морхена. Во плоти же он появлялся всего 2 раза: в битве за Каэр Морхен и в финальной битве у берегов Ундвика. И в той, и в другой битве не обошлось без тяжелых жертв.
3. Эмгыр вар Эмрейс
Эмгыр вар Эмрейс, Деитвен Аддан ын Карн аэп Морвудд (со Старшей речи — Белое Пламя, Пляшущее на Курганах Врагов) — император Нильфгаарда из династии Эмрейсов, правивший во второй половине XIII века. Сын Фергуса вар Эмрейса, муж цинтрийской принцессы Паветты, затем Лже-Цириллы, отец Цириллы, кузен Анны Генриетты и Сильвии Анны. Родился в 1221 году, в семье императора Фергуса вар Эмрейса. Когда ему было 13 лет, отца сверг узурпатор. Самого Эмгыра прокляли, превратив в страшное чудовище – ежеподобного человека. Это было сделано для того, чтобы заставить бывшего императора сотрудничать с новой властью, но Фергус не поддался угрозам и был убит, а сам принц был изгнан в лес.
Спустя время он взял себе имя Йож и отправился в Цинтру, где он инсценировал на охоте спасение короля Цинтры – Рёгнера. Эмгыр воспользовался правом неожиданности и, таким образом, обязал монарха выдать свою дочь за него замуж. Многим, как и правительнице не понравилось такой исход и, поэтому она наняла Геральта из Ривии. Йож прибывает во дворец и просит руки принцессы, в результате чего зал охватывает драка. У Паветты случается выброс магической силы, который чуть было, не уничтожил весь замок. Поток энергии удалось остановить ведьмаку и друиду Мышовуру. После этого королева всё-таки соглашается на такой брак дочери и, сама того не зная, снимает проклятье с Эмгыра. В награду принц предлагает ведьмаку всё что угодно, и Белый Волк использует право неожиданности, как сам Дани. Оказалось, что Паветта была беременна.
После рождения Цири –наследницы Цинтры, чародей Вильгефорц из Роггвена предлагает Эмгыру устроить переворот и получить нильфгаардский престол. Для этого необходимо было инсценировать смерть всей семьи во время кораблекрушения. Цири выжила только благодаря матери, так как она догадывалась о коварных планах Эмгыра и в последний момент оставила дочь дома. К сожалению, Паветта погибла, а Йож выжил. Хоть он и не любил жену, но её смерти он не хотел. Вскоре узурпатор был свергнут и Эмгыр взошёл на престол, после чего сразу же начинает поиски Цири.
В отличие от достопочтенного Профессора, пан Анджей с именами зачастую не шибко заморачивался, и, может статься, что по примеру своего персонажа, тянул прутики. Например, имя Геральт — вполне польское и католическое, хотя, может быть, и не часто встречающееся в современной Польше. Происходит оно от древнегерманского Gerwald: ger — «копье» и wald или walt — «власть». Почему стало именем ведьмака? — А кто его знает! Но почему бы и нет? А вот его эльфье прозвище — Gwynblaidd — взято из валлийского и означает то же, что и в книге — «Белый волк».
Имя неверной подруги главного героя, красавицы-чародейки Йеннифэр, по общему мнению толкователей, происходит от имени другой роковой женщины — героини артуровского цикла, королевы Гвениверы (в оригинальном валлийском звучании — Gwenwyfar). И та, и другая сводили с ума мужчин направо и налево и не славились безупречной преданностью.
Названная дочка Геральта, юная ведьмачка Цири носит много имен. Начнем с того, что ее полное королевское имя — Цирилла Фиона Элен Рианнон. Будем смотреть все по очереди: Цирилла — женская форма от широко распространенного во множестве европейских стран имени Цирил, или же, более знакомого нам Кирилл. Происходит оно от древнегреческого κύριος — «повелитель». Оригинальное «ведьмаковское» звучание более свойственно венгерскому языку, чем польскому, хотя и в польском звучит достаточно похоже: Цирыля. А вот родственное эльфскому Zireael более созвучно французской версии того же имени: Cyrielle (Сириэль). Идем дальше. Фиона считается латинизированной формой старинного шотландского имени Фьонгал (Fionnghal), от гаэльского слова fionn — «белый». Элен — имя жены знаменитого волшебника Мерлина. Предположительно означает «эльф, фея». Ну и наконец Рианнон — также имя из валлийской мифологии, принадлежит оно одной из центральных фигур цикла «Мабиногион», королеве Рианнон, считающейся также кельтской богиней лошадей, и, вероятно, происходит от прото-кельтского корня *rīganī, означающего «королева». Остается добавить, что имя Фалька, которое Цири взяла себе, когда разбойничала с бандой Крыс, явственно взято от латинского названия сокола — Falco, а краткую версию имени Цириллы — собственно, имя Цири — Сапковский, по его собственному признанию, позаимствовал из каталога молодежной моды.
Еще одна мятежная эльфка, чародейка Францеска, носит вполне заурядное латинское имя, означающее «свободная». А вот вторая его часть восходит в ирландской красавице-принцессе Финдабайр, дочери королевы Медб, и означает «белый призрак». Что, кроме всего прочего, соответствует имени все той же супруги короля Артура, королевы Гвенвивар.
Бабушка Цири, королева Калантэ, носит имя, созвучное названию сорта орхидеи, что буквально переводится как «красивый цветок», от κᾰλός — красивый, ἄνθος — цветок.
Имя подружки и возлюбленной Цири, разбойницы Мистле, скорей всего, ни что иное, как английское название омелы — Mistletoe. А вот главарь банды Крыс Гиселер на самом деле Гизельхер (Giselher) — имя младшего брата короля Гунтера в «Песни о Нибелунгах».
Ну и напоследок о двух дриадах. Их древняя повелительница, Эитнэ Сереброглазая — практически тезка ирландской мифологической героини, дочери фомора Балора и матери бога Луга. А юная Браэнн — служанки Изольды Белорукой из легенды о Тристане и Изольде, той самой, что по ошибке дала хозяйке и сопровождавшему ее юному рыцарю любовное зелье. Чаще всего ее зовут Бранвен или Бражьен. Но есть и старонормандская форма Braenn — в точности, как и у дриады.
В общем, напрашиваются совершенно очевидные выводы: пан Сапковский (чего он и не скрывает) увлекался мифами о короле Артуре и кельтикой вообще, не стеснялся заимствовать откуда ни попадя, зачастую — в точности до одного знака. Однако мир, на мой взгляд, в итоге, получился достаточно колоритным и зачаровывающим. Даже если пресловутая Старшая Речь — всего лишь чуть искаженный валлийский с примесью других кельтских и германских языков.
GŁOS ROZSĄDKU 1
Przyszła do niego nad ranem.
Weszła bardzo ostrożnie, cicho, stąpając bezszelestnie, płynąc przez komnatę jak widmo, jak zjawa, a jedyny dźwięk, jaki towarzyszył jej ruchom, wydawała opończa, ocierająca się o nagą skórę. A jednak ten właśnie nikły, ledwie słyszalny szelest zbudził wiedźmina, a może tylko wyrwał z półsnu, w którym kołysał się monotonnie, jak gdyby w bezdennej toni, zawieszony pomiędzy dnem a powierzchnią spokojnego morza, pośród falujących leciutko pasemek morszczynu.
Nie poruszył się, nie drgnął nawet. Dziewczyna przyfrunęła bliżej, zrzuciła opończę, powoli, z wahaniem oparła zgięte kolano o krawędź łoża. Obserwował ją spod opuszczonych rzęs, nadal nie zdradzając, że nie śpi. Dziewczyna ostrożnie wspięła się na posłanie, na niego, obejmując go udami. Wsparta na wyprężonych ramionach musnęła mu twarz włosami, które pachniały rumiankiem. Zdecydowana i jakby zniecierpliwiona pochyliła się, dotknęła koniuszkiem piersi jego powieki, policzka, ust. Uśmiechnął się, ujmując ją za ramiona, bardzo wolnym ruchem, ostrożnie, delikatnie. Wyprostowała się, uciekając jego palcom, promieniująca, podświetlona, zatarta swym blaskiem w mglistej jasności świtu. Poruszył się, ale stanowczym naciskiem obu dłoni zabroniła mu zmiany pozycji, lekkimi, ale zdecydowanymi ruchami bioder domagała się odpowiedzi.
Odpowiedział. Nie cofała się już przed jego dłońmi, odrzuciła głowę w tył, potrząsnęła włosami. Jej skóra była chłodna i zadziwiająco gładka. Oczy, które zobaczył, gdy zbliżyła twarz do jego twarzy, były wielkie i ciemne, jak oczy rusałki.
Kołysany utonął w rumiankowym morzu, które wzburzyło się i zaszumiało, zatraciwszy spokój.
Później mówiono, że człowiek ten nadszedł od północy od bramy Powroźniczej. Szedł pieszo, a objuczonego konia prowadził za uzdę. Było późne popołudnie i kramy powroźników i rymarzy były już zamknięte, a uliczka pusta. Było ciepło, a człowiek ten miał na sobie czarny płaszcz narzucony na ramiona. Zwracał uwagę.
Zatrzymał się przed gospodą "Stary Narakort", postał chwilę, posłuchał gwaru głosów. Gospoda, jak zwykle o tej porze, była pełna ludzi.
Nieznajomy nie wszedł do "Starego Narakortu". Pociągnął konia dalej, w dół uliczki. Tam była druga karczma, mniejsza, nazywała się- "Pod Lisem". Tu było pusto. Karczma nie miała najlepszej sławy.
Karczmarz uniósł głowę znad beczki kiszonych ogórków i zmierzył gościa wzrokiem. Obcy, ciągle w płaszczu, stał przed szynkwasem sztywno, nieruchomo, milczał.
— Piwa — rzekł nieznajomy. Głos miał nieprzyjemny. Karczmarz wytarł ręce o płócienny fartuch i napełnił gliniany kufel. Kufel był wyszczerbiony.
Nieznajomy nie był stary, ale włosy miał prawie zupełnie białe. Pod płaszczem nosił wytarty skórzany kubrak, sznurowany pod szyją i na ramionach. Kiedy ściągnął swój płaszcz, wszyscy zauważyli, że na pasie za plecami miał miecz. Nie było w tym nic dziwnego, w Wyzimie prawie wszyscy chodzili z bronią, ale nikt nie nosił miecza na plecach niby łuku czy kołczana.
Nieznajomy nie usiadł za stołem, pomiędzy nielicznymi gośćmi, stał dalej przy szynkwasie, godząc w karczmarza przenikliwymi oczami. Pociągnął z kufla.
— Izby na nocleg szukani.
— Nie ma — burknął karczmarz, patrząc na buty gościa, zakurzone i brudne. - W "Starym Narakorcie" pytajcie.
— Nie ma — karczmarz rozpoznał wreszcie akcent nieznajomego. To był Riv.
— Zapłacę — rzekł obcy cicho, jak gdyby niepewnie. Wtedy właśnie zaczęła się ta cała paskudna historia. Ospowaty drągal, który od chwili wejścia obcego nie spuszczał z niego ponurego wzroku, wstał i podszedł do szynkwasu. Dwójka jego towarzyszy stanęła z tyłu, nie dalej niż dwa kroki.
— Nie ma miejsca, hultaju, rivski włóczęgo — charknął ospowaty, stając tuż obok nieznajomego. - Nie.trzeba nam takich jak ty tu, w Wyzimie. To porządne miasto!
Nieznajomy wziął swój kufel i odsunął się. Spojrzał na karczmarza, ale ten unikał jego wzroku. Ani mu było w głowie bronić Riva. W końcu, kto lubił Rivów?
— Każdy Riv to złodziej — ciągnął ospowaty, zionąc piwem, czosnkiem i złością. - Słyszysz, co mówię, pokrzywniku?
— Nie słyszy. Łajno ma w uszach — rzekł jeden z tych z tyłu, a drugi zarechotał.
— Płać i wynoś się! - wrzasnął dziobaty. Nieznajomy dopiero teraz spojrzał na niego.
— Pomożemy ci — syknął drągal. Wytrącił Rivowi kufel z ręki i jednocześnie chwytając go za ramię, wpił palce w rzemień przecinający skosem pierś obcego. Jeden z tych z tyłu wzniósł pięść do uderzenia. Obcy zwinął się w miejscu, wytrącając ospowatego z równowagi. Miecz zasyczał w pochwie i błysnął krótko w świetle kaganków. Zakotłowało się. Krzyk. Ktoś z pozostałych gości runął ku wyjściu. Z trzaskiem upadło krzesło, głucho mlasnęły o podłogę gliniane naczynia. Karczmarz — usta mu dygotały — patrzył na okropnie rozrąbaną twarz ospowatego, który wczepiwszy palce w brzeg szynkwasu, osuwał się, niknął z oczu, jak gdyby tonął. Tamci dwaj leżeli na podłodze. Jeden nieruchomo, drugi wił się i drgał w rosnącej szybko ciemnej kałuży. W powietrzu wibrował, świdrując uszy, cienki, histeryczny krzyk kobiety. Karczmarz zatrząsł się, zaczerpnął tchu i zaczął wymiotować.
Nieznajomy cofnął się pod ścianę. Skurczony, spięty, czujny. Miecz trzymał oburącz, wodząc końcem ostrza w powietrzu. Nikt się nie ruszał. Zgroza, jak zimne błoto, oblepiła twarze, skrępowała członki, zatkała gardła;
Strażnicy wpadli do karczmy z hukiem i szczękiem, we trzech. Musieli być w pobliżu. Okręcone rzemieniami pałki mieli w pogotowiu, ale na widok trupów natychmiast dobyli mieczy. Riv przylgnął plecami do ściany, lewą ręką wyciągnął sztylet z cholewy.
— Rzuć to! — wrzasnął jeden ze strażników rozdygotanym głosem. - Rzuć to, zbóju! Pójdziesz z nami!
Drugi strażnik kopnął stół, nie pozwalający mu obejść Riva z boku.
— Leć po ludzi, Treska! — krzyknął do trzeciego, trzymającego się bliżej drzwi.
— Nie trzeba — rzekł nieznajomy, opuszczając miecz. - Sam pójdę.
— Pójdziesz, psie nasienie, ale na powrozie! — rozdarł się ten rozdygotany. - Rzuć miecz, bo ci łeb rozwalę!
Riv wyprostował się. Szybko chwycił klingę pod lewą pachę, a prawą, uniesioną do góry, w stronę strażników, nakreślił w powietrzu skomplikowany, szybki znak. Błysnęły ćwieki, którymi gęsto nabijane były długie aż do łokci mankiety skórzanego kaftana.
Strażnicy momentalnie cofnęli się, zasłaniając twarze przedramionami. Któryś z gości zerwał się, inny znowu pomknął ku drzwiom. Kobieta znów zakrzyczała, dziko, przeraźliwie.
— Sam pójdę — powtórzył nieznajomy dźwięcznym, metalicznym głosem. - A wy trzej przodem. Prowadźcie do grododzierżcy. Drogi nie znam.
— Tak, panie — wymamrotał strażnik, opuszczając głowę. Ruszył ku wyjściu, oglądając się niepewnie. Dwaj pozostali wyszli za nim, tyłem, pospiesznie. Nieznajomy poszedł w ślad, chowając miecz do pochwy, a sztylet do cholewy. Gdy wymijali stoły, goście zakrywali twarze połami kubraków.
Velerad, grododzierżca Wyzimy, podrapał się w podbródek, zastanowił się. Nie był ani zabobonny, ani bojaźliwy, ale nie uśmiechało mu się pozostanie z białowłosym sam na sam. Wreszcie zdecydował się.
Нескучное продолжение, уровень первого романа сохранëн. Также агрессивно, кровожадно и местами смешно. Герои - достойные противники друг для друга, искры летят. Приятно иногда почитать что-то подобное,
Сестрица невесты принца [Сестрица брата принца]
Не восторг,но читать можно.
Второго шанса не будет. Книга первая. Когда завидуют мертвым
Сюжет хорош. Всё в стиле постапокалиптики, не уникальный, но интересный. Единственное, что реально раздражает, это фигура Николая. Уж слишком он слаб, его наивные, детские мысли и представления всё время
Читайте также: