Есть ли жизнь после работы в школе
Обновлено: 05.07.2024
Все мы знаем учителей, которые продолжают работать с детьми, хотя давно уже не любят ни их, ни свою работу. Учитель истории и обществознания с 12-летним стажем Матвей Сухов решил остановиться, когда понял, что и с ним происходит то же самое. Он ушел из школы, сейчас играет в музыкальной группе, а нам рассказал свою преподавательскую историю: она началась с восторга, а закончилась полным разочарованием.
Полезная рассылка «Мела» два раза в неделю: во вторник и пятницуНеужели школа стала другой?
В подмосковный педагогический институт имени Н. К. Крупской я пошел из-за моего преподавателя истории, который вел дополнительные субботние занятия. У него на лбу не было написано, что работа тяготит, он, наоборот, заряжал весь класс, давая нам энергию на всю неделю. Но психологическое состояние, которое было у меня во время учебы в вузе, не давало мне никакой уверенности, что я пойду работать в школу.
В университете из занятий на весь поток, куда приходили все однокурсники, мне больше всего нравилась и даже завораживала только педагогика. Тогда я понял, что меня увлекает вопрос — не что доносить до ребенка, а как. У нас был хороший лектор, который, конечно, страшно валил всех на зачетах и экзаменах, но все равно отлично вел предмет. В этом была жизнь.
Тогда я был недостаточно умен для того, чтобы учиться самозабвенно, но как предмет педагогика мне была интересна. После пар однокурсники разбредались пить пиво или что покрепче, а меня это мало интересовало. Поэтому, с одной стороны, я чувствовал, что не горю учебой, но и то, что происходило в свободное от нее время, мне тоже не нравилось. Я старался посвящать все свободное время моей музыкальной группе (Матвей играет в группе «Со мною вот что». — Прим. ред.) и пропадал на репетициях.
А потом у нас случилась практика. Мы пришли в прогрессивную хорошую школу с новым ремонтом, которая казалась абсолютно другой планетой.
Я вел первый урок обществознания в классе, где было всего восемь человек, но, несмотря на такое небольшое число учеников, заведение все равно называлось просто «школой». Мне до такой степени это понравилось! Я думал: «Неужели школа стала другой? Теперь все по-новому, мне хочется быть к этому причастным».
Это был 2009 год, «медведевская оттепель»: отовсюду раздавались лозунги про инновацию и чуть ли не безвизовый режим со Штатами. В общем, было ощущение легкости, казалось, что школа никогда не будет такой, какой она была, когда учился я сам.
Все получалось здорово. Я оканчивал последний курс, и начальник практики предложила мне остаться в школе и перейти в штат — следующий год я работал 8 часов в неделю, столько мне дали для начала, чтобы я привык. Когда я уходил из школы с 34 часами, те 8 часов в начале карьеры казались просто сказочными.
Надо помучиться самому и детей помучить
Первые полгода, когда я только устроился в школу, я чувствовал себя классно и думал о том, как легко работать, когда ты приходишь раз в три дня. Я еще не был учителем: помогал оформлять витрины, работал в школьном музее и получал большие по студенческим меркам деньги. Думал: «Какая хорошая работа, так легко».
Через полгода я стал работать с классами: мне было 22 года, и я точно знал, что должен нравиться всем. Если меня вдруг ругали, если дети ко мне относились плохо, если они шумели, я считал это проблемой. Были классы, с которыми мне было легко и весело: они заряжали меня, я хотел лучше готовиться к занятиям, стараться для них. А были такие дети, с которыми нельзя давать слабину, иначе придется бежать из школы.
Многие учителя, которые приходят после вуза, сталкиваются с проблемами дисциплины — думают, что, если ты рассказываешь что-нибудь интересное, дети заведомо должны слушать. Но некоторым классам вообще ничего не интересно.
У меня не было достаточно энергии, чтобы повышать голос, делать так, чтобы все дети делали то, что нужно. Я все время испытывал эмпатию не так, как ее должен испытывать педагог. Мне все время казалось: «Ну действительно, зачем им сейчас эта история, это обществознание? Сейчас ведь весна, я понимаю, они хотят домой. Я и сам хотел». Став старше, я принял, что надо помучиться самому, детей помучить, иначе потом знакомиться с новыми темами будет сложнее. Я понял, что самих школьников нужно воспитывать и объяснять, как можно, а как нельзя.
Спустя три года работы я точно знал, что школьник — человек в достаточно нестабильном состоянии
Мы рождаемся и переживаем стресс рождения, растем, входим в этап полового созревания, и в это время человеку важно абсолютно все, что происходит в его жизни. Подростковый возраст — это как бы превью взрослой жизни, ребенок в это время все переживает с дичайшей амплитудой: первая любовь, предательства, плохое и хорошее. Я нашёл такую метафору: когда человек приходит к врачу, болеет, он не может мыслить хладнокровно, разум отходит на второй план. С подростками в пубертатном периоде так же. Вначале я думал, что эффективнее взывать к детям, вразумлять их, а потом решил, что давать выход эмоциям в школьном возрасте даже правильнее.
Школа — продолжение государства
Когда я начинал работать в школе, учитель был достаточно свободным человеком. Было больше свободного времени, методический день. Нагрузка поменьше, особенно для молодых специалистов. Рекомендованные учебники были, но их, кажется, не так сильно навязывали. Мой любимый автор Данилов Д. Д. читал лекции в МИОО, рекламировал линию учебников «Школа 2100». А теперь их нет даже в списках у библиотек. То есть было побольше выбора.
В школе, в которой я работал, было поле для гольфа. Оно было организовано администрацией, потому что школа позиционировалась как платформа для игры в мини-гольф. Такой статус она получила благодаря директору.
На одно здание у нас был целый штат психологов, человек пять-шесть. К ним в любое время могли прийти дети, а сами специалисты раз в месяц проводили самые разные тренинги. Что сейчас делают психологи в школах? Проводят профориентацию, организуют олимпиады, занимаются разными другими образовательными проектами. Тогда же они действительно были психологами.
У нас был бал, центральное место в жизни школьников: осень, все нарядные и танцуют вальс
В школе был музыкальный ансамбль — не под моим руководством, но я часто приходил на занятия. Это мне тоже нравилось в первые годы работы: тем ученикам, которым я в первой половине дня объяснял историю и обществознание, во второй я подыгрывал на гитаре. Сейчас, кстати, я играю в группе с двумя бывшими учениками.
Потом стало сильнее ощущаться, что школа — продолжение государства. Она продолжила социализировать детей, она будет делать это в любом случае, но раньше эта социализация шла через спор, через поездку, через экскурсию в другой город или страну. Сейчас дети социализируются, видя проекцию бюрократического государства на примере школы, когда для того, чтобы прийти к успеху, нужно быть лояльным и участвовать во всяких «субботах московского школьника», порой довольно формальных.
Школа не стала более жесткой, нет. Но мне кажется, что даже объединение школ в Москве, когда одна школа поглощает другую, да еще и садики, отражает такую тенденцию: стало меньше плюрализма, меньше остроты. Теперь везде происходит плюс-минус одно и то же, все занимаются одними и теми же вещами.
Впервые разрешили ставить двойки
Возможно, мне даже повезло, что моя школа поглотила другую, школу ЮНЕСКО: из-за этого я проработал еще года три. Уже к девятому году работы я стал чувствовать себя хуже, но объединение дало ощущение того, что в новой школе работается по-другому. В школе, где я работал изначально, оставили младшие классы средней школы начиная с 5-го. До объединения школ я работал с детьми начиная с 7-го класса.
Для меня это был небольшой стресс, потому что, на мой вкус, самое сложное время — 6-й класс. Не потому, что я не люблю детей в этом возрасте, просто программа по истории для этого года мне не нравится. Такая сложная, что даже удивительно, как вообще в 6-м классе решили это преподавать.
Но в этой новой школе мне впервые разрешили ставить двойки. Долгое время в лицее существовал негласный запрет: «Ставить двойки нельзя, мы же хорошая школа». Из-за этого я иной раз чувствовал слабость в общении со школьниками. После объединения я ощутил все рычаги и сделался гораздо счастливее как педагог и человек. Казалось бы, что нужно такому монстру, как я? Просто разрешить ставить двойки.
Я стал циничнее
Все время, пока я преподавал, я продолжал играть в группе. Музыка точно помогала мне справляться со школьной жизнью, рефлексировать. Если мы возьмем результат творчества, например песни, — это такие плоды. А школьная жизнь и стресс, с ней связанный, — среда, на которой все созревало и затем плодоносило. Возможно, этот стресс и переживания мне были даже необходимы для творческого развития.
Дети узнавали о том, что я играю в группе, сами, даже приходили на концерты, где я, конечно, сильно удивлялся, махал им со сцены. Но сам я старался максимально скрывать, что занимаюсь музыкой: во «ВКонтакте» у меня было другое имя, я никого не добавлял в друзья и сам не искал в соцсетях учеников.
Наверное, у меня никогда не было потребности с детьми, с которыми мы встречались по работе, выстраивать какие-то неформальные отношения. Я даже никогда не был классным руководителем. Хотя, может быть, это желание в моей голове просто вытравлено: за время работы в школе я стал циничнее и вообще не уверен, что последние пять из тринадцати лет работы в школе сделали меня чисто по-человечески лучше. И это тоже показатель того, что мне нужно было если не увольнение, то перерыв.
Потом и то, что у меня есть группа, стало вызывать недовольство администрации. Сначала, наоборот, все радовались: есть учитель, который может выйти и спеть что-нибудь на мероприятии. А потом это стало причиной моего внутреннего конфликта. Я стал старше, и если раньше было легко совмещать одно с другим, то теперь нужно было выбирать.
Нельзя сказать, что сейчас я сделал выбор стопроцентно в пользу музыки, потому что не уверен, что смогу на этом зарабатывать. Но лучше уж заниматься ей, чем делать что-то на автомате, как я, когда преподавал последний год. Пока я собираюсь заняться репетиторством и творчеством: буду учить игре на гитаре, обществознанию.
Понял, что могу сделать что-то ужасное
За все время работы в школе я устал оттого, что мне нужно мотивировать кого-то. У меня такой психотип, что я чувствую себя особенно тяжело, не мотивируя. Перед самым уходом я чувствовал, что у меня больше не получается заряжать детей. Из-за того, что мотивирование было ещё и моей обязанностью, а не просто желанием, это давило вдвойне.
Когда началась пандемия, я подумал: «Вот как удобно. Можно наконец просто сидеть дома и вести уроки». Но период второй волны в октябре прошлого года стал для меня самым сложным временем за всю работу в школе. Я понял, что у меня просто нет сил, нет никакой энергии и я не могу ее отдать школьникам, я просто пустой. То, что я мог бы отдать, я, видимо, расплескал где-то по дороге.
Последний урок был у меня в мае, и мое настроение было совсем не похоже на то, с которым я приходил в школу. Вначале я называл детей на «вы», они были ближе мне по возрасту и пониманию. Если они дурачились, мне часто хотелось дурачиться вместе с ними.
Став старше, я ощутил пропасть и понял, что больше не понимаю детей
Я понял, что есть люди, которые гораздо лучше справятся с тем, что я делаю. Потому что то, что я тогда делал, выглядело как мучение — и для меня самого, и для детей.
Если класс хороший, с ним легко провести эффективное занятие. Но если дети сложные, то каждый раз, когда я пытался их успокоить и организовать, я ощущал бессмысленность: «Я сейчас это сделаю, а дальше они все равно уйдут, их встретит другой учитель, все будет по-другому. Будет ли вообще польза от того, что я делаю?»
Долгое время я не был зациклен на результатах, был таким убежденным гуманитарием. Мне больше нравился процесс. А потом и процесс стал невыносимым. Последние годы мне не удавалось нормально отдыхать: при нагрузке в 34 часа в неделю хочется иметь два выходных дня. А у меня был один. Я не мог восстановиться и в итоге понял, что могу сделать что-то ужасное: наорать на кого-нибудь или даже ударить. Я решил поберечь Вселенную, страну и каждого в отдельности от такого себя.
Я не преуспел в педагогике в такой степени, чтобы что-то кому-то рекомендовать. Буду рад, если кто-то придет в школу и будет получать удовольствие. Любая работа может приносить удовольствие, просто нужен человек, который для нее подходит. Лучшее, что я мог сделать для этой системы, я сделал: я из нее вышел.
Какой-то анонимный пользователь одной соцсети предложил в учительской группе такую тему для обсуждения: "Предлагаю проанализировать себя до работы в школе и после нескольких лет работы. Какими вы были? Что изменилось? А может, ничего и не изменилось, а вы остались прежними?"
Я проанализировала ответы и сгруппировала их по двум критериям: "Положительные изменения" и "Отрицательные изменения". Хочу познакомить своих читателей с результатами.
Положительные изменения
"Научилась не обращать внимания, когда инклюзивный верзила бьется головой об стену, да так бьется, что аж звенит. Знаю, что рефлексы при столкновении с несущимся ребенком на лестнице идут вперед меня. Два удара головой в почки за десять минут это больно, но быстро проходит Научилась писать статьи для изданий в полубессознательном состоянии, толком не понимая, что пишу".
"Спокойнее стала, не бросаюсь с жаром на всё, пока не выясню, будет ли толк. Не поддаюсь на провокации. Поняла, что и без меня этот мир будет крутиться и существовать) Себя стала больше беречь для семьи. И поэтому не потеряла улыбку, запал, интерес".
"Научилась выполнять 10 дел одновременно) Стала более пробивной) Но стала еще и более нервной) в плане больше переживать".
"Отрастила зубы, научилась читать и писать одновременно, запятую на последней парте могу увидеть. За годы работы научилась помнить кучу всего и обо всём".
"Приобрела опыт, отрастила зубы, сняла розовые очки. Работу всё ещё люблю, хотя саму современную систему образования давно похоронила".
"Научился адекватно воспринимать ситуацию и реагировать на неё".
Отрицательные изменения
"Пропал запал, руки плетью. Искра в глазах потухла. Все делаю на автомате".
"Усталость накопилась, все меньше улыбок. Много нервотрёпки, ежедневного решения каких-то проблем. Наверное, выгорание".
"Пропал запал и руки плетью,
Искры в глазах давно уж нет.
Сижу и проверяю стопку третью
На автомате. Мой предмет".
"Мне кажется, многие стали суше, молчаливее: невозможно раздаривать себя налево и направо в течение долгих лет. Энергосберегающий режим автоматически настраивается".
"Пофигизм развился хорошо, а вот энтузиазм приказал долго жить. Ну и свое творческое начало реализую в другом месте. Раньше и КВН, и предметные недели, и школьную газету делала, и фотоархив школы уникальный был со стихотворными подписями. Сейчас только уроки и ни шагу больше".
"Раньше любила шумные места, где много народу, где есть с кем поговорить и пообщаться. Теперь люблю отдыхать там, где людей поменьше, а обстановка потише".
"Стала более нервной, громкой, нет доброты и весёлости такой, как раньше".
"Я была жизнерадостная, а потом постепенно это ушло".
"Характер стал ещё жёстче, иногда понимаю, что перегибаю палку даже с близкими. Ну что сказать, и была, как танк, а в школе этот танк сделали ещё и бронированным".
А вот пара высказываний, которые даже не знаю, к каким изменениям отнести: положительным или отрицательным.
"Научился троллить детей, беззвучно ругаться матом и пить на перемене йогурт, чтоб не обгастрититься. Потерял в волосах, но прибавил в харизме".
"Научилась пофигизму и пониманию, с кем стоит проводить занятия как можно интереснее, разнообразно, а кому хватит обычного занятия без всяких заморочек".
Обобщаю. Работа в школе закаляет людей, делает их более стойкими, выносливыми, организованными, трезвомыслящими, сдержанными. В то же время убивает творчество, жизнерадостность, открытость и общительность. Но самое страшное - приводит к эмоциональному выгоранию и равнодушию.
Во многом соглашусь со своими коллегами. Во мне школа тоже многое изменила. Не возраст, а именно школа. У меня выработалась железная воля. Я научилась не терять присутствия духа даже в самых отчаянных ситуациях. Школе я благодарна за то, что она меня закалила, помогла развиться моим способностям, стать профессионалом, реализовать творческое начало.
Но в последние годы процесс пошел в обратную сторону. Не школа, а сама система образования стала уничтожать то, что во мне развивалось долгое время. Наступает эмоциональное и профессиональное выгорание.
Всего 5,5% российских учителей — это молодые специалисты в возрасте 20–25 лет. В ближайшие 10 лет в России будет не хватать почти 200 тысяч педагогов. Причин может быть множество: низкая зарплата, усталость, несправедливое увольнение. «Мел» поговорил с молодыми учителями, которые по какой-либо причине бросили школу и резко сменили сферу деятельности.
Полезная рассылка «Мела» два раза в неделю: во вторник и пятницу«Каждый день я видела боль в глазах детей, которым никак не могла помочь»
Ирина Коробова (имя изменено по просьбе учителя), 23 года
Педагогический стаж: 4 года
Чем занимается после школы: кинопроизводство
Последний год я работала воспитателем группы продлённого дня в частной московской школе. Приходила к обеду, кормила детей, гуляла с ними, делала уроки, объясняла материал, если ученики чего-то не понимали. Пришлось вспомнить математику, хотя вообще я русист по образованию.
Потом разводила ребят по кружкам. Школа закрывалась в 17:30, раз-два в неделю у кураторов было дежурство. Охранник вызывал ребёнка по рации, а я должна была отвести его вниз, где ждали родители. Гораздо чаще это был личный водитель.
Поскольку школа частная, она обеспечивает себя сама. В последнее время начались трудности с деньгами. Если раньше ученика за нарушение внутренних правил просто выгнали бы, то теперь школа держится абсолютно за каждого. В средней и старшей школе учителей заставляли натягивать хорошие оценки, даже если в журнале всё совсем грустно.
Родительские собрания у нас индивидуальные: каждому родителю отдельно учитель, психолог и логопед рассказывают всё о ребёнке. Но учитель не мог пожаловаться на поведение. Это запрещалось с таким аргументом: нам нельзя лезть в семью.
Когда ребёнок плохо себя вёл, например бил одноклассников, хамил, нам говорили: «Ваша задача — накормить и научить, а не воспитывать». Любой звонок родителям, например чтобы узнать, почему ребёнок себя так может вести (даже не ругать его), сразу расценивался как некомпетентность.
На самом деле в администрации боялись: вдруг родитель обидится и заберёт ребёнка? Тогда школа потеряет деньги. Многих ребят родители после началки переводят в другие учебные заведения. Считают, что им необходимо более узконаправленное образование, чтобы они точно поступили в вуз. В старших классах из-за этого учится по два-три человека.
Я пришла в школу подготовленной, наверное, ко всему. Ведь я старший ребёнок в многодетной семье
Во время учёбы в вузе много практиковалась в школе, вела уроки под строгим присмотром своего руководителя, три года проработала в частном детском лагере. Я не чувствовала себя некомпетентной, не было растерянности и суеты.
Но каждый день я видела боль в глазах детей, которым никак не могла помочь. Одна девочка рассказывала, как она сидела дома под столом, пока её маму избивали. Другой ребёнок просил записать его на кружок в субботу: «Всё равно я дома никому не нужен, папа работает, а мама возится с младшим братом». Когда нельзя поговорить об этом с родителями и как-то повлиять на ситуацию, сердце кровью обливается. Особенно когда понимаешь, во что всё это может вылиться у детей уже во взрослом возрасте.
Во время прогулки по правилам школы детям запрещали «опасные» игры, например снежки. Если дети спотыкались, падали или разбивали коленку, то нас, воспитателей, ругали за неопытность, безответственность, за то, что мы якобы ничего не понимаем в безопасности детей.
Я всё-таки считаю, что ребёнок должен «отпадать своё», чтобы научиться двигаться и координировать тело. В противном случае школьник вырастет неуклюжим и неловким. К тому же второклассники целый день проводят за партами. Пусть скачут себе на здоровье, в разумных пределах и под моим присмотром, конечно же. Все потенциально опасные ситуации мы обязательно проговаривали.
Я как воспитатель была ближе к ребятам, чем учителя. У них банально не оставалось времени, чтобы заниматься детьми, всё оно уходило на документацию. Опытные педагоги с 20-летним стажем буквально выли от объёма бумаг, обязательных электронных «проектов» и «инновационных семинаров».
Прежде чем самой начать преподавать в школе свой предмет, русский язык и литературу, мне было необходимо окончить магистратуру. Я же пришла в школу после пятилетнего бакалавриата. Сейчас я поменяла сферу деятельности и рада, что не стала учиться дальше педагогике «по бумажке».
«Я добровольно взвалил на себя огромное количество методической работы, к которой не был готов»
Тимофей Иванов (имя изменено по просьбе учителя), 24 года
Педагогический стаж: два года
Чем занимается после школы: журналистика
После окончания исторического факультета МГУ я узнал, что в школу в Новой Москве ищут учителя истории. Решил попробовать: меня интересовало преподавание, к тому же к тому моменту я уже несколько лет работал репетитором.
Со второго месяца работы меня не покидало чувство, что нужно уйти из школы. Но когда я пришёл работать, мне дали классное руководство над 10-м классом. Надо было выпустить детей, поэтому я ушёл только через два года. Это произошло не потому, что меня что-то не устраивало в самой школьной системе, а по личным причинам.
Особенность новых школ в этой части Москвы в том, что там, как правило, учатся дети, которые переехали сюда недавно. Им непросто адаптироваться к новому месту. Например, в одном классе могли учиться ребята из Хабаровска, Башкирии и Украины, у них совсем разные представления о жизни.
Многие ребята ни разу не видели Красную площадь, не знали, что такое сталинские высотки. Поэтому непросто говорить с ними об истории XIX–XX веков
Школа старается восполнить эти пробелы, водит их на экскурсии. Но адаптация — это длительный и болезненный процесс. В итоге я понял, что мне не хватает навыков работы в школе, где так много учеников, к тому же когда у них настолько разный культурный бэкграунд.
Учительская работа, чтобы делать её на совесть, требует полной вовлечённости. В какой-то момент я понял, что преподавание в школе — не то, чему я хотел бы отдаваться полностью. В жизни много других вещей, которые хочется попробовать.
Дело не в количестве учебных часов, 24 часа в неделю — не что-то сверхъестественное. Но чтобы к ним подготовиться, нужно все будни и выходные корпеть над методическими материалами и готовиться. Особенно если ты молодой учитель и стараешься применять на уроках нестандартные подходы. Я добровольно взвалил на себя огромное количество методической работы, к которой не был готов.
Второе, что я понял за два года работы в школе, — современные подростки не будут уважать молодого педагога по умолчанию. Они в принципе не считают, что педагога нужно уважать, независимо от его возраста или личных качеств. Самый тяжёлый возраст — это восьмой и девятый класс. Возможно, у них просто период такой, когда хочется протестовать, показывать себя. Старшие школьники, как ни странно, были более уважительны, я этого не ожидал. С моим классом у меня сложились прекрасные отношения.
Первый месяц я тратил на дорогу в одну сторону час или полтора. В октябре пришлось сменить место жительства, чтобы работать рядом со школой и экономить время: высыпаться-то хочется. Поскольку район новый, для меня было определённым вызовом жить в месте без привычной инфраструктуры. Так что сейчас, уйдя из школы, я снова перееду.
Школа сильно помогла мне вырасти в профессиональном и личностном плане, но сейчас я упёрся в потолок. Я могу быть не прав, но пока отношусь к этой ситуации так.
«Хотелось многое дать детям, но я могла рассчитывать только на свои силы и ресурсы»
Юлия Рывкина, 27 лет
Педагогический стаж: 1,5 года
Чем занимается после школы: анимация за границей
Моя мама раньше была учителем, бабушка всю жизнь проработала в школе. Я окончила Институт физкультуры по специальности «режиссёр-постановщик зрелищных программ». Раньше работала тренером с детьми, мне это давалось легко. Подумала: может быть, тоже пригожусь школе. Тем более что диплом позволял преподавать. Увидела в интернете объявление, что в Люберцах ищут учителя физкультуры. Устроилась, после дополнительно прошла профессиональную переподготовку.
Единственным негативным моментом, пожалуй, было то, что у меня было много амбиций, а финансирования очень мало. Хотелось многое дать детям, но вскоре я поняла, что рассчитывать стоит прежде всего на свои силы и свои ресурсы. Получала я тогда 23 тысячи рублей в месяц. Половина этих денег уходила на бензин.
Вскоре меня пригласили тренировать команду чирлидинга в школу олимпийского резерва, которая находилась по соседству. Так что днём я вела физкультуру, а вечером тренировала пять команд. Но потом в одночасье всё закончилось.
Там же были фотографии как я делаю шпагат на барной стойке или держу бутылку с алкоголем в руке. Их нашли у меня в социальных сетях. Я их как выложила, так и забыла. Разумеется, там я везде одетая.
Я часто ходила на тусовки, но всегда была трезвая, потому что постоянно за рулём. Друзья знают, что я гимнастка, и просят попозировать для фотографий. Знакомые журналисты мне потом сказали, что, скорее всего, кто-то из моих знакомых решил мне за что-то отомстить и позвонил в это издание. А там уже написали, что на меня якобы пожаловались родители.
Директор школы потом специально проверила — ни одной письменной жалобы на меня за полтора года работы у неё не было. Дети, родители и учителя, наоборот, сильно поддерживали меня всё это время. Педагоги старой закалки из нашей школы ничего предосудительного в фотографиях, которые я публиковала, тоже не увидели. К сожалению, на мой взгляд, если бы я была на 20 лет старше и весила в три раза больше и сфотографировалась бы так же на шпагате, никто бы меня не уволил.
После в школу приехала чиновница (Юлия не помнит конкретно, из какого ведомства — городского или регионального. — Прим. ред.). Под её давлением я написала заявление об уходе. Потом мне сказали, что оснований для этого не было. Максимум, как меня могли бы наказать, — сделать выговор. Все фотографии, кроме той, где я с бутылкой, были сделаны до того, как я пришла работать в школу.
Директор встала на мою защиту, говорила о детях, которые не хотели со мной расставаться, о родителях, которые были мною довольны.
Чиновница ответила: «Кто не согласен, может сейчас пойти за ней на выход». По её мнению, моральный кодекс велит оставаться учителем всегда — и на работе, и в соцсетях
Ещё она сказала: «Даже нижнее бельё ты должна ехать покупать на другой конец города». Ни я, ни директор не могли уже ничего сделать. Я написала заявление и потом уже поняла, что зря это сделала.
Из второй школы, где я преподавала чирлидинг, мне тоже пришлось уволиться. Как учитель я входила в избирательную комиссию на участке по Люберецкому району. Директор школы тогда участвовал в выборах. Видимо, он боялся, что, если уволит меня, я подниму шумиху. Мне действительно предлагали выступить на телевидении, но я не давала комментариев. Мы договорились подождать, пока пройдут выборы, а ситуация вокруг меня утихнет. Я ждала почти три недели. Не искала работу, потому что не понимала, смогу ли остаться тренером. Но как только выборы прошли, мне велели написать заявление об уходе и из их второй школы.
Было морально тяжело расставаться с учениками. Они стали настолько для меня родными, что я не могла променять их на кого-то ещё. Поэтому отказалась попытаться найти работу в частных школах, как мне советовали. Если бы я решила вернуться в образование, то пошла бы работать только в неё. Всё-таки я хороший тренер и учитель.
После этой истории я искала работу, куда меня бы просто взяли. Полгода работала в продажах, дошла до руководителя отдела, но мне надоело. Потом была редактором на «Доме-2», уехала в отпуск в Турцию и здесь осталась. Работаю в сфере анимации и возвращаться в Россию не собираюсь.
Однажды я написал оптимистичную историю, о том как после долгого перерыва на энтузиазме пришёл работать в школу. Тогда я весь учебный год вёл дневник. Не всё из него попало в тот мой пост. Расскажу о второй стороне медали: почему в конце учебного года я с облегчением ушёл из школы.
Полезная рассылка «Мела» два раза в неделю: во вторник и пятницу15 ноября
6.30 утра. Еле соскребаюсь с дивана, пытаюсь сообразить, зачем я это делаю. Жена уже собирается на работу. Мне — увозить младшего ребёнка-первоклассника в школу. Возвращаюсь, поднимаю старшую дочь, завтракаю, уезжаю в свой лицей. Отвожу два урока. Еду обратно забирать сына после уроков. Забрасываю домой, кормлю. Старшая дочь уже ушла во вторую смену. Снова мчусь на остановку. Рискуя опоздать, второй раз за день еду на урок в лицей. Это тот самый урок из тех трёх дополнительных, за которые платят, «как за услугу». 45 минут, как ветром слизнуло! Чего успел, непонятно?
Опять вскакиваю на подножку уходящего автобуса, плюхаюсь в сидение, закрываю глаза и еду в офис к своим ученикам, что на репетиторстве. Домой возвращаюсь в девять вечера. Ем, иду в темноту встречать дочь из секции. Возвращаемся вместе.
Снова надо торопиться. Ещё есть несколько часов. Сажусь за компьютер, готовлюсь к следующим урокам, консультирую учеников. Жена уложила спать младшего, старшая пялится в телефон. Жена раскладывает свои толстущие медицинские карты, садится рядом со мной. Работаем вместе. Но она не выдерживает первая. Уходит спать. За ней дочь. Я пью крепкий чай, щурю слепнущие от компьютера глаза. До утреннего подъёма остаётся пять часов. Мне кажется, что я живу, только когда сплю. Во сне не надо торопиться. Ибо завтра (то есть уже сегодня) снова предстоит наперегонки со… смертью своей. Имя ей — работа.
25 декабря
Два часа ночи. Уже понедельник. Закончил выставлять итоговые оценки в электронный журнал. Полдня ученики держались в напряжении. Слали мне аккуратно переписанные и списанные работы. В групповой беседе во «ВКонтакте» — невероятное оживление, какого до сих пор не наблюдалось.
«-…слушайте у нас короче дофига двоек стало по обществу
— причем оцценки он не менял вроде
— Мм — че то в формулах похоже…
-…Можно как-то улучшить ситуацию? С семинарами?
— Ты хочешь семинарами на 7 баллов поднять?
А то стремно по обществу 3
-…А можно что-то сделать, чтобы 4 вышло? Как бы 59%.
— А никак нельзя сейчас поставить один балл хотя бы за наличие в эту колонку и все, и забыть об этом совсем?»
Блин, кругом все стараются ради процентов! Грустно как-то…
23 января
Перераспределил нагрузку на второе полугодие. Разбросал субботние уроки в лицее на неделю. По утрам — в лицей. После трёх — по ученикам. Субботу освободил для своих новых учеников. А что делать? Нужно уже думать, с чем уйду в лето, отпускных ведь у меня нет. Пытаюсь привлекать учеников в мини-группы. Это экономит время и даёт прибавку в деньгах. Теперь у меня 39 уроков в неделю. Надеюсь, что в таком темпе работаю последний год. Каждый год надеюсь.
7 февраля
Всё-таки меня освободили от дополнительных уроков. Я сам стал об этом просить в конце года, видя, как упала их посещаемость. Лицей не может допустить расторжения договоров — это деньги, а я не смог дать продукт, который побуждал бы учеников за него платить и оставаться после основных уроков. Честно говоря, я выдохнул. Теперь у меня два дня, когда днём появляются два-три часа перерыва перед выездом на свои уроки. Потеря трёх каких-то уроков приведёт к резкому сокращению моей зарплаты в лицее и ставит под вопрос продолжение работы в следующем учебном году. Но обидно будет уходить только из-за нагрузки и зарплаты. Что делать, не знаю. Я разрываюсь, страшно устаю, болею, и постоянно портится настроение…
21 февраля
— С какой стати я должен платить за билет, если кондуктор ко мне не подошла?
— Не заплатить — всё равно что украсть, присвоить чужой труд.
— Какое это воровство, если у меня самого ничего не прибавилось?
Я оглядываю класс. Хоть бы кто-нибудь глаза поднял, все заняты своим: кто-то делает домашку по другому предмету, кто-то шпарит в компьютерную игру на планшете, на словесную перестрелку учителя и одноклассника никто не обращает внимания.
Как молодой учитель побывал на уроках в двух разных школах. И чуть не передумал работать
Я вспоминаю про себя монолог Служкина-Хабенского из фильма «Географ глобус пропил», адресованный ученикам:
«Вы не только ещё не личности, но вы даже ещё не люди. Вы — тесто, тупая, злобная и вонючая человеческая масса без всякой духовной начинки. Вам не только география не нужна. Вам вообще ничего не нужно, кроме жратвы, телевизора и сортира. Как так можно жить?».
Мог бы я такое бросить ученикам? Нет, конечно. Герой фильма мог делать всё, что угодно. Ибо терять ему было нечего. Он презирал их — они платили ему той же монетой. Мне же надо достучаться до своих. Всё равно. Несмотря ни на что.
20 апреля
Так и есть. Потеря трёх дополнительных уроков в неделю на платных услугах опустошила мою зарплату. Дома жарим последние яйца с Пасхи, покупаю детям вареники с картошкой вместо пельменей. В школьной столовой беру ученический комплекс за 85 рублей. В холодильнике мышь повесилась. Я упорно пытаюсь не залезать в «летний фонд"(это мои репетиторские доходы, которые откладываем на лето). Завтра ученики должны подкинуть пару тысчонок «на магазин». Обрадовался тому, что Кира запросила второе занятие на неделе.
При этом за два дня, провалявшись неделю на больничном (ещё один «геморрой» из-за работы в лицее — больничный, он реально меня разоряет!), я уже ухлопал три тысячи на процедуры в частном центре, поскольку в участковой поликлинике элементарно нет лора, заразы. Вот где золотоносная жила. Каждая манипуляция — не одна сотня сразу. Может, и мне так поступать? Стыдно работать бесплатно.
«Экономика развивается, несмотря на то что многочисленные предсказания об обратном; прогресс нашей страны видят даже противники России».
Д.А. Медведев
26 апреля
Перечитал свой «школьный дневник». Прикольно. В первый месяц учебного года окрылённый, в последний — измученный, убеждающий себя всё бросить. Всё вокруг раздражает. Желчь подступает…
Нужно проверять ученические работы — я не могу себя заставить. Второго мая годовая контрольная в одинннадцатых — у меня даже в проекте её нет. Дать, что-ли, то, что даю своим ученикам, в формате ЕГЭ, и смотреть, как будут пытаться списывать? Опять, как и в конце первого полугодия, считают проценты в электронном дневнике и возмущаются, почему я не округляю в большую сторону. Противно.
Я что-то бормочу на уроке, комкаю текст, мне он неинтересен. Многие ученики заняты собой. Опаздывают — прогуливают. Пара-тройка задают вопросы. И даже подходят с ними на перемене. А мне хочется, чтобы отстали.
Комплекс неполноценности прёт. Мне вернулось чувство вины и склонность к самоедству. Я уже почти совсем не готовлюсь к урокам.
Мне стало стыдно признаваться, что я работаю в школе. Я начал скрывать этот факт. Школьный учитель сегодня — это ведь определённая репутация. Я понял, что не хочу, чтобы меня таковым воспринимали.
Почему же я в школе умираю? А оживаю, только оставаясь с учеником с глазу на глаз? Не уверен, что дело только во мне.
29 апреля
Провёл три урока истории в школе. Вышел на крыльцо и… растерялся. Солнце слепит глаза. Наконец-то наступил погожий денек, а я не знаю, что делать дальше. Мне не надо торопиться на следующий урок! Решил в праздники уроки не проводить. Демонстрировать 1 мая тоже не пойду. «Народ — за достойный МРОТ!» есть кому прокричать и без меня. Отсыпаться буду. Ну, ещё готовиться к урокам сразу на всю послепраздничную неделю. Далеко идущих планов никаких. Настроение одно — дорабатываю.
Вчера сдал наконец декларацию в налоговую за 2016 год. Большое дело сделал…
4 мая
Получил первую зарплату после приказа об аттестации на 1 категорию. Заслужить её не стоило никаких усилий: шёл как победитель краевой учительской олимпиады. Мои 10 часов в неделю прежде стоили 4119. 18 за месяц, теперь — 4681.05. Ну и зачем всё это? Ради этого возиться с бумажками? Ради этого идти в школу?
Я тщетно ищу рациональное обоснование такой системе оплаты труда педагогов. Пытаюсь понять, за что мне заплатили такие деньги. Вот, читаю в квиточке напротив суммы: «педагогическая нагрузка». То есть такие деньги платят за то, что составляет главное, сущностное в профессии учителя; за то, что является предметом его каждодневных забот; за то, в чём проявляется вся сила его индивидуальности и мастерства; за то, к чему он относится как искусству; за то, что другие произносят с пафосом или с придыханием, чтобы подчеркнуть нечто сакральное в делах и помыслах учителя; за то, что он сеет…; за то, чем он прославляет… Люди, за что?
И что же нужно сделать ещё, дополнительно, чтобы заработать на пресловутую «среднюю по экономике»?
Даже с тридцатью часами не смогу!
18 мая
Совершил ли я ошибку, придя работать в лицей? Может показаться, что да. Раз ухожу. Но что-то сопротивляется во мне. Это не ошибка, а опыт. Ведь как здорово все начиналось! Я ошибся лишь в том, что питал некие иллюзии о ситуации в системе образования и неадекватно оценил свои возможности. Работать в таком темпе — безумие. Нет смысла идти работать в учебное заведение, если оно не становится альтернативой репетиторству. Нет смысла работать в школе, если не отпадает необходимость во вторичной занятости. Увеличение нагрузки не приносит радости от труда и не дает результата. И в другом учебном заведении ситуация была бы той же самой. Хватал бы часы и сдыхал на работе. Что, в первый раз что ли? Самое позорное, что можно себе представить — затурканный учитель, после школы мотающийся по шабашкам. Не хочу больше!
31 мая
Закончил учебный год в лицее и в частном образовательном центре. В последнем продолжаю работать, а в лицее расписался под приказом об увольнении «в связи с истечением действия трудового договора». Вот и всё. Случайно зашёл — незаметно вышел…
1 июня
Получил на карту из лицея последнюю зарплату и компенсацию за отпуск. Ещё раз почувствовал себя ущербным напоследок. Мысленно клянчу: может, ещё какую-нибудь доплату переведут? Ну пару тысчонок. «На магазин»…
Читайте также: